Архипастырь. Выпуск от 16 марта

Встреча с митрополитом Архангельским и Холмогорским Даниилом.  

– Здравствуйте, владыка! Благословите, пожалуйста, наших телезрителей.

– Господь да благословит всех нас.

– Владыка, Русский Север – место особенное. И характер поморов формировался непростыми климатическими условиями. Расскажите, пожалуйста, о Вашей пастве. Кто эти люди?

– Вы правильно сказали, поморы – особые люди. Но если мы внимательно посмотрим, особенно на город Архангельск, то увидим, что поморов не так много. Потому что советское время привело сюда много людей с разных концов нашей страны. Я приведу статистику только одного 1931 года: в этом году сюда было насильственно переселено 375 тысяч человек. Их называли спецпереселенцы. Их гнали сюда в вагонах с разных уголков нашей страны, и зачастую какое-то время они жили в вагонах. Потом что делали? Было много храмов, все их конфисковали, делали там многоэтажные нары и туда этих людей загоняли. Первые, кто приходил, попадали на хорошие места – на первые, вторые ярусы, а остальные поднимались выше. И вот когда мать с детьми поднималась на эти нары, то ночью дети скатывались, падали с этой высоты на плитку и погибали. Часто мать, когда падал ребенок, инстинктивно прыгала за ним, и погибали оба.

 Конечно, эти люди в большинстве своем погибли. Город был небольшим, всего несколько десятков тысяч человек. А здесь только в один год приезжало столько! Потом эти люди оставались; кто выживал, даже вынужден был остаться. Таким образом, говоря о населении Архангельска, надо сказать, что это сборная «солянка».

Если смотреть на села, то наибольшая чистота – это, конечно, наши села, в селах все сохранилось. Когда я был на Пинежье, познакомился с женщиной, которая увлекается народным фольклором; она рассказывала нам сказы, былины. И она употребляла слово «робить». Откуда это слово? Ведь сюда не дошли татары. Но в тех селах, откуда она родом, это слово было. Это говорит о том, что мы – славяне, у нас одна семья. На Украине говорят «робить» – и у нас на Севере говорили «робить». То есть у нас много общих слов. Но самое главное не слова, конечно. Самое главное – наша вера. Самое главное – наша культура, наш нравственный стержень на основе веры. Это то, что еще способствует возрождению сейчас нашего народа.

Народ просыпается. Но просыпается не так, как в Центральной части России. Я ведь из Центральной части России, я воронежец, у нас – по-другому. А здесь народ не сразу просыпается. Здесь, видите, небо низко, темных дней намного больше – и жизнь немножко другая. Но в то же время здесь максимальное количество святынь, особенно храмов. Ни в одной другой области нет столько деревянных храмов, сколько осталось на Руси именно у нас, мы в этом плане лидеры. Сколько здесь не просто святых было, а новомучеников! Потому что часто сюда привозили людей именно по религиозным критериям, и эти люди здесь принимали свою смерть; принимали ее именно по-христиански: без озлобленности,  уныния, без какой-то обреченности, по-евангельски. Когда почувствуете приближение Бога (Господь говорит об этом в Евангелии), то восклонитесь, то есть выпрямитесь. Это понимается  каждым в отдельности, когда к тебе приходит Господь, для того чтобы ты закончил свой путь. И действительно, много описано, как эти люди – не северные, приезжие – принимали свою кончину: как достойные христиане.

Никон Оптинский в последних письмах пишет: «Счастью моему нет предела». Умирая здесь на Пинеге, на нашей Архангельской земле, инфицированный туберкулезом, весь во вшах, обессиленный, он пережил максимальное количество радости, мира, благодати Божией. И я счастлив, что мне Господь дал возможность потрудиться и помолиться на этой святой земле.

– В Архангельской митрополии очень много монастырей, но все они немного отдалены. Чтобы туда добраться, нужно ехать много часов на машине (или по воде, если летом преодолевать расстояние). Наверняка и особый монашеский дух зародился благодаря такой отдаленности?

– Да, именно так. Если мы посмотрим на житие Зосимы и Савватия, Савватий пришел на Соловецкий остров уже глубоким старцем. На Соловках даже молодые люди не могли жить – это тоже показательно. Когда он сказал, что хочет жить на этом острове, то местные удивились: «Мы там жить не можем». Там очень тяжелые природные условия, но вместе с тем Господь дает и Свою благодать. Это чувствуется.

