Беседы с батюшкой. Поминовение усопших и заупокойные богослужения. Часть 2

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает клирик храма святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков.

– Сегодня мы продолжим размышление и ответы на вопросы о заупокойных богослужениях, поминовении усопших и отношении православных христиан к смерти.

В прошлый раз мы не успели проговорить несколько важных моментов, на которых бы хотелось сосредоточиться сегодня. Это молитвы за некрещеных и самоубийц. Много людей, у которых случилось такое несчастье и родственник таким образом ушел из жизни, задаются вопросом, можно ли подавать записки на проскомидию, молиться на панихиде, поминать его так, как положено поминать усопшего в Церкви.

– Разумеется, делается поправка. Если человек был нездоров, у него было органическое поражение мозга, были недуги, связанные с этим или психикой, семья подает прошение на имя правящего архиерея в епархии. Когда на руках справки и медицинское заключение, что человек был нездоров и причиной его суицида стал этот недуг, зачастую дается разрешение на совершение заочного отпевания.

Но большинство случаев, с которыми приходится сталкиваться в нашей сегодняшней жизни, это как раз потеря смысла жизни, некая жизненная драма. Когда человеческие цели были связаны с какими-то земными, преходящими вещами, которые не реализовались, и человек, потеряв некие стимулы, совершает такой непоправимый шаг. В этом случае Церковь отказывается от профанации богослужения, потому что человек отверг ее помощь, отказался от покаяния, благодатной церковной помощи, и здесь даже по отношению к нему не было бы честно создавать некий ореол оправданности этого человека. Потому что все богослужение пронизано смыслом перехода человека к итогу жизни, к которому он шел всеми своими усилиями, движениями души, сердца, сознания.

Что касается трагедии, которая постигла семью, то для нее в Синоде, Патриархии разработан чин на основе заупокойного богослужения для домашней келейной молитвы. Это краткий чин, когда семья, близкие родственники могут молиться в домашней, келейной молитве за своего сродника, совершившего этот непоправимый во многом шаг.

Здесь мы должны указать важный момент. Этот краткий чин заканчивается известной молитвой святого преподобного Льва Оптинского о самоубийцах. Да, Церковь в лице своих праведников полностью не отказывала в молитве за людей, совершивших эту ошибку. У Бога все возможно, и Бог может исправить наши ошибки даже в вечности, даже в переходе в иную реальность. В этой очень краткой молитве прп. Льва Оптинского есть очень интересный момент: там нет дерзновения вымолить у Бога Его решение или даже как бы заставить Бога спасти эту душу, которая сама отказалась от спасения.

Разумеется, мы понимаем, и об этом нам часто говорит священноначалие, что дерзновенная молитва о самоубийцах имеет некие негативные духовные последствия для молящегося. Именно из-за того, что он дерзновенно старается делать Бога неким своим данником, должником. В этой молитве проговаривается такой момент – «аще возможно, помилуй эту душу». То есть мы соглашаемся с Богом и церковной традицией, что, может быть, для этой конкретной души и невозможно ничего исправить. Это смиренное согласие, что, может быть, нет возможности что-то исправить, есть залог того, что для молящегося не будет духовного вреда. Потому что тогда здесь проявляется глубокое смирение. Поэтому этот чин и завершается такой молитвой, пусть взятой не из древнего церковного Предания, но которая почти от нашего современника (оптинские старцы близки к нам по времени). Эта молитва имеет в своем контексте серьезное смирение.

– Что Церковь говорит о посмертной участи? Когда-то мне довелось столкнуться с подобным, одноклассник таким образом ушел из жизни. Пришла директор – не знаю, верующая она была или нет – и очень точно описала произошедшее: «Ребята, не надо так делать. Там темно и холодно». Я представил это состояние, в котором находится такая душа, и мне стало очень страшно. Потому что народное представление об аде такое: грешники горят там хотя бы «коллективно». А тут «темно, холодно и никого больше нет».

– Когда человеку приходит на ум такое решение, оно приходит в глубоком, жесточайшем одиночестве, и надо понимать, что именно в этом жестоком одиночестве душа и останется. Это состояние зафиксируется. Самая главная мысль, что это состояние тоски, печали, отчаяния, богооставленности, одиночества, которое пришло к нам зачастую через грех, зафиксируется этим последним решением.

