Читаем Добротолюбие. Выпуск от 1 января

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Слово 25» преподобного аввы Исайи из первого тома «Добротолюбия». И обратимся сегодня к третьему абзацу этого «Слова».

От того ум помрачается всегда, и не может преуспеть по Богу, что не заботится разумно отсечь сие. Невозможно же ему озаботиться отсечь сие, если не станет он беспопечительным о делах века сего. Одна (забота обращена во) вне, – и промышляет о (вещах) века сего, в упокоение тела, другая же – внутрь, (об удовлетворении) страстей, и строит препоны добродетелям. Но душа не видит сей внутренней, страстной, если не освободится от внешней. Посему Господь Иисус сказал, что всякий, не отрекшийся от всей воли своей, не может быть Моим учеником (Лк. 14, 26).

Авва Исайя говорит, что есть страсти внешние, есть страсти внутренние. Есть страсти, которые связаны с разными внешними проявлениями, очевидные, видимые, понятные. Скажем, вот еда вкусная – покушал; вот диван красивый – купил; вот машина замечательная – тоже взял кредит, купил; вот женщина красивая – воспламенился страстью. Это внешние страсти.

А есть страсти внутренние, которые обычно человеку незаметны. Именно внутренние, незаметные страсти человеку мешают (не всегда, но очень часто) избавиться и от внешних страстей. Более того, пока человек не обратит внимание на внутренние страсти, он не сможет и увидеть, что у него есть внешние страсти, что он действует страстно: «Я же пришел, увидел вкусную еду, я голоден, хочу поесть. Беру и ем. Какая в этом страсть? Через час прохожу мимо какого-нибудь кафетерия, сырный дух меня пленяет. И тоже надо же покушать? Остановился, покушал. В другом месте покушал, в третьем месте покушал… Ничего особенного в этом нет. Я же не в ресторане пять раз в день питаюсь, у меня обычная еда. Всякий раз, когда подворачивается случай покушать, я кушаю; всякий раз, когда подхожу к холодильнику, я что-нибудь из него достаю; всякий раз, когда у меня, скажем, какое-нибудь настроение расслабленное или нервное, я наливаю себе стопку коньяку и выпиваю. Я не пьяница, просто таким образом утихомириваю свое нервное потрясение».  И человек даже не замечает, что в этом есть какая-то страсть.

Один человек, который был зависим от алкогольной страсти, вспоминает о том, как это все получилось. У него была очень нервная работа, он должен был работать непосредственно с клиентами, с клиентами избалованными, очень богатыми. И вот его задача состояла в том, что он должен был приехать в дом и решить с человеком, какую лестницу на второй этаж человек желает сделать. Он должен был сделать замеры, нарисовать эскиз. Ну а делали эту лестницу уже другие люди в мастерской. Но он должен был потом ее предоставить хозяину. То есть он общался с клиентами. Понятно, что они постоянно были недовольны: или качеством, или получили не то, что хотели. И он рассказывал, что всякий раз, кода ехал на автобусе от клиентов домой, по дороге заходил в известное место, брал небольшую бутылочку водочки, в автобусе ее выпивал, и напряжение снималось. И так он делал десять лет. Ничего особенного. Он приезжал домой спокойным, в хорошем расположении духа, не нервный, не уставший. Еще раз повторю: так продолжалось десять лет.

