Беседы с батюшкой. Итоги столетия и 10-летие воссоединения с Русской Православной Церковью за рубежом

В московской студии нашего телеканала на вопросы отвечает публицист и миссионер, настоятель храма Иваново-Вознесенских святых города Иваново иеромонах Макарий (Маркиш).

(Расшифровка выполнена с минимальным редактированием устной речи)

– Совсем недавно Церковь отмечала (наверное, и сейчас продолжает отмечать) десятилетие воссоединения с Русской Церковью за рубежом. В 2007 году было это воссоединение. Ваше духовное становление как священника случилось именно в Зарубежной Церкви. Когда происходило воссоединение, участвовали ли Вы в этом? Как вообще переживала Церковь Заграницей это событие?

– Непосредственно я не участвовал в этом, потому что уехал из Соединенных Штатов. Меня крестили в Зарубежной Церкви, где я был прихожанином в течение лет тринадцати. Потом вернулся в Россию, здесь стал монахом, священником. В 2007 году я уже был священником нашей Иваново-Вознесенской епархии. Поэтому непосредственного участия в этом движении я никак не мог принимать. Но, конечно, внимательно следил за тем, что происходит, и получал многократно известия из-за рубежа от своих старых друзей.

Надо понимать, дорогие зрители и слушатели, что процесс этот двусторонний, очень важный – воссоединение двух прежде разделенных частей Русской Православной Церкви. Но для той части Церкви, которая находится в России, и для той части Церкви, что за ее пределами, этот процесс был разного значения. Для нас – тех, кто живет на территории России и ее ближних пределов, это одна из очередных задач, один из очередных этапов нормализации церковной жизни. Где-то восстанавливают храмы, где-то открывают учебные заведения, где-то устраняют ошибки, дефекты церковной жизни. Их довольно много у нас, прямо скажем есть чем заняться. Воссоединение с Зарубежной Церковью – один из этих этапов, одна из этих задач. А для тех, кто принадлежит Зарубежной Церкви, это была задача номер один; первая, и она же последняя. Это надо ощутить и понять, потому что без этого мы не очень чувствуем, что происходит.

Зарубежная Церковь возникла вскоре после революции с отступлением белых частей и просто большого количества беженцев за рубежи Российской империи, Советского Союза. Довольно быстро образовалось несколько направлений церковной жизни. Одно из этих направлений реализовалось как Зарубежная Церковь, которая всегда объявляла себя частью России, частью Русской Церкви, России за рубежом. К сожалению, далеко не все последовали этому принципу. Многие в результате на сегодняшний день оказываются в подчинении Константинопольскому Патриарху, что само по себе не очень хорошо. Или в подчинении других каких-то церковных образований, а многие вообще ушли из православия.

– Говорят, как раз при сохранении Русской Церкви оставалась самобытность, русскость.

– Вот именно. Это был некий важный подвиг Зарубежной Церкви, если учитывать то политическое противостояние (если не сказать вражду), которое существовало между Советским Союзом и его оппонентами – и политическими, и идейными, учитывать ту антирелигиозную истерию (не сказать просто гонения Церкви, которые были на территории Советского Союза в то время) и то стесненное, подавленное состояние Русской Православной Церкви внутри Советского Союза. С учетом всех этих факторов положение Зарубежной Церкви, ее духовная жизнь были очень затрудненными. Кто-то ушел в подчинение Патриарху Константинопольскому; мы говорим прямо, что не разделяем эту позицию, критикуем за это – и совершенно правильно делаем. Эпоха, течение времени доказало нашу правоту и их неправоту, это совершенно ясно. Об этом не очень часто говорят, но тем не менее это так и есть.

И вот Зарубежная Церковь в лице своих верующих, но особенно в лице своих старших священнослужителей и епископата, просто разумных, мудрых людей эту линию всегда держала – что мы часть России, мы смотрим вперед, мы надеемся дожить до того времени, когда наша отделенность от России прекратится. И вот в 2007 году это произошло.

– Был большой праздник, и для Вас в частности.

– Да, очень большой и для меня лично, все-таки я уже в России был в то время. Уже в течение семи лет жар этого дела остыл лично в моем сердце, но, глядя на своих друзей и прихожан храма, в котором я был в течение многих лет в Бостоне, могу поделиться таким событием. В СМИ, вы помните, об этом писали, но меня это коснулось более-менее лично. Наш настоятель, протоиерей Роман Лукьянов, который меня крестил в 1987 году, всегда был очень настойчивым и последовательным сторонником предстоящего воссоединения с Русской Церковью. Надо сказать, что окружение, некоторые прихожане его в этом далеко не поддерживали, даже, прямо скажем, за глаза называли его красным, жидом, масоном и так далее – вся эта обойма наименований была.