Что касается переживаний, которые испытывает душа, разумеется, это и есть огромное душевное одиночество, тоска, тьма и мрак, вечная смерть. В физическом плане смерть для нас – это прерывание жизни, но у святых отцов, в традиции церковных богослужений есть понятие вечной смерти. Мы понимаем, что смерть или канун смерти – это гипертрофированное переживание тоски, страха, одиночества. Так вот, это состояние умирания растягивается в вечности. Как говорили некоторые средневековые мистики, вечная смерть для грешника, человека, отпавшего от Бога, для его души после смерти – это постоянное, вечное умирание, и этой смерти нет конца. Когда мы умираем, то думаем, что суицид прекращает бытие,  и не понимаем, что это умирание, эта вечная тоска застывает и длится протяженностью в вечность.

Другое очень важное переживание (или смысловая коннотация) дается нам святыми отцами. Особенно хорошо это сказано у преподобного Исаака Сирина, что Бог пребывает везде. Он пребывает и в душе самого лютого грешника, но эта душа, прожившая и закончившая жизнь неправильно, не может воспринять ту благодатную радость, которую дает это Божественное присутствие. По сути дела, это Божественное присутствие только больше обжигает.

Неготовность души, отвержение актом суицида любви Божией, переход в вечность, где Бог присутствует непосредственно, в присутствие благодати Духа Святого, по слову преподобного Исаака, обжигает любовью, как ударами бича. Потому что Бог везде, во всем, а душа не способна принять благодатные дары – и получается вечная смерть, вечное уныние, вечное отчаяние, вечная тоска, вечное одиночество, вечный мрак, вечный страх.

В этой жизни у нас хотя бы есть надежда, что сегодня такой неудачный день, а завтра все будет по-другому. Надо верить в то, что это пройдет. Сегодня пасмурно, но завтра тучи разрываются и выходит весеннее солнце. Так и в жизни.

Желание получить материальные блага и успех и их неполучение в этот сиюминутный момент ввергает человека в отчаяние, и он пытается разобраться с ним таким легким способом.

– Если человек умер, не успев принять крещение? И если он сознательно не хотел принимать крещение и отказался от него?

– Сознательное отвержение христианства и крещения похоже на самоубийство. Только это духовное самоубийство. Мы говорили, что молиться за человека мы все равно продолжаем, существуют специальные чины.

Конечно, молитва за некрещеного сложна, трудна, но наше сердце может ее воспринять. Тот же пример из молитвы преподобного Льва, что мы не настаиваем, а доверяем суду Божию: «Аще возможно, Господи, помилуй эту грешную душу». Так мы можем молиться в своем сердце, даже находясь в церкви. Разумеется, не подавая записку за человека, который не состоялся как член Церкви или отверг это членство. Иначе это будет профанацией молитвы, а милосердие в своем сердце мы направляем на молитву, но при этом не дерзновенно, а смиренно – это очень важный момент.

У взрослого человека, который откладывал крещение, это тоже большая проблема. «Вот я стану святым без Бога, а потом приму крещение». Бывали такие странные случаи, когда, например, человек не хотел креститься, считая, что сначала он сам бросит курить, а потом покрестится. И у меня был случай, когда я был вынужден крестить такого человека на смертном одре; он скончался буквально у меня на руках. Как говорили его близкие родственники, именно из-за этого он не крестился. Человек сам, без Бога хотел себя исправить. Покрестись, прими Святой Дух и с Его помощью отвергни прошлую жизнь, начни ее с чистого листа – это огромная чудесная возможность.

Другой момент – некрещеные младенцы, которые умерли в утробе матери или сразу после рождения, их не успели крестить. Наше понимание крещения отличается от западного схоластического понимания. Крещение – это точка отсчета, начало созидания человека как раба Божьего, созидание его спасения. Почему это важно начать в детстве? Потому что со взрослением негатив, вложенный грехопадением, в нас тоже растет. Но сам ребенок еще далек от этих негативных моментов взросления, его душа чиста. У нас нет понятия вины первородного греха, которую нужно смыть. Крещением мы полагаем начало исцеления души от последствий греха, но не от вины. Здесь на человеке нет формальной, юридической вины, поэтому святые отцы Восточной Церкви по-другому мыслили и о посмертной судьбе некрещеного младенца. Не в контексте полного отчаяния для этой души, а, наоборот, в полной надежде, что эта душа вполне способна приблизиться к Богу и стать одесную Его, а не ошуюю. За этой чистой, блаженной душой младенца нет никакой вины.