Позже, много лет спустя (он сам вспоминает), неожиданно получилось так: когда он однажды садился в автобус, магазин, где он всегда это покупал, оказался закрыт. Он пошел в другой магазин, там не было. В третьем магазине тоже не было. И он почувствовал, что у него трясутся руки, он почувствовал, что он весь горит, пылает, весь дрожит. Он понимает, что если сейчас не выпьет необходимое количество водки, то просто сойдет с ума. Он понимает, что готов сделать все что угодно, но ему необходима эта водка. Просто необходима. Он умрет сейчас, если ее не получит. А сделать-то ничего нельзя. И он, весь дрожащий, сел в автобус, промучился всю дорогу, считал каждые сто метров, только чтобы скорее выйти. И когда он доехал до своей остановки, зашел в магазин и выпил, то испытал невероятное наслаждение. И когда оно пришло, он впервые осознал, что он зависимый человек. Он понял это. Правда, потом прошло еще очень много времени, было много разных состояний, все было очень плохо и совсем не беспечально… И рецидивы были. Но в конце концов только благодаря Богу, своему обращению, обращению всей его семьи к Богу, долгой-долгой молитве и покаянию он смог выкарабкаться и стать полноценным человеком, потеряв при этом, конечно, работу, определенный статус и определенные навыки. По крайней мере, сохранил семью и остался человеком. Это был очень долгий путь. А началось-то все с обычной вещи: после работы, для того чтобы успокоиться, почему бы этого не сделать?

Вот так у человека все незаметно происходит с внешней стороны: он даже не видит, что он страстен, пока не познает, что в глубине души у него есть внутренняя страсть. Ум не борется с внешними страстями, он позволяет этим страстям действовать в нем, потому что он не понимает чаще всего, что у него эта страсть есть. А даже тогда, когда понимает, что страсть есть, он не в силах с ней бороться, потому что не видит, что в глубине человеческой души есть внутренняя страсть.

Что же это за внутренние такие страсти, которые не видны невооруженным глазом, не видны практически никак и никому, пока благодать Божья не обратит внимание человека, не обратит внимание нашего ума на эти внутренние страсти? И только тогда что-то может сдвинуться и в борьбе с внешними страстями…

В первую очередь это, конечно, гордость, гордыня, самолюбие, саможаление. Это неверие, это очень часто тщеславие, это зависть. В сущности, все это гордыня и производные от нее страсти, которые обычным человеческим сознанием, не просвещенным светом благодати, не фиксируются, человек не отражает этого. И когда, например, такой человек, не знающий о своей внутренней большой проблеме, обращается ко Христу, когда он начинает ходить в церковь, то, естественно, ему говорят: «Вот есть такие страсти: чревоугодие, объедение, жадность, скупость, расточительность, сладострастность, развращенность, нецеломудрие и так далее. С ними надо бороться. Это грех». Но человек вообще-то и раньше знал, что это грех, но теперь он понимает: то, что было раньше, заканчивается, надо как-то стараться Богу угодить. И он начинает пытаться соблюдать пост или не смотреть телевизор, не рассматривать разные картинки (что живые, что неживые), соблазняющие его. Он пытается воздерживаться. И вдруг понимает, что не может. Его тянет на эти страсти. И сколько он ни пытается с ними побороться, он не может ничего с ними сделать. Он приходит на исповедь и говорит: «Я не хочу! Я не хочу блудить, я не хочу изменять своей жене, я не хочу пить, я не хочу наедаться – у меня болезни, у меня семья рушится. Но я ничего не могу с собой сделать. Я борюсь. Честно борюсь. Ничего не получается!» И вот это «ничего не получается» обусловлено тем, что человек не видит у себя внутри большой проблемы, связанной с гордыней и тщеславием: он терпеть не может, когда ему возражают, он считает себя лучше всех, упорно считает. И даже скажешь такому человеку: «Знаешь, ты бы не осуждал людей». – «Как не осуждать? Если они негодяи, как их не осуждать? Если они все безобразно себя ведут, безбожники в конце концов. Как не осуждать? Я что, молчать должен? Не буду молчать! Я – человек. Не буду молчать! Ни за что не заставите».

Много разных слабостей, немощей, связанных с проявлением гордыни или тщеславия, но человек даже не понимает, что это какая-то проблема, он уверен, что он прав. И пока человек не увидит, что гордость проявляет себя в раздражительности, унынии, осуждении, прекословии и прочих других пароксизмах человеческой души, он не сможет избавиться от того, что его мучает из внешних страстей. Ведь эта внешняя страсть, которой он подвержен, есть неизбежное следствие гордыни. И необходимо это для того, чтобы он, осознав свою беспомощность, свою распущенность, свою гнусность, будучи предаваем этой страсти, хотя бы через это пришел в смирение и осознал, что на самом деле гордиться-то ему нечем, что он хуже всех. Когда начнут его презирать и он сам себя начнет презирать за эту внешнюю страсть, тогда постепенно ему начнет открываться правда о самом себе, что он просто-напросто гордый, тщеславный, самолюбивый, себялюбивый, совершенно непослушный человек. Никому и ничему. И когда человек осознает свою внутреннюю беду, свою внутреннюю страсть, тогда только можно действительно реально побороться и с внешней страстью.