Поделюсь небольшим воспоминанием. Ныне здравствующий отец протоиерей Александр Шаргунов вскоре после того, как стало возможным ездить из страны в страну, приехал в Соединенные Штаты, в том числе и в Бостон, пришел в православную церковь, провел там беседу с прихожанами. Отец Роман, настоятель храма, пригласил отца Александра в алтарь – как и полагается буквально по этикету. Если священник приходит в церковь, его приглашают в алтарь. Он с ним не сослужил, это было тогда невозможно, никаких совместных богослужебных действий не было, но войти в алтарь он его пригласил из прямой вежливости.

Тут же пошел донос владыке митрополиту Виталию, со всеми этими терминами, которые я упомянул. Отец Роман был очень встревожен, конечно; сел в машину, поехал в Нью-Йорк объясняться с митрополитом. А владыка Виталий, как мы знаем, в те годы ситуацию держал под контролем, был разумным митрополитом. В последующие годы с ним произошли неприятности, возраст свое взял, а в те годы (1991-й или 1992-й) владыке удалось эту ситуацию объяснить. Владыка снял все обвинения с отца Романа и подарил ему на память большую икону преподобного Серафима Саровского. Она была такая большая, что в наш маленький храм как-то плохо вписывалась. Тем не менее отец Роман повесил ее на самом видном месте: как он сказал, в назидание тем самым скандалистам, кляузникам. Помогло ему это или нет – уже Бог знает, но такая история произошла.

Об этом, конечно, не писали в прессе. Я хотел напомнить, о чем писали в прессе: что отец Роман был ставленником покойного уже митрополита Филарета (Вознесенского; в 1985 году он умер). Митрополит Филарет тоже был из тех, кто желал и искал воссоединения, как я и сказал: все архиереи, здравомыслящие люди надеялись на воссоединение с Московской Патриархией, с Русской Церковью. И вот владыка Филарет отцу Роману, видимо, незадолго до своей смерти под большим секретом передал на хранение свое архиерейское облачение, с тем чтобы тогда еще сравнительно молодой священник, если он доживет до воссоединения с Москвой, с Русской Церковью, передал бы это облачение Патриарху Московскому как символ всегдашнего неразрывного единства.

Отец Роман об этом, конечно, никому не говорил, но по мере того как приближалось воссоединение, здоровье отца Романа ухудшалось, у него был рак. Он с 1926 года рождения, значит, в 2007 году ему уже был 81 год, возраст сам по себе непростой. Он, насколько я помню, перенес операцию. Так или иначе, он понимал, что скорее всего не доживет. Тогда он объявил об этой воле, об этом завещании покойного митрополита Филарета, и нынешний владыка (тогда еще архимандрит) Тихон Шевкунов прибыл в Бостон, получил это облачение и отвез его в Москву. И действительно, отец Роман не дожил буквально двух недель до подписания акта канонического общения. Он умер в середине мая 2007 года, а в конце мая произошло воссоединение.

– Очень интересно…

– Да, я отца Романа помню, постоянно поминаю его, естественно. Он был одним из самых уважаемых священнослужителей едва ли не всей североамериканской части Зарубежной Церкви.

– А как вообще живет Церковь Заграницей? Ведь мы знаем те же Соединенные Штаты по картинке из телевизора, не всегда объективной.

– Вот именно, друзья мои. До объективности там далеко.

– Не будем обсуждать, что и как преподается в средствах массовой информации, в кинематографе… Расскажите о том, как действительно жил тогда православный приход, как сохранялась эта русскость. Тем более десятилетия сохранять эту веру, несмотря на пропагандистские нападки и так далее… Все равно осталось стремление к России, очень интересно.

– Правильно Вы сказали, совершенно правильно вопрос поставили. Соединенные Штаты – свободная страна. Про Европу я боюсь сказать это, я с Западной Европой мало знаком. Это разные миры. Разница ощущается даже между Соединенными Штатами и Канадой. Хотя, казалось бы, соседние государства, один континент, все общее. Ан нет, эта разница видна и чувствуется. Соединенные Штаты – это страна свободная, Канада – гораздо в меньшей мере. Поэтому любое законопослушное образование людей (не какое-то бандитское сообщество, которое должно быть под контролем властей, а свободно созданная ассоциация – русских, кого угодно – нганасанов, гаитян, совершенно неважно) живет своей жизнью – так, как люди считают нужным.