Другое дело, что святые отцы говорят: переживание блаженства такой душой меньше – если, конечно, такие фразы возможны в подобном контексте, – нежели блаженство той души, которая понесла подвиг. Но если расставлять эти полюсы, то мы, взрослые люди, которые приняли крещение в детстве или позднее, но не понесли подвига, понимаем, что наше состояние переживания радости о Христе Иисусе в вечности вряд ли будет подобно состоянию блаженства некрещеного младенца. Скорее всего, его душа будет более блаженна, нежели моя, не принесшая плода покаяния и не пронесшая креста подвига. Такой момент святые отцы проговаривают в размышлениях о посмертной участи некрещеного младенца.

Никакого отчаяния здесь нет; именно потому, что у нас другое видение сути крещения. Не омывание и не смывание юридической вины, а начало духовного взросления, которого у этого человека не получилось, он сразу перешел в вечность чистым. У апостола Павла найдем размышления о законе духовном, о совести, которые есть у язычников. Речь идет о взрослых людях, вполне могущих даже в своем законе приближаться к Богу. Хотя мы знаем другие слова Христа о том, что невозможно войти в Царство Божие и в жизнь вечную, не приняв второго крещения, то есть духовного крещения. Но мы понимаем, что это Он говорил своему тайному ученику Никодиму, чтобы тот понял, что для человека, осмысленно принимающего веру во Христа, необходим этот акт перерождения. Особенно как акт, перечеркивающий его прошлую нехристианскую, греховную, может быть, безбожную жизнь. Здесь, конечно, контекст вполне понятен.

– Следующий вопрос о Великом посте. Сейчас мы находимся в периоде святой Четыредесятницы, движемся к Пасхе. На протяжении поста совершаются заупокойные богослужения, и вообще покаянный характер присутствует во всем: не пение, а чтение, молитвы о прощении грехов. Как нам это понять и осмыслить?

– В первую очередь заупокойные субботы в Великом посту – это очень серьезный акцент на скоротечности нашей жизни. Когда мы проходим пост, в богослужениях которого огромный момент покаяния, признания своей вины, переоценки ценностей, то присутствие темы смерти – это то, что напоминает нам простую максиму святых отцов: помни час смертный и вовек не согрешишь.

Когда мы молимся в посту об усопших, присутствуем на панихиде, неся также на себе подвиг духовного и телесного поста, мы вдруг понимаем, в чем наш приоритет. Не в телесных удовольствиях, которые загрязняют душу и делают ее неготовой к переходу, не в успехах житейских, не в мирской славе, а в славе Божьей. Не во внешней славе, которая угасает, а в славе внутренней, которая освящает жизнь, порождает созерцание вечных, надмирных вещей, предметов и тайн.

И тема смерти, разумеется, останавливает в нас внутреннюю суету, высвобождает огромную духовную энергию, которую мы направляем на преображение своей души. Бояться темы смерти не надо. Тема смерти останавливает сутолоку, смуту нашей жизни (и внешней, и внутренней).

Действительно, начинаешь сразу понимать, что телесные удовольствия, житейский успех – это как соленая морская вода. У Шопенгауэра есть мысль о том, что ставить целью своей жизни телесные удовольствия и житейский успех  все равно что пить морскую воду: чем больше пьешь, тем больше хочется. Тема смерти останавливает нас и показывает, что сколько бы я ни достигал житейского успеха, сколько бы ни попробовал телесных удовольствий, это никогда не делает меня полностью удовлетворенным. Чем больше я это делаю, тем больше и больше мне нужно это умножать в разных ракурсах. И нет предела этой мышиной возне или этому бегу, как белки в колесе. Нет предела – и нет мира, нет тишины, нет покоя.

У человека, который всего достиг, возникает ретроспективный взгляд на жизнь, и он вдруг понимает, что все его достижения ничего не стоят. Как-то у Вольтера, человека, далекого от Церкви, спросили, что есть счастье. Он сказал: «Жить и умереть в неизвестности». То есть опять же в тишине, покое, мире. Сегодня эта максима непонятна даже православным людям. Как это так? Счастье – жить и умереть в неизвестности? Вольтеру это стало понятно к концу его жизни, а для нас, ожидающих вечной жизни, славы Божьей, непонятна тщедушность славы земной. Это печальная картина.