Если же не так, если это будет каким-то иным порядком, то может произойти очень неприятная, в сущности, вещь. Скажем, вот курит человек. Собрал всю свою волю в кулак, бросил курить и думает: «Вот какой я молодец! Вот какой я сильный человек! Стоит только мне захотеть что-то бросить, я сразу брошу! Поэтому могу себе позволить покушать, попить, еще какие-нибудь внешние страсти. Я же волевой человек, смогу потом и отказаться». И человек мало того что мнит о себе, он превозносится собой, он недооценивает силу страсти внутри самого себя, недооценивает врага. В результате мало того что он попадает в зависимость от кучи телесных страстей, в которые, может быть, не попал бы, ощутив немощь свою в борьбе с ничтожным курением, так в нем еще ко всему прочему гордыня развивается. До такой степени, что он просто перестает на кого-то обращать внимание и слушать и уважать других.

Поэтому очень часто милость Божия, промысл Божий не позволяют человеку избавиться от той или иной внешней, видимой, ощутимой страсти, пока он не осознает, что он горд, тщеславен, надменен, и не начнет бороться с этим. Тогда может изменить и внешнюю страсть.

Дальше в четвертом абзаце преподобный Исайя пишет:

Внешняя попечительность – от произволения, а внутренняя – от внешнего действования. Господь наш Иисус, зная, что над тою или другою царит воля, повелел отсечь ее. Поелику ум мертвится, пока душа заботится о внешнем, то внутренние страсти проявляют тогда свои воздействия уже без раздумывания (без удержки). Итак, если душа послушается слова Иисуса – отсечь все хотения свои, то начинает ненавидеть всякое делание мира сего. И тогда возбуждается ум и стоит, пока не извергнет их из дома своего, внимая непрестанно душе и охраняя ее, чтоб не возвратилась вспять к тому, что причиняло ей напасть.

Поскольку ум мертв, человек предан и внешним страстям. А если человеческий ум будет внимать словам Христа и отсекать все свои хотения, все свои пожелания, начнет ненавидеть всякое дело мира сего, то тогда он станет бодрым и не только не позволит страстям овладеть человеком, но и будет очищать сердце от всех накопившихся в нем страстей.

Но нас больше интересует вот это слово: Итак, если душа послушается слова Иисуса – отсечь все хотения свои, то начинает ненавидеть всякое делание мира сего.

Конечно, каждый, как-то преломив эти слова по отношению к себе, может сказать, что это невозможно. Но на самом-то деле из житий святых мы знаем, что это возможно. Более того, то слово, на которое ссылался авва Исайя в предыдущем отрывке, это ведь заповедь: мы не можем стать учениками Иисуса Христа, пока не отвергнем воли своей, пожеланий своих. Ведь это и есть: сами себя, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим.

Конечно, для того чтобы сделать это в совершенной степени, люди, которые понимают значение этого, понимают смысл и радость от этого, как правило (но тоже не всегда), уходят в монастырь и там приносят обет отсечения своей воли. Отсекая свою волю, находясь в послушании, они быстро (по мирским меркам) достигают состояния чистоты ума, чистоты души. И принято обычно считать (не очень трезво, так скажем), что для человека, живущего в  миру, это совершенно невозможно: «Как это? Я же в миру живу, как я могу начать ненавидеть всякое дело мира сего? Зачем мне тогда в нем жить и как мне в нем жить? Поэтому чтобы не доходить до ненависти к делам мира сего, я не буду отсекать свою волю, естественно, потому что воля наша привязывает нас к миру. А мы ведь хотим жить, наслаждаясь этой жизнью, а потому не будем отсекать свою волю, и тогда нам будет нравиться этот мир, его прелесть, обаяние. Да, мы, конечно, понимаем, что он грязный, жестокий и злой. Но в целом, если немного подправить его (вот это бы запретить, а тут как бы уменьшить), то, в принципе, можно в нем жить; ничего, он такой нормальный, хороший. Не понимаю, зачем от него отказываться-то?»