Я вам, дорогие друзья, скажу так. Устав прихода (также формальные рамки, в которых живет приход зарубежной церкви) буквально тот же, что сегодняшний наш устав прихода, поскольку и тот и другой берутся из определений, решений Поместного собора 1917–1918 годов. Все правильно, все то же самое. Но та естественность, с какой эта приходская жизнь вписывается в жизнь гражданскую, надо сказать, в Соединенных Штатах существенно легче, проще, поскольку сегодня на территории России мы преодолеваем наследие тяжелых, трудных, отчасти антицерковных, антирелигиозных годов советской власти. И не вполне благоприятное время еще было в царской России, когда приходская жизнь тоже была под давлением властей. Там это совершенно естественно.

Я вот настоятель небольшого городского храма. Финансовая деятельность этого храма далеко непростая, целый ряд требований, правил…

– …Вы говорите про свой?

– Да, я говорю про сегодняшний день, весна 2017 года. Насколько это было просто и естественно! И столь же формально правильно в нашей бостонской церкви… Не буду рассказывать подробности, но затраты сил, энергии и организационных трудностей были гораздо меньше, именно в силу того, что законодательная база того общества, где мы находились тогда, в обществе Соединенных Штатов, в течение двухсот или даже трехсот лет приспосабливала себя к этой свободной, разумной и ответственной жизни, в том числе и в отношении религиозных организаций. А у нас на Руси это происходит только несколько десятков лет, даже меньше, и с огромными препонами.

– Постоянно меняющаяся система власти…

– Абсолютно верно, мы совершенствуем свое законодательство применительно главным образом к коммерческой сфере; оно еще не начало совершенствоваться у нас применительно к религиозным организациям. В таких вещах, как церковное распространение (или торговля, когда вы покупаете свечку в храме), целый ряд юридических, финансовых, фискальных, налоговых проблем, которые с большим трудом сейчас потихонечку как-то меняются. В условиях североамериканского государства, штата Массачусетс, где мы жили, никаких проблем не было абсолютно, все работало как часовой механизм. Вот это большое преимущество, которое совершенно естественно определяется просто наследием. Это государство живет таким свободным образом начиная с XVII века, а в России – начиная с 1989 года. Разница же есть.

– То есть никаких проблем в том, чтобы организовать приход, церковную жизнь, не было?

– Разумеется. И надо сказать, что русские (да и другие нации), с кем я был знаком, даже другие религиозные организации живут в тех же самых благоприятных условиях.

– Никто никогда не вмешивался, кто чем занимается, как это вообще происходит?

– Есть приходской совет, в точности по такому же приходскому уставу, который присущ и нашим приходам. Священник, настоятель храма по должности является председателем приходского совета. Без санкции председателя приходского совета ни одно решение не принимается. Но он обычно, как правило, всегда будет совещаться со своими прихожанами, эти решения исполнять. Приходское собрание: берется листок бумаги размером побольше тетрадного, на нем финансовый отчет за год; открытый – пожалуйста, читайте, смотрите, сколько денег получено, сколько израсходовано. Читайте, проверяйте. Здесь стоит ревизионная комиссия, здесь приходской бухгалтер, отвечает на все вопросы. Принято? Принято, вопросы устранены; голосуют; утверждено; все идет дальше. Отчет отправляется митрополиту. Вся история.

– В принципе, как и сейчас…

– Так и должно быть у нас, но это идет с большим трудом: как бульдозер толкает лишний грунт. А там уже дорога прямая.

– Очень интересно общаться с человеком из той среды. Книгу читать или статью в газете – это одно, воображаешь сам себе эту картину, проецируешь в голове. А вот с Вами хочется уже переходить на другие вопросы… Как организовывался быт этой церкви, утренники, еще что-то? Еще: в Советском Союзе очень часто пропагандировалось, что США – обитель зла и так далее. Как это воспринимали в эмиграции?