И тема смерти – это, конечно, тот рубеж, который останавливает бег нашей мысли и направляет ее на вечность.

Кроме всего прочего, мы понимаем, что пост начинается с Прощеного воскресенья, и прощение обид, примирение с живыми, а в контексте заупокойных служб и с умершими, очень важно. Не может быть примирения с Богом, если нет примирения с человеком.  Заупокойные службы – это примирение с нашими предками, с людьми, которые составляют наш род и к которым у нас, может быть, были какие-то претензии. Мы прощаем их ошибки, видя эти ошибки в себе. Проходя покаянную дисциплину поста, мы видим в себе те же самые ошибки, за которые мы, может быть, обижались на своих близких, уже ушедших в иной мир. И мы понимаем, что невозможно приблизить свою душу к Богу и примириться с Ним, если мы не примирились с ближним.

В теме смерти мы понимаем, что цель нашей жизни не стяжать какие-то преходящие достижения. Любой земной успех, земная слава, земное свершение всегда имеют какую-то двусмысленность, негатив, недочет. Кто-то нас, может быть, хвалит и славит, а кто-то, может быть, нашими поступками сегодня недоволен. Кого-то мы сегодня оправдали своим поведением, а кто-то, наоборот, недоволен нами.

То есть у любого житейского подвига есть и какая-то негативная сторона. А вот когда мы делаем доброе дело не ради славы земной, а ради человека, делаем тайно, тихо, то в душе возникает переживание присутствия Божьего. У русского народа была добрая традиция делать тайные добрые дела. Например, если была какая-то бедная семья (может быть, оставшаяся без кормильца мать со многими детьми, про которую знали, что им нечего есть), была добрая христианская традиция – тайно ночью приносили мешок пшеницы или какого-то другого зерна. Человек, который это делал, понимал, что о нем этого никогда не узнают, но знал, что за это ему воздастся Богом, Который видит все тайное.

С другой стороны, мы можем сделать доброе дело и открыто, пусть и негромкое дело. Для чего? Чтобы наши близкие знали о нас что-то доброе, с чем они могут прийти на предстательство – на парастас за нас. В своей молитве на богослужении мы не должны  присутствовать формально, а как бы говорить, что у этого человека при всех его ошибках было хотя бы одно доброе дело, он сделал для меня такое вот добро. То есть для нас очень важно уйти непрославленным… Был самый известный, самый богатый человек, самый властный, при этом лихоимец, гневливый, раздражительный, громовержец.

Как об этом поется и читается в заупокойной службе? Откроем гроб, посмотрим на обнаженные кости и спросим себя: кто это был? Царь, воин, богатый это был или убогий? Здесь на первый план выходит мысль, что люди вспомнят не то, что это был воин, царь, богач, нищий, а то, что это был добрый человек. И тогда они за нас помолятся.

Тема смерти очень важна: и скоротечность жизни, и тщету наших усилий мы оставляем на земле. Мы часто говорим, что приобрели это земное любой ценой, правдой и неправдой, идя по головам, расталкивая друг друга локтями, для того, чтобы оставить своим детям. Так мы оставили им яд. Мы показали им пример, что можно достигать земных целей любой ценой: правдой и неправдой, идя по головам, предавая, изменяя, обманывая и расталкивая людей локтями. Мы уже сделали их заложниками ада. И то, что мы оставляем им таким образом приобретенное, будет им не на пользу, а во вред. Мы построили это земное царство даже не на песке, а на болотной трясине лжи, что, разумеется, нас и утягивает в геенну.

Тема смерти показывает рубеж, предел, подводит черту, некий итог. И этот итог нас отрезвляет. Поэтому тема смерти так важна в богослужениях Великого поста, в эти покаянные дни.

– Это очень важно понять, потому что сегодня большое количество людей живет так, как будто смерти нет, они стараются всеми силами не обращать на нее абсолютно никакого внимания. И это происходит во всем, и в философии сегодняшнего общества потребления: мы видим на плакатах только молодых людей, молодежная одежда предлагается и более взрослым людям. Смерть как бы исключается из нашей жизни. Это же неправильное отношение?