Вот так человек обычно думает. И думает именно потому, что он не исполняет, не собирается и не хочет исполнять то слово, которое сказал Иисус Христос: кто хочет быть Моим учеником, тот должен отвергнуться себя. Мы не принимаем это слово. Не то что не понимаем его, мы догадываемся, о чем это слово, но просто не принимаем такого образа жизни. И даже когда человек уяснит себе вполне, что это значит, он говорит: «Тогда зачем вообще жить? Зачем жениться, зачем рожать детей, зачем работать? Зачем тогда все это надо, если во всем этом надо отсечь свою волю?»

Но на самом-то деле речь идет не о том, чтобы сесть, сложа ручки и ножки, и ничего не делать. Это с нами и так будет со всеми: однажды мы ручки и ножки сложим, нам их свяжут, положат, потом развяжут – и не надо будет ничего делать, всё будут делать другие. Но пока мы живы, делать этого не надо. И смысл отсечения своей воли не в том, чтобы ничего не делать, как обычно утрированно понимают люди, когда начинают рассуждать об отсечении своей воли, а в том, чтобы не делать свою волю. Надо делать, и делать очень многое, очень усердно и ревностно, но только не свою волю. А чью? На самом деле смысл этих заповедей в том, что необходимым должно быть послушание и упование. То есть человек должен быть послушен Богу и надеяться на то, что Бог поможет ему все исполнить.

Вот, скажем, пример. Не скажу, что очень простой, но, в принципе, достаточно понятный, если начать исполнять эту заповедь с вполне доступных понятных человеческих вещей: нам начальник сказал – мы исполняем его волю; нам сказал муж (или жена) то, что касается вопросов быта, – мы идем и исполняем то, что нам сказали. Есть заповеди, которые нам говорят, как поступать в каждой конкретной ситуации, – будем поступать так, как велит нам поступать заповедь. Есть Церковь, которая велит поступать так или иначе. Например: ходить по воскресеньям на службы, принимать решения Соборов и соблюдать пост; раз уж Церковь постится – мы за послушание делаем то, что велит нам Церковь.

И вот когда человек научится делать это все, то есть сначала слушать начальство, слушать мужа, слушать родителей, исполнять заповеди, слушаться Церкви, тогда, несомненно, человек научится слышать, узнавать волю Божью в обстоятельствах своей жизни. Понимать, что он может, а чего не может делать, что действительно ему должно сделать, а чего не должно делать. И постепенно он научится разбираться, как отсекать свою волю и делать волю Божью.

Конечно, совершенно до конца отсечь свою волю человек, живя в миру, не сможет. Для этого и существует монашеское призвание. Но сделать это в очень большой степени, а значит, тоже привести ум свой к чистоте в большей степени (и через это избавиться от внешних страстей в большой степени) человек, живущий в миру, все-таки может. Если только он захочет, если только он действительно поймет, что делать это нужно, и начнет это делать.

Да, поначалу, скажем, как вести себя в повседневной жизни, не очень понятно, потому что начальник не велит мне, что покупать в магазине, и Церковь не очень-то велит, что покупать в магазине, заповеди Божьи на эту тему не распространяются. Вот купить мне эту колбасу или ту колбасу, я же решаю сам, по своему вкусу: разумеется, та, что вкуснее, мне нравится больше, я ее покупаю. Но не является ли это лакомством? Ну, вроде как является. Так покупать или не покупать?