– К сожалению, политическое противостояние присутствовало, но для североамериканского общества оно поверхностно. Если для русских при советской власти… тоже во многом понимали, что это липа, в чем-то даже излишне критически воспринимали это политическое противостояние. Но каким бы оно ни было, политическое или военное, общественную жизнь, жизнь Русской Зарубежной Церкви, окружающих нас людей затрагивало очень мало. Я приехал в Соединенные Штаты в 1985 году, в начале 1987 на Богоявление принял крещение. Прошел год тысячелетия Крещения Руси – и началась перестройка, перемены. Так что особо я и не застал годов противоборства, противостояния.

– Но настроение у людей оставалось?

– Во всяком случае, в нашем штате, да и в других штатах тоже, может быть, люди гораздо более ориентированы на свои личные дела, чем на дела власти, политические, внешние. Помню, когда я только приехал в США, был таким патриотом, интересовало все новое, тем более уехал из Советского Союза, из условий, которые мы тогда законно считали нехорошими, нечеловеческими. Еду в автомобиле и слушаю выступление тогдашнего губернатора штата Майкла Дукакиса. Дальше надо проехать место, где платят за проезд. Мы останавливаемся, и можно парой слов перекинуться с человеком, который деньги собирает (тогда еще люди собирали). Даем эти двадцать пять центов, я ему говорю: видите, что губернатор говорит. И он с таким ленивым пренебрежением сказал что-то вроде: «кого это волнует…» (может, погрубее сказал по-английски). Но меня как нового гражданина это зацепило – как он почти что с брезгливостью отозвался, все-таки губернатор…

У нас на Руси такого нет – и правильно, что нет; это наша национальная специфика, национальный дух, который направлен к центру, он центробежен. Русская нация – нация центростремительная, строится вокруг единого центра. Американская нация – центробежная, отходит от единого центра. Каждый, кто изучал историю Соединенных Штатов, начиная с войны за независимость, конституции, знает: принцип конституции – не объединяющий, а, наоборот, ограждающий штаты прежде всего и людей от произвола центральной власти. Вот что такое конституция Соединенных Штатов… Дальше начались неприятности, кто помнит, гражданская война. Это уже другие истории, но мы говорим об основах. С учетом этого надо воспринимать обстоятельства тогдашней жизни, в том числе жизни религиозной.

Независимость – хорошее слово, это и есть по существу свобода. Свобода – это не значит делать что хочу, хулиганить и так далее. Нет. Это отсутствие или минимизация зависимостей одних частей от других, в том числе индивидуумов от властей или штата от федеральной власти. У нас многие это не очень понимают, говорят: штат Массачусетс, Коннектикут, Нью-Гэмпшир. Кажется, что штат – это тоже вроде как область, Московская, Ивановская, Владимирская… Ничего подобного! Штат – state – это государство; государства объединены в один конгломерат свободным договором – конституцией.

Но он был не очень свободен, как выяснилось: в 1861 году, когда часть штатов пыталась отделиться, им, извиняюсь, показали большой кукиш. Пролили крови столько, сколько никогда ни до, ни после не лилось. Приедешь в какой-нибудь городок, там стоит памятник погибшим. Вторая мировая война – пять человек, Первая мировая – семь человек. Война гражданская – тридцать человек (имен погибших). Но это, еще раз говорю, отдельная печальная тема. Однако у нас даже с каким-то презрением говорят: вот, у них пятьдесят штатов, пятьдесят разных законов, одного общего правила нет, общих законов нет… Да потому и нет, что это независимые, насколько может быть, свободные сообщества, в том числе политические, которые живут так, как считают нужным, а не так, как кто-то их пытается заставить.

– Сейчас о термине «свобода» у нас говорят в искаженном смысле – все можно, вседозволенность. Но я знаю некоторые моменты, о которых говорили люди, бывшие в Штатах, работавшие там, о неких системах регулирования социальной жизни. В том числе это отношение к детям, семье и так далее. Например, если написано «12+» в кинотеатре на фильм, не дай Бог ребенок придет, будучи младше возрастного ценза. У родителей будут большие проблемы, в том числе у кинотеатра, который ребенка пустил.

– Вы совершенно правы.

– Вы как человек, который часто отвечает на разные вопросы людей касательно семьи, детей и так далее, какие бы положительные примеры привели из той жизни, даже из системы того государства, которые мы могли бы применить здесь? Чему мы могли бы научиться?

– Давайте разработаем Ваш пример с ребенком, который пришел в кино. Я с трудом себе представляю, чтобы в Соединенных Штатах кто-то мог бы прищучить родителей, если ребенок пошел в кино. Пошел и пошел.