Наша отдаленность способствует тому, что дух мира сего меньше проникает в наши обители по сравнению с теми обителями, которые есть в других местах. Это некий защитительный барьер. Вы были уже в Артемиево-Веркольском монастыре: дорога туда с тяжелыми переправами. И вот заканчивается река Пинега, а дальше за монастырем дороги нет – леса. И не переправишься весной и осенью. Поэтому это нечто, что привлекает еще людей; люди едут. Христианская душа хочет подвигов, она ищет этих подвигов.

Игумен монастыря – москвич. В другом месте – тоже человек из Подмосковья. Наша северная земля тянет, это земля притяжения, куда стремится наш русский дух. Потому что эта земля, как я уже говорил, пропитана слезами,  а в XX веке обильно пропитана еще и кровью наших святых угодников Божиих. Наверное, это одно из отличий нашей северной земли, как Вы сказали: далеко, холодно, темно... На самолете человек летел и говорит: «Где ни летишь – кругом огоньки, а у вас – темнота». Я говорю, что это наше счастье. Некая девственная природа, которая способствует формированию христианского самосознания, христианского духа, и мы за это благодарим Господа.

– Многие ваши храмы и, в частности, монастыри занимаются такой важной социальной деятельностью – помогают людям, потерявшим жизненный ориентир, начать новую жизнь. Я сейчас говорю о тех людях, которые отбывали срок наказания в тюрьмах или, может быть, остались без определенного места жительства. Насколько это актуальная и острая проблема для этой местности? И как Вы работаете в этом плане?

– Знаете, такой вопрос как-то задали нам работники УФСИН: «Государство готовит и готовит кадры, чтобы мы могли на одном языке говорить с заключенными, и то у нас это трудно получается, не всегда. А у вас-то как это получается? Вы же к этому не готовы. Они почему-то к вам приезжают, у вас остаются, им комфортно, они слушаются...» Это самое трудное – заставить этих людей пребывать в определенных нравственных и дисциплинарных рамках. Мы им отвечаем, что это на самом деле не мы; на самом деле это благодать Божия, Господь помогает.

Он действительно помогает и воздействует на сердца и сознание этих людей. Я как-то говорил с одним бывшим заключенным: «Почему ты не пойдешь в мир? Ты же не безрукий, с руками, с головой...» У него характер хороший, он не какой-то злыдень, в унынии и депрессии пребывающий. Он мне говорит: «Это я здесь такой, а туда попадаю – сразу меняюсь». И дальше он очень правильно сказал: «Мы поломаны сильнее, чем люди, живущие в миру. Нас изломала жизнь, и мы не можем переживать ту эмоциональную, психологическую нагрузку, которую переживают те люди, мы сразу ломаемся, не можем управлять собой и совершаем такие поступки, что после этого поступка хочется застрелиться или повеситься – самому за себя стыдно бывает. А здесь благодать Божия помогает, и здесь я еще способен приносить пользу монастырю, братии; моя душа здесь находит покой. А там я уже не способен жить. Есть два места, где я могу жить, – это тюрьма или этот монастырь».

– Сейчас много зданий возвращается Церкви, которые ранее, до революции, ей принадлежали. Строятся новые храмы. Но в обществе и даже в средствах массовой информации это иногда вызывает негативный отклик. Как людям верующим, православным и вообще Церкви в целом вести диалог с такими людьми, чтобы это было безболезненно и вызывало как можно меньше агрессии, от которой, безусловно, страдают все?

– Да, это верно. Все-таки это нужно показывать. Телевидение для этого и есть – чтобы показывать. У нас когда-то государство забрало эти здания в цветущем состоянии, а теперь они возвращаются нам в убитом состоянии, и мы еще должны найти средства где-то на стороне, чтобы эти здания привести в порядок. Это неправильно, несправедливо. Плюс, как Вы правильно сказали, еще в средствах массовой информации те люди, которые уходят из этих зданий, всячески пытаются полить нас грязью и прочее.

Здесь единственный способ – показать, что мы делаем дальше, как приводим в порядок это здание, когда у нас там начинают учиться дети. Невозможно иногда переубедить словом, часто твой аргумент вызывает другой контраргумент, порой это даже не аргумент, а просто какой-то крик, люди бывают не готовы что-то услышать, потому что в нас живет инфекция под названием «грех». И человеку всегда трудно разобраться в этом, особенно на просторах Интернета. Это такое место, где можно кидать камни и не бояться, что за это будешь отвечать.

Поэтому что остается? Молитва и делание. То есть делай дело Божие, как говорил Иоанн Златоуст, и Бог тебе поможет сделать твое дело. Ничего нового нет под солнцем. Если есть у тебя возможность, конечно, ты должен что-то аргументировать, сказать все, но дальше мы не устраиваем теледебаты, телешоу, это ни к чему.