Конечно, в такой постановке этот вопрос неразрешим. Надо просто покупать то, что хочется. Да, это хотелка, но никто за нее судить не будет, потому что это всего лишь пределы твоей воли, греха в этом нет: хочешь – это ешь, хочешь – то ешь. Если ты слушаешься при этом Церкви, слушаешься заповедей Божьих, то есть покупаешь эту колбасу не тогда, когда идет Великий пост или есть постный день (или покупаешь эту колбасу и, встречая на улице нищего, отдаешь ему милостыню), тогда нет никакого греха в том, что ты купил эту колбасу. Своя воля есть, но греха в этом нет. И просто не обращай на это внимание.

Обычно люди спотыкаются на таких простых вещах, на мелочах. А на самом деле пока мелочи всецело в твоей воле, делай так, как считаешь правильным, как считаешь нужным, это твоя воля, лишь бы соблюдал во всем остальном заповедь послушания начальнику, послушания Церкви. Все остальное от тебя не требуется, не зацикливайся на маленьком, смотри на большое. А то человек, пренебрегая, скажем, требованием начальства, уходит с работы раньше, идет в магазин и, встав перед прилавком, решает, что же он как истинный христианин должен купить: эту колбасу или ту колбасу. И просто ломает голову: как же по Богу-то поступить, как правильно-то сделать? Никак! Вернись на работу и исполни то, что сказал тебе начальник, тогда у тебя не будет проблем с тем, что покупать и какую колбасу выбрать.

Зато когда человек научится исполнять волю Божью, научится применять заповеди Божьи к простым обстоятельствам своей жизни, тогда он увидит, как много мы лукавим, как много мы делаем по-своему и как запутано наше сознание именно потому, что мы не делаем того, о чем знаем, что делать должны. Знаем, что этого Бог от нас хочет, но не делаем. Поэтому ум в конце концов становится туманным, запутанным, и мы не можем разобраться ни в собственной жизни, ни тем более в жизни других.

Вот человек встает на молитву. Надо помолиться – он начинает молиться. Звонит мама и говорит: «Сынок, поговори со мной, нужно срочно разрешить одну проблему». Что говорит заповедь? Просят тебя поговорить – надо поговорить. Такова заповедь. Ты идешь и говоришь с мамой столько, сколько надо: час, два, три… Поговорил. А что дальше делать? А дальше надо молиться. Ты исполнил заповедь, теперь иди и исполняй другую заповедь – ты должен помолиться, возвращайся и начинай молиться. А, времени много прошло, ты устал, ты вымотался? Тогда познай, что на самом деле ты не готов еще служить Богу, ты очень-очень немощен, слаб, не любишь Бога всем своим сердцем, потому что любое отвлечение на заповедь Божью сбило тебя с  настроя – и ты не способен вознести молитву Богу.

Или, скажем, человек хочет ехать к маме, но его зовут в храм. И храм – заповедь Божья, и мама – заповедь Божья. Но зовут в храм. В храм позвали раньше, чем ты решил ехать к маме. Идешь в храм, потому что тебя туда позвали. А потом можешь ехать к маме. Но если мама позвала тебя раньше, чем тебя позвали в храм, ты говоришь: «Извините, меня позвала мама; я должен эту заповедь исполнить, а потом, если успею, я пойду с вами в храм».

Но это понимание того, что я должен делать в конкретной ситуации, появляется только тогда, когда человек начинает исполнять очевидные вещи; еще раз повторю: слушаться своего начальника или начальников и слушаться мужа или жену в вопросах организации быта семейной жизни, исполнять заповеди Божьи и слушаться Церкви. Тогда все остальное станет более или менее человеку постепенно понятным.

Единственное, что еще во всем этом надлежит исполнять, это трезвость. То есть отсечение своей воли перед человеком-сослуживцем или ребенком – это совсем другое дело. И тут не надо размышлять так же: ребенок нас просит – и мы должны исполнять. Нет. Мы должны исполнять то, что просят те люди, которые поставлены над нами Богом, а не наоборот. И второе, надо всегда понимать, что если с нас требуют совершить грех, то мы не должны этого делать. А во всех остальных случаях это способ для того, чтобы очистить свой ум и научиться действительно стать учеником Христовым.

Записала Инна Корепанова