Книга «Воспоминания товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Жевахова»

В жизни каждого человека, как в зеркале, отражаются промыслительные пути Божии, и в этом может убедиться каждый, кто рассмотрит свою жизнь с данной позиции. Все случайное и непонятное, все, что часто является результатом непродуманных действий и поспешных решений, удачи и неудачи, радости и печали - все это, рассматриваемое в связи с конечными итогами жизни, являет собой удивительную и стройную цепь причин и следствий. И она в свою очередь свидетельствуeт о Том, Кто управляет судьбами мира и человека, Кто подчиняет их Своим непреложным законам. При подобном рассмотрении, жизнь каждого человека является поучительным свидетельством тех откровений Божьих, которые никогда не прекращаются. Господь неустанно заботится, предупреждает, предостерегает и изливает безмерные милости на всех людей -  надо только это увидеть.  И сегодня мы предлагаем вашему вниманию книгу, автор которой увидел действие десницы Божией в своей жизни. Книга вышла в свет в Издательстве Царское дело и называется - «Воспоминания товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Жевахова». ***

Как отмечают издатели, свои «Воспоминания» Николай Давидович Жевахов написал, проживая заграницей с 1920 года, и разделил их на четыре тома. Оба первых тома, охватывающие период с сентября 1915 года по январь 1920 года, были подготовлены к публикации уже в 1923 году. В этом же году вышел первый том в Мюнхене, а второй удалось издать лишь через пять лет в сербском городе Новый Сад, причем тиражом всего 400 экземпляров. Третий и четвертый тома воспоминаний, в которых автор описывал свои злоключения в эмиграции, так и не были изданы из-за отсутствия средств и до сих пор их местонахождение неизвестно. Настоящее издание содержит в полном объеме оба первых тома воспоминаний князя Жевахова и подготовлено с текстов оригиналов, выпущенных в свет в Мюнхене и в г. Новый Сад.

По словам историка Анатолия Степанова, эти «Воспоминания» занимают особое место в творческом наследии князя Николая Давидовича Жевахова, поскольку являются не  только документами эпохи, но и теоретическим произведением; не только мемуарами, но и размышлениями над увиденным и пережитым. Автор стремился максимально правдиво изобразить внутреннее состояние Российской империи во время 1 Мировой войны, в годы страшного клятвопреступного бунта и кровавой революционной смуты начала 20 века. Духовный настрой автора, его умение и желание видеть действие Промысла Божия не в одной лишь судьбе России, но и в событиях личной жизни – вот что отличает воспоминания бывшего товарища обер-прокурора Святейшего Синода от мемуаров других участников и свидетелей революционной смуты начала 20 века.

Самым ужасным фактом действительности, по мнению князя Жевахова, являлось то, что человечество перестало искать мистическое начало в природе окружающих его явлений. Автор видит в этом  свидетельство того, что "люди порвали свою связь с источником всего Сущего – с Богом, создавшим природу и управляющим ее законами. А искать отражения Промыслительных путей Божиих нужно не только в законах мироздания, но даже в мелочах повседневной жизни, и в этом заключается столько же обязанность христианина, вытекающая из самой сущности христианства, как религии чуда, сколько и потребность верующего человека, не порвавшего связи с этим источником. Наша жизнь только тогда изменит свое содержание и идеалы, когда будет улавливать движение и направление Промыслительных путей Господних и сообразовываться с ними” – записал автор на страницах этой книги.  

Одним из главных достоинств воспоминаний князя Жевахова, по мнению Степанова, - является его стремление правдиво изобразить внутреннее положение Российской Империи накануне революции 1917 года.  Он видит свою  несчастную Отчизну в бедственном положении, когда пишет: “Россия уже являла признаки сумасшедшего дома, в котором были заперты и больные, и здоровые, где люди не понимали друг друга, не имели общего языка, где они дрались между собою, нанося удары и правым, и виноватым”. Причем, по мнению автора, Россия превратилась не в обычный сумасшедший дом, а в такой, где главную опасность представляют “сумасшедшие доктора, забрасывающие ее своими безумными рецептами и универсальными средствами от воображаемых болезней”.