– Это неправильное отношение. Мы сейчас размышляли о том, насколько важна тема смерти для духовности и посмертной участи. Но тема смерти важна для самой жизни, чтобы жизнь была полноценной, потому что именно через понимание ее сиюминутности, скоротечности  мы начинаем ее ценить. Только в этом контексте мы ценим жизнь и бережем каждый момент, а не прожигаем его в алкоголе, блуде, наркомании, чревоугодии. Мы понимаем, что жизнь настолько важна, что нельзя ее сегодня смешивать с грязью; ни в одном часе, ни в одной минуте, ни в одном моменте нельзя.

Недаром на парастасе мы читаем 17-ю кафизму: «Блаженны непорочные в жизненном пути». Потому что блаженство наступает не только после смерти за какие-то наши добрые дела, зачастую формальные. Блаженство начинается сейчас. Нельзя подменять блаженство духовное ложным блаженством, переживаемым через какие-то вещества, упиваясь вином, потребляя химикаты или пытаясь обмануть себя, дав блаженство при помощи вычурной пищи, разносолов. Мы даже не понимаем важности поста. Святой Серафим Саровский, окормлявший Дивеевскую и Мельничную женские общины, говорил одной сестре: «Не переедай, всегда уходи с трапезы чуть-чуть голодной…» И очень важное добавление: «…оставляй место Святому Духу». С одной стороны, как это трогательно и образно: не переедай, оставляй в своей душе место Святому Духу.

А мы вытесняем из себя Святой Дух алкоголем, чрезмерной пищей, особенно утесняем блудом, не только телесным, но и мысленным. Мы не понимаем, что только присутствие Святого Духа в сердце, сознании, душе и делает жизнь полноценной. И наоборот, отсутствие Святого Духа приводит к тому, что, с одной стороны, человек может понять: «Мне чего-то не хватает, надо пойти покаяться, тогда в меня войдет благодать и все будет хорошо». Но у нас, разумеется, есть и духовный навык. И, разумеется, есть враг, который говорит, мол, обрадуй себя чем-нибудь: вот этим, этим или этим, – и сразу все восстановится. На секунду восстанавливается мираж блаженства – и приходит послевкусие. После греха приходит горькая оскомина. Какой выход? Может быть, надо идти к покаянию? Но уже выработался навык. А попробую-ка я увеличить дозу наркотика, или алкоголя, или телесной праздности, или какого-то вычурного любодеяния. Человек обманул себя еще на какое-то время, но навык в нем еще более укоренился. И он еще дальше ушел от покаяния и от той цели, которую тоже озвучил преподобный Серафим Саровский: «Цель жизни христианской – стяжание Духа Святого Божьего».  Цель нашей жизни – благо, заменим его примитивным словом «счастье».

Цель жизни – счастье, или, церковно говоря, благо. Благо, переживаемое душой, сознанием через созерцание надмирных, вечных тайн. Созерцание и данного нам сегодня мира через призму благодатности жизни. И если в сердце человека благодать, если оно очищено постом, покаянием, добрым делом, то луч солнца, зеленая листва, глоток свежей воды, кусок хлеба, глаза близкого человека, любимого или любимой (если люди живут в супружестве), – все это открывает жизнь в неимоверных красках.

Люди сегодня живут в браке страстной жизнью, они не вдохновляются глазами, а чем-то ужасным, вычурным, оскорбляющим достоинство человека внутри него самого. И наоборот, отбрасывание этой вычурности облагораживает человека, дает ему такие свойства, которые раскрывают жизнь и мир совсем по-другому.

– Еще один вопрос, который, может быть, поможет с другой стороны посмотреть на отношение к смерти. Это иная крайность – постоянное помышление о смерти, но не то, к которому нас призывают святые отцы, а, может быть, в какой-то степени нездоровое, часто приводящее человека к неврозам.

В Интернете есть популярное видео, где девушка приходит к психотерапевту и говорит, что боится быть заживо похороненной в коробке. Смешное видео, но тем не менее оно отражает действительный страх и те неврозы, что возникают на почве такого отношения к смерти.

