Книга «Дети войны»

Семь десятилетий минуло со дня окончания Великой Отечествен­ной войны. Но и поныне она в наших сердцах и в памяти нашей. Все дальше отзвуки былых боев, все ближе человеческая боль — воина ли, калекой вернувшегося с фронта, солдатки, оставшейся вдовой, детей в их сиротской доле... О детях той далекой теперь войны написано много. Владимир Бого­молов, Валентин Пикуль, Василий Белов, Валентин Распутин... Они рассказали о сверстниках своих с такой сердечной, непреходящей болью, что и поныне, точно въявь, видишь те суровые дни, и поныне сострадаешь тем, кто пережил их. Так же о детях войны рассказывает книга с одноименным названием, вышедшая в свет в Издательстве Московской Патриархии Русской Православной Церкви. Об этой книге – далее в нашей программе. ***

Автор данной книги - Борис Федорович Споров - современный российский писатель и мыслитель. Его повесть в рассказах — одна из лучших, одна из самых честных, исповедальных книг о своем поколении. В основу положены воспомина­ния священника провинциального русского городка. Детские годы главного героя Сергея (будущего отца Сергия) пришлись на Великую Отечественную войну. Сколько же всего претерпели они — мальчишки из небольшого рус­ского городка: и голод, и страх оказаться без крова, и потерю отца. До совершен­нолетия дети войны становились взрослыми. Многие сломились, ослабли духом. Но многие (и среди них главный герой повести) выстояли, об­рели нравственную опору - веру в Бога, своего главного Утешителя на всю остав­шуюся жизнь.

В предисловии автор пишет: «Однажды моим соседом по боль­ничной койке оказался седовласый мужчина, примерно одного со мной возраста. При знакомстве сосед представился священником, отцом Сергием. Был он непритязателен в быту и общителен. С добрым юмо­ром, в подробностях батюшка вспо­минал свое военное и послевоенное детство. Он даже утверждал, что с особой любовью вспоминает беды и трудности тех горьких, горест­ных лет, потому что тем самым Господь вразумлял и вел заблуд­ших к вере. «А иначе до нас, грешных, и не достучишься! — не раз добродушно восклицал священник. — Через страдания Господь и ведет нас к вере...». Потребовалось время, - говорит автор, - чтобы я с горечью задумался о детях войны».

По словам Бориса Федоровича, до сих пор о его «малорослом поколении очень мало сказано. А ведь судьба этих детей, может быть, наиболее тяжелая и по-человечески геро­ическая. О голоде в оккупации, о рабском труде в плену мы что-то знаем. А вот мно­гое ли известно о подростках войны в род­ном отечестве? Обозначена ли судьба по­коления? Увы, нет. Об этом помалкивали и помалкиваем: нельзя же омрачать воен­ную победу! А ведь подростки с 13-14 лет работали на заводах в две смены воистину за дополнительные двести-триста граммов хлеба. Кто помнит, что из подростковой зарплаты, подлинно копеечной, вычитали налоги подоходный, бездетный, взимали за облигации займов? До совершеннолетия дети войны стано­вились взрослыми, нередко инвалидами труда — и в то же время мастерами своего дела на десятилетия вперед.

И послевоенная разруха легла на их плечи. Пройдя через Ремесленные Училища и школы Фабрично-Заводского Обучения, через ученичество на практике, они восстанавливали заводы, строили гидро­станции, отправлялись на комсомольские стройки, на «безумную» целину — и даже первыми полетели в космос. И, конечно же, многие сломались: отравились махоркой и водкой, в детдомах пережили сиротство, прошли через тю­ремные лагеря, раньше срока уходя в мир иной. И все-таки, - отмечает автор, - во многом прав протоиерей Сергий: те горькие дни — действительно испытание. А из отчаяния Господь выво­дил нас и вывел к вере. Но вера была запрещена, и в роковые годы ее нередко подме­няла нравственность. Нельзя сказать, что вот, мол, все стали высоконравственные — лишь малое стадо. Но взаимовыручка была, друг другу помогали, принимали в семьи сирот, сострадали друг другу и тер­пели — через все это люди и шли к вере, в конце концов разумея, как жить.