– Я знаю, что штраф кинотеатру будет.

– Да, кинотеатру будет штраф такой, что мало не покажется. Вот положительный пример. Их система применения законов (в основном штрафов, санкций) серьезная. А наша система, когда штрафуют на пятьсот рублей, простите, производит впечатление глупой детской игры, когда шантрапа из богатых семей вытворяет все что угодно на дорогах. Полиция после смертельно опасной гонки останавливает эту, простите, сволочь и штрафует на две с половиной тысячи рублей. Это не то что курам – червям на смех.

Приведу сходный пример с североамериканской страны. Мой покойный отец жил в Швейцарии. Мы с ним разговорились о дорожном движении. Он говорит: «Да, у нас обнаружили тут человека, который ездил по улицам со скоростью 150 км/ч». Я спрашиваю: «Ну и что?» Он отвечает: «Как что? Сидит в тюрьме, конечно, что же еще тут может быть? Разумеется, человеку, который ездит по улице со скоростью 150 км/ч, место в тюрьме для начала, а там посмотрим...» И вот эта серьезность американских административных и уголовных законов требует нашего внимательного подражания.

Приведу пример. В Массачусетсе жесткость чуть слабее, а в Коннектикуте чуть сильнее. Когда человек едет из Массачусетса в Нью-Йорк на машине (бедные люди ездят на машинах, у нас бедные люди ездят на автобусах или на поезде, богатые на машинах; там ровно наоборот), он проезжает через Коннектикут. Если он превышает скорость на сколько-то миль в час, ему присылают бумагу: заплати, любезный. А он не платит – это другой штат, Коннектикут, они не могут от Массачусетса потребовать, чтобы штат Массачусетс своего человека выдал на оплату штрафа. Если ты убийца, не дай Бог, или фальшивомонетчик, тогда конечно. А это мелкое правонарушение, он из другого штата. Так вот, один такой дядя, которому был выписан штраф в Коннектикуте, снова поехал из Бостона в Нью-Йорк, остановился попить кофе. Стоянка. Когда он вышел из кафе, обнаружил у себя на левом переднем колесе огромный чугунный башмак. Полиция заметила его номер, увидела, что он штраф не заплатил, это все делается через компьютерную сеть, и ему надевают башмак на колесо.

– И он, естественно, ехать не может.

– Ну, теперь ты должен поехать в банк, заплатить штраф, пени, потом привезти эту квитанцию. Несколько дней пройдет, пока этот башмак снимут. Вот очень хороший пример.

– Это воспитывает боязнь перед законом или уважение к другим…

– Уважение к закону, Вы правильно произнесли фразу. Уважение к закону. У нас его очень не хватает. Правосознание наше нужно воспитывать, в том числе и средствами массовой информации. Вот проводят какую-нибудь телепрограмму, где спрашивают: вот тому-то дали такой срок, это правильно или неправильно? Ни одному американцу не придет в голову такие вопросы задавать. Это суд решает, правильно или неправильно. Если неправильно, – апеллируйте в вышестоящие инстанции. Скажем, больному операцию сделали или прописали какое-то лекарство. Меня спросят, правильно ему лекарство прописали или нет. Чего вы меня спрашиваете? Я врач, что ли? Я его обследовал, с ним провел время в больничной палате, наблюдал его? Что вы меня спрашиваете, правильно или нет? А вот в отношении юридических вопросов имеют наглость их задавать и, главное, на них отвечать. И вроде «приличные люди» (в кавычках) этим занимаются. Не надо. Это наша задача – исправить наше собственное правовое сознание.

– А каково Ваше отношение к СМИ, в частности как участника в рамках нашей программы? Например, перед тем как прийти к нам, Вы записались на радио «Вера». Как Вы характеризуете то, что происходит в нашем православном медиапространстве?

– Я надеюсь (может быть, излишне оптимистично), что СМИ, связанные с православием, будут занимать все большее место в общем информационном пространстве – по той причине, что они более объективные, более правдивые, менее глупы, пусты, менее наполнены трепом и брехней (как понимаете мои слова, я говорю их с некоторым смыслом). Люди, которые перегружаются информацией в информационном пространстве, прежде всего в Интернете, на телевидении, постепенно достаточно равномерно начинают фильтровать все это.