– Во-первых, хочу сказать, что причина невроза – это всегда недоверие Богу. Причина такого отношения к смерти – это опять же отсутствие в душе человека духовной жизни. Потому что если мы ставим целью жизни успех, то сами под себя подкладываем взрывчатку. Если же мы принимаем неуспех, потому что он несет нам смирение, а смирение несет мир, то через это смирение и мир возникает доверие только к Богу. Полное поручение себя Богу возникает через приятие неуспеха и неудачи.

Если мы ставим во главу угла только успех и только удачу, то мы так или иначе понимаем, что это лотерея. Из сознания никуда не уйдет понимание того, что сегодняшний яркий успех или завтрашний все равно лотерея, пусть мы даже долго выигрываем в этом спортлото. Но мы знаем и ждем, когда же этому будет конец.

И даже страшнее, когда человек себе внушил: «У меня теперь никогда не будет неуспехов. Я сам по себе божество». И вдруг в этом векторе мысли его поражает неуспех. Разумеется, он переживает то отчаяние и одиночество, которое в этой ситуации неготовности может подтолкнуть его и к суициду. Поэтому желание постоянного успеха, некой отполированности жизни, ее автономности, разумеется, подкладывает под нас бомбу. И все это выражается в неврозе: когда же теперь будет неудача, как же мне от нее себя сохранить, как застраховать себя? Люди обращаются к астрологии, гаданиям или, наоборот, начинают истерически молиться Богу. Буквально истерически: молитва идет не от желания, чтобы Бог пришел и заполнил тебя изнутри, а только от желания, чтобы Он дал внешних успехов, чтобы ты мог вводить людей в зависть, мог перед ними кичиться своими успехами, быть высокомерным. И ради этого человек унижается в своей молитве перед Богом. А надо не унижаться, а просить, чтобы Он вошел в тебя, просить со всем доверием, любовью, вручением себя Ему. Тогда человек приобретает уверенность не в себя, не в какого-то друга, не в свои знания, успехи или силы, а только уверенность в Боге, в том, что Господь никогда не сделает ничего, разрушающего твою личность. А если Он даст мне сегодня какие-то испытания, то они только для усовершенствования моей личности, для ее углубления.

Я прочитал у французского мыслителя Сиорана, что болезнь всегда призывала его к порядку. Он не роптал на болезнь, хотя ему было очень трудно и тяжело, а понимал, что болезнь призвала его к порядку. Даже в частном контексте какая-то неудача или болезнь призывают человека к порядку, к гармонии со своим внутренним миром, если у него, разумеется, нет ропота. Если есть ропот, то, конечно, получается дисгармония.

Человек понимает, что неуспех, неудача приводят к углублению его личности. Он уже не скользит по поверхности житейских удач, а понимает, что цель его жизни более глубокая – стяжание Духа Святого Божиего в созерцании надмирных тайн.

– В контексте данного размышления получается, что для людей, которые так воспринимают смерть, она для них – самая большая неудача.

– И страх того, когда придет неудача. А она может быть маленькая, средняя и очень большая. Не может быть в моей жизни неудач! Я не могу, не имею права быть неудачником, даже в мелочах! Я не могу споткнуться, сесть на окрашенную скамейку.

Почему я такой исключительный? Почему не может быть неудач? Вот я вижу: неудача – да, я всего лишь человек, человечек, пылинка в вечности. Но при этом и образ Божий. Это два полюса. Невозможно стяжать правильное понимание высоты своей личности без смирения, без принятия в том числе неудач. И невроз именно от того, что мы заранее не принимаем неуспех, заранее не принимаем неудачу. Отсюда нарастающий в течение жизни невроз, страх, который, конечно, заканчивается страхом смерти, потому что прерывается цепочка удач и успехов, за которые хвалят люди, которыми я ввожу их в зависть или могу высокомерно вознестись перед кем-то.

Разве в этом моя личность? Нет, не в этом. Вознестись можно только в славе Божией. А слава Божия не внешняя, она внутренняя, согревает человека изнутри. И он настолько переживает эту славу Божию, что его внешний вид, регалии мало что значат, он об этом просто забывает. Потому что это, наоборот, отнимает у него духовные силы.

– Видимо, еще очень важно обратить внимание на воскресный день и понять что к чему.