Вот, к примеру, такая история. «Родился я, - пишет автор, - и жил до десяти лет в городе без церквей. Родители и родня — атеисты, жесткие, непримиримые. Казалось, и весь город жил без Бога. Лишь соседка по дому, Моторнова, вдова с тремя сыновьями, была верующей. Но уже дети ее не признавали Бога. Поначалу я водился с младшим из братьев. В их доме и состоялась моя пер­вая «встреча с Богом». Дошкольником, лет пяти-шести, однажды пришел я к при­ятелю в гости — посмотреть картинки; ни матери, ни братьев в доме не было. В ком­натах держался устоявшийся, не проходя­щий запах — теперь-то я знаю! — запах лампадного масла и ладана... Пасмурная осень. Сумрачно. В углу перед иконами, казалось, ярко горела лампадка. Приятель снимал с этажерки книги, тяжелые, эн­циклопедические, и мы, устроившись на полу, смотрели картинки — единственное, чем можно было заняться. Никаких игр ни у него, ни у меня не было.

И вот в какой-то момент я поднял взгляд на иконы — и напрягся. Произошло что-то и до сих пор непонятное мне: иконы тем­ные, разглядеть их подробно — никак, но на меня кто-то смотрел. И охватил страх до боли во лбу. Вскоре мне уже трудно было дышать, во рту пересохло. Через всю жизнь не пронести подробные ощущения, но и те­перь я чувствую тот неземной страх перед иконами: укор, выговор — зачем я пришел и глазею на них? Бремя необъяснимого, животного страха, бремя стыда — осозна­ние отчужденности и смятения — вот что и до сего дня живет во мне при воспомина­нии давних событий. Тогда появилось же­лание поскорее уйти, скрыться с глаз долой, но и уйти почему-то не мог. И я заплакал...»

А вот что автор пишет о войне: «Я хорошо запомнил начало войны 1941-1945 годов. Помню даже, когда из черной тарелки репродуктора Молотов из­вестил о начале немецкой агрессии... Время раннее, но взрослые уже не спали. Соседи Головачёвы и дедушка с дядей Петей Кобяковым стояли возле выставленного на подоконник репродуктора-тарелки. Вскоре вновь объявили о начале войны с гитлеровской Германией. Я вовсе не мог представить, что ожидает нас всех, но то, что война — это не первомайская демон­страция и что война уже началась, я понял, и запомнил на всю жизнь и голоса, и лица окружавших репродуктор... В первую же неделю мужиков начали от­правлять на фронт. Вскоре в половине одно­этажного небольшого дома, в котором жили мы, устроили проводы. Шофер Миша Го­ловачёв и его родственники-мужчины ра­зом уходили на фронт. Сидели, ели, пили, разговаривали, прощались со своими же­нами, утешали их и сами плакали. Любопытные дети вертелись под окнами — еще бы, на фронт!

А мы, дошкольники, бегали в городской сад — оттуда ежедневно отправляли горо­жан на фронт — и в саду мы сновали вос­торженно. Но вскоре в городе появились военные госпитали, а у соседей — первые «похоронки». И тогда еще мы храбрились: играли в разведчиков, учились отдавать честь, прыгать, бегать, тянули себя за уши, чтобы скорее подрасти — для фронта. Тя­жесть навалилась на наши детские плечи, когда всех нас настиг голод. Вот тогда-то и началась бесконечная война: всюду смерть и голод — уже на вто­ром году войны мы превратились в жи­вые тени». А дальше было хуже и хуже: кто послабей – умирали в начале войны, кто был постарше – того забирали на фронт и тоже на верную смерть. «И вот под таким гнетом мы, дети, так и прожили всю войну, страдая изо дня в день долгие четыре года. И голод, голод — изнурительный много­летний голод. И никто нас не пожалел, никто не утешил — не было у нас тогда Утешителя».

*** Много совсем не детских невзгод выпало пережить главному герою книги и его сверстникам в годы ужасной военной поры и послевоенное время. Но через эти страдания, через отчаяние, через горечи и радости пролегла дорога к вере и храму. В 13 лет жизнь главного героя приобрела смысл под сводами старенького храма в лице пожилого иеромонаха Василия, который крестил его, научил молиться и благословил на служение в алтаре. С тех пор началась его служба в храме – и по сей день длится. И как отмечает автор, этому мальчику надо было пережить мучительные шесть лет, чтобы, в конце концов, понять – как жить! Данная книга адресована и взрослым, и детям — всем, у кого доброе сердце и сострадательная душа.