Надо признать, - пишет историк, -  в таких обличительных речах Жевахова нет чрезмерного преувеличения. Он, хорошо сам знавший изнутри чиновничий аппарат, отмечает, что «ко времени наступления революции едва ли не в каждом департаменте каждого министерства находилось уже 90% революционеров, поддерживаемых Думою и прессою, бороться с которыми можно было только пулеметами...» Конечно, такое положение в нашей стране возникло не вдруг, и “механизм русского государственного аппарата был расшатан еще задолго до революции.  Однако порча государственной машины нигде не сказывалась с такою наглядностью, как в верхах”. Жевахов, общавшийся с народом и любивший его, писал: “Никто не был и к Богу ближе, чем этот серый народ, такой верующий, такой смиренный, довольный своей долей и невзыскательный″. Однако воспоминания Жевахова просто пестрят примерами озверения народа: расправы над офицерами, над помещиками, издевательства над священниками и пр.На фоне общего оскудения смысла, дряблости воли и разнузданности инстинктов одиноко стояли Государь Николай Александрович и Государыня Александра Федоровна. Они были глубоко чужды и придворной камарилье, и всему столичному обществу. Жевахов очень точно заметил, что “и Царь, и Царица даже не были  похожи на наших современных аристократов, ... и если бы они не были Царями, то российское великосветское общество просто не приняло бы их в свою среду, для которой они оказались слишком хороши, слишком просты и естественны, слишком искренни”. А чуть позже, когда князь побывал в Ставке и увидел тамошние настроения, то он записал: “Государь не только одинок и не имеет духовной поддержки, но он пребывает и в опасности, ибо окружен людьми чуждых убеждений и настроений, хитрыми и неискренними”.

Наблюдения над жизнью приводили товарища обер-прокурора к тревожным ожиданиям и грозным предчувствиям, главными из которых было то, что цитируем дословно - "исчезла куда-то вера", "нет ее ни у пастырей, ни у пасомых", "а без нее – все ничто”! Становилось очевидным, что Россия катилась в бездну; но в это никто не верил! И даже самые крайние пессимисты были убеждены в том, что, в конце концов, ”все образуется”. К числу таких пессимистов, кстати, относился и сам князь Николай Давидович Жевахов. Однако он в отличие от многих своих современников понимал истоки обрушившихся на русский народ (да и на все человечество) бед и напастей. Главную причину брожения и нестроений князь справедливо видел в том, “что миросозерцание всего человечества оторвалось от своей религиозной основы, что разорвалась нить, связывающая небо и землю, и нет уже потребности связать ее; что дух времени побеждает духа вечности, что утрачена вера в бессмертие и загробную жизнь”.

В итоге, выход из такого положения Жевахов видел только один: “Нужно повернуть жизнь к ее религиозному центру, к ее источнику – к Богу. Тогда все станет ясным и понятным; тогда другими станут наши идеалы, одухотворится жизнь, и люди перестанут говорить на разных языках”. В предисловии своей книги автор пишет: «Я желал показать, насколько велико было отступление русского общества от веры в Промысел Божий, и до чего возгордился человек, забывший, что судьбы мира и человека находятся в руках Божиих! А нарушение установленных Богом законов влечет неизбежную гибель человека и всех его начинаний, по завету Божьему: “Мне отмщение – Аз воздам”.

*** Многие русские эмигранты писали свои воспоминания. Многие, с различных точек зрения, стремились подвести итоги тем испытаниям, которые выпали на долю русского народа. И когда такие записи, воспоминания или заметки обрисовывают события искренно, правдиво и добросовестно – они всегда интересны и представляют собой более или менее ценный и содержательный вклад в тот материал, которым впоследствии будут пользоваться историки, изучая, в объективном отдалении от этих переживаний современную авторам эпоху.  Так и Обер-прокурор Николай Жевахов написал  эту книгу не в погоне за литературной славой или за денежной наживой. Он писал ее для того, чтобы вплести в венок верноподданнической любви  цвет неувядаемой, лучезарной  славы. Той славы, которой были осенены державные имена наших благостных, мужественных, самоотверженных и многострадальных Государя и Государыни, являвших собой высший образец христианской одухотворенности и монаршего величия.