Очень простая аналогия, не мне она принадлежит. Вот люди жили долгое время в условиях страшного голода, питались чем угодно – лебедой, как могли. Вдруг возникло изобилие, полно продуктов. Люди набросились на все подряд, живот болит, дизентерия… Они всё едят, потому что изголодались. Потом проходит какое-то время, они начинают понимать, что так не годится, что не надо есть все подряд. Что если вам что-то подсовывают, совсем необязательно это съедать. Давайте сортировать пищу, смотреть, здоровая ли пища, нормальная ли, полезная ли.

Вот примерно то же самое (я надеюсь) действительно происходит в информационном пространстве. Люди, которые еще недавно глотали всё подряд, особенно всевозможную брехню в Интернете или из так называемых неформальных средств массовой информации (блогеры какие-то…), уже начинают трезветь; понимают: мало ли, свободная страна, пишут что хотят. Все, что не запрещено законом, все разрешено. Если один идиот пишет для других людей того же самого уровня интеллекта какой-то бред, совсем необязательно я должен на это обращать внимание. Отсюда следует, что для православных СМИ прекрасное пространство, перспектива для укрепления своих позиций.

– А должна ли Церковь входить в конфронтацию с какими-то неправильными вещами, как-то грубо высказывать свою позицию? Или же просто уходить от проблем?

– Вот уходить, наверное, не надо. Но как реагировать на эти конфликты, коллизии, каждый раз надо решать по обстановке. На моем сайте в Интернете «священникотвечает.рф» стоит ответ тогда еще митрополита, ныне Святейшего Патриарха Кирилла. Дело было, видимо, в девяностых годах, когда уровень антицерковности, грязи антицерковной, антирелигиозной, был существенно выше, чем сегодня. И тогда высокопреосвященнейшего митрополита, ныне Святейшего, спросили, как надо реагировать на эти антицерковные выпады. Митрополит ответил, что лучше сдержанно: надо соображать, что пользу приносит. В целом ряде случаев вступление в какую-то дискуссию лишнее… Как моська и слон... Моська, знать, сильна, коль лает на слона. А если слон еще начнет отвечать моське, так она будет вообще на верху блаженства. Но при этом свой ответ митрополит закончил очень характерным наблюдением: если бы они на нас не лаяли и не пытались нас поливать грязью, это бы означало, что мы что-то не то делаем, свою задачу не выполняем. А этот вой и лай – признак того, что мы делаем наше дело достаточно эффективно.

– Если кто-то раздражается, значит…

– Раздражается – это мягко говоря. Их финансируют из-за рубежа, из тех же Соединенных Штатов, о которых мы только что говорили. Когда они находят необходимость отчитаться за свою платежную ведомость, они, значит, и отчитываются.

– Святейший как-то говорил, еще будучи местоблюстителем Московской духовной академии, что сейчас очень много шума; как в радиоприемнике, надо ловить звуки.

– К счастью, ловить не так сложно.

– Порой приходится настраивать.

– Не знаю, мы получаем обзор новостей религиозной жизни, наш Синодальный отдел взаимоотношений Церкви с обществом и СМИ делает рассылку; в целом девяносто процентов (грубым счетом) делают это абсолютно объективно. Они не подбирают хороших или плохих, умных, глупых. Просто берут по ключевым словам все новости за сутки, соединяют в конгломерат. Девяносто процентов более-менее…

– В принципе, как и положено в журналистике.

– Это очень высокое качество. В целом по всей России или в русскоязычных СМИ, я смотрю, девяносто процентов новостей приемлемы. Не говорю, что они все на уровне высочайшего класса, но приемлемы. Десять процентов неприемлемы – туда им и дорога.

– Как раз в продолжение темы о СМИ: Вы говорили, что у себя в епархии организовываете маленькую студию, которая начинает работать на благо епархии.

– Это не я, это один наш священник, который все на себя взял.

– Но Вы участник этого проекта.

– Я участник, всего-навсего как гость, как у вас. У нас есть телевизионная студия, большей частью оборудованная необходимой техникой. В этой телестудии идет, по крайней мере, два различных направления работы. Одно – это просто документальные съемки богослужений, крестных ходов, разных событий епархиальной жизни. Другое направление – студийная работа, как у нас сейчас с Вами. Молодежь, священнослужители, преподаватели наших областных вузов – по тем или иным интересным вопросам делаются записи передач, которые транслируются через Интернет. Планы у нас есть более широкие – сотрудничество с областными телевизионными каналами, вроде перспективы есть. По-моему, дело достаточно успешное, серьезное. Если наши областные коллеги сами заинтересованы в сотрудничестве с нами, прекрасно.