– В славянских языках, особенно в Болгарии, слово «неделя» означает воскресенье. А то, что в нашем обиходе называется неделей, у них седмица. Как и в нашем Типиконе, «неделя» – это воскресенье, а «седмица» – семь дней с понедельника по воскресенье. В нашем названии «воскресенье» корень «крес»: это древний славянский корень, как в слове «кресало» – выбивающий огонь, искру, искру новой жизни. Воскресенье – начало новой жизни, зажигается новый огонь, свеча нашей молитвы, нашей устремленности к Богу. Свеча, которая согревает и нас, и наших близких.

Все это, разумеется, не связано с тем, что о нас говорят и как нас славят. Это связано с переживанием нашей внутренней удовлетворенности. Если мы умеем удовлетворяться только тем, что о нас говорят внешние, то мы стоим на очень шаткой платформе. Если я завишу только от того, что происходит вовне, то, разумеется, я потерплю кораблекрушение в своей вере, как сказал апостол Павел. Вера моя неправильна.

Если для меня важно внутреннее состояние умиротворенности, покоя, тишины, я охраняю это состояние от всего, что может его разрушить: от страстей, грехов – гнева, раздражения, нелюбви, зависти, осуждения, клеветы, ненависти. От всего, с чем мы боремся сейчас в посту. Мы молимся молитвой преподобного Ефрема Сирина, чтобы у нас не было ни желания превознестись над кем-то, ни осуждения, ни клеветы на человека, ни внимания к чужим грехам. Как говорил Чехов, чужими грехами свят не будешь. К сожалению, мы даже о покойниках вспоминаем неблагочестиво, перебирая их какие-то неправильные поступки, хотя у нас самих непочатый край таких поступков, которые мы должны заместить.

В посту совершается таинство Соборования, которое касается не только больных телом. В Древней Церкви елей освящался и для оглашенных, и для кающихся, и для больных. И тем же самым елеем (который освящался епископом и для оглашенных, которые еще не крестились, и для больных) помазывали и кающихся. Для чего? Исцеляется тот яд греха, страстей, который присутствует в нас. И молитвы соборования тоже очень покаянны и тоже имеют воспоминания о том, что жизнь скоротечна, а наш телесный состав очень немощной. Об этом говорил древний учитель Ориген. К нему мы относимся с поправками, но все же он тот человек, который может дать нам информацию о Древней Церкви. Ориген говорил, что грехи смываются мученичеством. Сегодня для нас это может быть строгий пост и бденная молитва. Он говорил, что грехи прощаются через добрые дела, через то, что мы кого-то остановили перед совершением греха, кого-то спасли от греха. В том числе он говорит об елеосвящении, о том, что это противоядие от греха. И молитва об усопших – это, разумеется, доброе дело.

– Мы посвятили две беседы вопросам поминовения усопших и отношения к смерти. В заключение скажите, пожалуйста, какое-то пожелание в рамках нашей беседы.

– Желаю, чтобы дни поста, которые тоже очень скоротечны, прошли недаром. Желаю искать блаженства в молитве, посте (духовном, телесном), в добрых делах, богослужении. Всем желаю через молитвы, которые мы сейчас совершаем в Церкви, полюбить пост. Полюбить его как воздержание. Не ждать конца поста, не приближать его, а, наоборот, скорбеть и жалеть о том, что он быстро уходит.

Когда в нас из года в год будет созидаться такое состояние души, что мы будем ждать поста и жалеть о том, что он уходит, мы на верной дороге. Если же мы до сих пор скорбим, что долго идут дни поста, как тяжело нам поститься, мы пока еще не на правильном пути или где-то сбиваемся с него.

Желаю всем любить пост настолько, чтобы продлевались его дни, часы и минуты, и выйти из него не с желанием получить все, что только можно, для своего чрева или тела, а с желанием сохранить те драгоценности духовных переживаний, которые были даны нам через постное делание. Сохранить и приумножить и молитвой, и воздержанием. Даже скоромную пищу вкушать с благодарностью к Богу и тем самым благодатно для своей души.

Поэтому желаю всем полюбить пост и понимать его суть, в том числе в контексте заупокойной молитвы, которая наставляет нас на бережливость по отношению к времени нашей жизни.

– Благодарю Вас, отец Александр, за такое воодушевляющее пожелание и за нашу сегодняшнюю беседу.

Ведущий Михаил Проходцев

Записала Ксения Сосновская