– Записывая какие-то программы, беседы, обсуждения, как вы вообще выходите на аудиторию? Неужели только на сайте?

– Пока только на сайте, но люди читают, смотрят, интересуются. Думаю, предстоящие контакты с нашими коллегами областного телевидения дадут возможности большему кругу зрителей знакомиться с нашими материалами. Сейчас мы с профессором Сергеем Михайловичем Усмановым, доктором исторических наук (он возглавляет кафедру истории нашей семинарии, преподает в Ивановском университете), проводим длинную серию сюжетов под названием «Итоги столетия» – о том, что произошло в России с 1917 до нынешнего года. Довольно длинные, двадцатиминутные сюжеты, в общей сложности их должно быть около двадцати пяти.

– То есть вы сейчас в начале пути?

– Треть уже прошли, по-моему.

– А Вы ведущий?

– Мы работаем на пару… Я бы в данном случае играл бы Вашу роль, а профессор Усманов – мою бы, как сейчас... Конечно, он как историк будет более продуктивным источником информации. И мне тоже где-то достается.

– Раз мы говорим о Вашей передаче «Итоги столетия», Вы тот человек, который родился в Советском Союзе, но становление духовное Вы прошли в США, потом вернулись. Мы как-то говорили о Вашем возвращении в нашей передаче, Вы сказали, что это был для Вас некий акт покаяния.

– Да, да.

– Вы застали достаточно яркие мировые события в своей взрослой жизни. А какие итоги столетия Вы бы подвели? Тем более сейчас 2017 год, важный для нашей страны.

– Есть о чем задуматься. Думаю, этот итог состоит в том, что Господь дает в самый трудный момент, вопреки всем трудностям, бедам и скорбям, возможность расправить плечи и выйти на прямую, добрую дорогу. Поневоле вспоминаешь евангельский персонаж – благоразумного разбойника. Но он принес свое покаяние, будучи на кресте, испытывая страшные мучения. Я говорить об этом не буду, но знающий человек понимает, о чем идет речь. И в любом случае – в пяти шагах от смерти, бесспорно. Господь его вдохновляет, укрепляет, утешает. Но мы не находимся на кресте, не находимся в пяти минутах от смерти. Это опасное заблуждение некоторых околоправославных кругов и даже деятелей, которые начинают нам твердить, что уже всё, что в Москве будет конец света, а в лесу не будет. Поэтому надо быстренько в Москве продать квартиру и где-то в лесу строить избушку. Это не нужно, это очень скверная ментальная организация.

Мы прошли через большие беды, совершили много зла. Мы приносим в них покаяние, оставляем это позади. Скорее, надо бы процитировать слова апостола Павла: оставляю прошлое, устремляюсь в будущее. Как, в общем-то, любой человек, который приходит на исповедь. Когда человек приходит на исповедь к священнику или Господу исповедует свои грехи, он должен с исповеди уйти именно с этим ощущением: в том, что было, я виноват, я прошу Господа простить меня, и я эту страницу переворачиваю, устремляюсь в будущее, к новым страницам своей жизни. Вот наша установка на сегодня.

– Достаточно просто и лаконично. Но все равно мы обсуждаем и наше прошлое.

– Ну да, нужно.

– Порой мы в некоторых вопросах неуважительно относимся к своей истории, готовы собственных предков осудить, опорочить, отыскиваем какие-то факты, которые обязательно опорочат тот или иной период нашей истории. Как правильно к этому относиться?

– Верно, понимаю Вашу мысль. Думаю, при правильном подходе к делу этой эмоциональной грязи (или просто грязи) не возникнет, поскольку когда говорят о прошлом с пренебрежением, пытаются его опорочить, на самом деле…

– Даже если оно и правда не очень удачное.

– Разумеется, в прошлом, как и в настоящем, есть место злу, и увидеть это зло, понять его, оценить, найти источники, выходы из этого зла – наша обязанность. Но люди, которые это смакуют, делают это для себя здесь и сейчас. Это лекарство, точнее отрава, для их больной совести. Примерно так же, как для пьяницы водка. Он эту водку (или что придется, политуру) пьет, себя травит, но при этом не просто так стреляет в себя. Он принимает некий антидепрессант, ему становится от этого легче. Это простой психологический и даже духовный факт. Когда кого-то обольешь грязью, конечно, самому становится легче, приятней. Это ужасно, отвратительный грех, но, к сожалению, он присущ некоторым из наших сограждан, современников. Ну и любому времени, конечно. Это надо почувствовать и понять. И ни в коем случае не прятаться, не пытаться назвать черное белым, но и выводы из этого следует делать аккуратно, осторожно, взвешенно и разумно.

Приводят, скажем, очевидный пример: царь Николай I повесил пятерых декабристов, как ужасно, плохо! Достаточно сопоставить с тем, как обходились с заговорщиками, государственными преступниками в сопредельных странах, которые считались более «продвинутыми» в политическом и социальном смысле, чем тогдашняя императорская Россия, – колесовали, четвертовали (не знаю, что еще делали, чтобы людей особенно не огорчать)…

– Время было такое.

– Вот именно, таков был стандарт тогдашней жизни. Если сегодня мы ездим на метро, а раньше ездили на лошади, в пролетке, в экипаже, никого это особенно не удивляет. Но если сегодня человека штрафуют на 250 рублей, то в нашем прекрасном прошлом могли посадить на кол. Да, такова реальность.

– Наверное, это еще зависит от уровня образования человека, от его стремления, заинтересованности. Кто-то может критично подходить к вопросам, кто-то нет.

– Если вернуться к вопросу о СМИ, вот это и есть задача СМИ: чтобы людям немного прочищать мозги; тем, кто желает прочистить их.

– Но ни в коем случае не навязываясь, потому что это уже пропаганда получается.

– Навязать в наше время что-либо очень трудно кому бы то ни было. Даже в учебных заведениях особо не навязывают.

– Вы ведете свой блог, портал «Вопросы батюшке».

– Есть несколько интернет-ресурсов, в которых я принимаю участие. Слово «блог» в наше время стало ругательным, вроде помойки, выгребной ямы. В целом само слово. Конечно, есть люди очень достойные, которые тоже устраивают какой-то дневник. Что такое блог? Это сокращение от web log, то есть дневник в Интернете, в Сети. Не очень ясно, зачем нужен дневник, это все-таки личный документ, почему его нужно выплескивать: «я сегодня утром встал, сходил…»

– Нет, это понятно.

– Только об этом они и пишут.

– Но есть люди, которые пишут о некоторых болезненных ситуациях, просто рассуждая. Конечно же, надеясь на то, что его услышат, поддержат и так далее.

– У меня такого дневника нет. Есть страничка «священникотвечает.рф», где просто привожу ответы на важнейшие вопросы, которые задают мне в течение уже нескольких лет по тем или иным сторонам общественной, религиозной, духовной жизни. А там просто стоят эти ответы статично, так что их можно сразу увидеть. В этом преимущество, кстати сказать. Типичная картина современного сайта: вы видите несколько вопросов или тем… У меня же они все выложены на одну большую заглавную страницу. Кроме того, в сети «Елицы.ру» тоже идут ответы на вопросы, но уже в обычном, традиционном режиме: вопрос-ответ; лента этих ответов на вопрос. Дальше там – «Живой журнал», «Фейсбук», «ВКонтакте». Все эти регистрационные записи я открыл главным образом для того, чтобы люди могли меня найти, если я им понадоблюсь. Но сам, как Вы правильно заметили, никому ничего не навязываю, стараясь о себе и от себя ничего особенно не публиковать. Кому-то что-то нужно – значит, пожалуйста, получите ответ.

– Очень приятно было с Вами сегодня пообщаться. Прошу вас обратиться к нашим телезрителям с пожеланием.

– Пожелание я бы сказал такое: надо, дорогие друзья, развивать успех. Это военное правило, когда достигается какой-то успех. Военное, оно же коммерческое, кстати сказать, просто производственное. Когда что-то хорошее есть, на этом хорошем надо что-то надстраивать. Собственно говоря, это сюжет притчи о талантах. Серебро дает хозяин своим слугам, и они ведь этого не ждали. Нигде не сказано, что они его просили им дать. Нет, он им вдруг выдает большие суммы денег; кому больше, кому меньше. И ждет от них развития успеха. Так же и Небесный Отец дает нам какие-то добрые качества, особенности, достижения, с тем чтобы мы их развивали и приносили добрый доход.

 

Ведущий Сергей Платонов

Записала Маргарита Попова