– Многие ваши священники отмечают, что их задача – отогреть сердца людей. Какие у вас успехи в отогревании сердец?

– Во-первых, все зависит еще от того, какова степень их «заморозки». Нужно время, чтобы человек отогрелся и пришел в себя. Это первое. Второе – конечно, еще и делатели нужны. Еще Господь сказал в Евангелии, что жатвы много, а делателей мало. Действительно, на нашем Севере катастрофически не хватает священнослужителей, и это понятно, естественно.

Я вспоминаю 2014 год, был замечательный крестный ход, когда мы шли от Хотьково до Сергиева Посада, до лавры. И пока мы собирались на этот крестный ход, с одним южным владыкой разговорились, он мне сказал: «Слушай, а к тебе не просятся с Украины?»  – «Нет». – «А ко мне 25 человек уже попросились, у меня места нет». Я говорю: «Владыка, ты бери – и сразу в командировку. Лет пять послужит в Архангельске – вот такую командировочку  организуй».

Понятно, что не хватает священнослужителей, и понятно, что этой проповедью мы не в состоянии охватить то количество, которое хотели бы. Но Господь тоже это видит.  Поэтому каждый должен делать свое дело, и это самое главное. Когда я пришел, конечно, руки опускались. Часть отделов просто не существовала;  даже те, которые у нас и были, были на бумаге. И, конечно, потребовалось время, труд, сплоченность. Я благодарю Бога, у меня хорошие священнослужители, у меня батюшки-труженики, и общие трудности нас очень сплотили.

Наверное, я как-то нестандартно перешел с кафедры на кафедру, потому что обычно у архиереев такого не бывает. Тот епископ, который пробыл девять лет на кафедре, уже приезжает с какой-то своей командой, берет своих священнослужителей. Я приехал, не взяв ни одного священнослужителя. И когда они просились, я им сказал: «Отцы, я вас собирал по крупицам,  у нас большая погранзастава (как я называл свою епархию на Сахалине), и у меня каждый боец на своей позиции, я не могу здесь все оголить, поэтому  никого не возьму».

Но я ехал не в лучшее: с одного конца земли поехал на другой, с одной погранзаставы на другую, более холодную. Я приехал один. А как разобраться, кому можно было дать максимум доверия, а кому нет? Мне пришлось делать упор именно на местных священнослужителей. То есть я к ним с открытым сердцем, они – ко мне. И таким образом образовалась епархия-семья.

Действительно, мы здесь живем зачастую так, как Игнатий (Брянчанинов) описывал свою жизнь в Сергиевой пустыни под Петербургом. Он как-то писал: «Я тут живу не столько как начальствующий, а большей частью как глава семейства». Вот такое христианское единение нам помогает.

Многие вопросы мы решаем соборным разумом, потому что одному сил не хватает. Я люблю приглашать священнослужителей и задавать им этот вопрос: «Отцы, как вы видите ситуацию? Давайте вместе думать». Особенно когда речь идет о назначениях. Бывает, кого-то нужно назначить на какое-то другое послушание. И я очень благодарен, что Бог меня тут утешил действительно сильными священнослужителями: на далеком Севере, но с большими и очень горячими сердцами. По-другому нельзя, у нас действительно градус холода очень большой. Значит, чтобы отогреть людей, сердце должно быть очень горячим.

– Я думаю, очень горячие сердца у военных, которых немало в вашей митрополии. Как проходит работа с ними? Это же люди, которые, во-первых, привыкли, чтобы все было четко, понятно, по уставу, но, с другой стороны, наверное, не всегда им бывает легко впустить в свое сердце Бога. Как Вы с ними общаетесь?

– Да, конечно, им не всегда просто в силу своей загруженности. Тем, кто уже пришел с верой, поддерживать ее легче. А чтобы действительно уверовать, обстановка этому не споспешествует, к сожалению. Вместе с тем сейчас приходят такие священнослужители, которые не просто говорят о Боге и учат. Плохо, когда священнослужитель сам не служил в армии, ему тяжелее понимать офицера, солдата. Если он служил, уже легче. А если  служил на командной должности, еще легче.

Мне нравится, что у нас есть один священнослужитель, иеромонах, который сам был когда-то не просто моряком, а командиром подводной лодки. То есть он сам полковник, который все это прошел, он по-другому разговаривает с офицерами, и они с ним по-другому разговаривают. Все равно у них по отношению к нему зачастую видна эта военная субординация. Он для них легенда, потому что таких уже не осталось, они уже все на пенсии, с ними вот так невозможно встретиться в условиях военного служения. А здесь он тебе подсказывает как священнослужитель, как отец, как старший брат. Есть у нас такие священнослужители, и для меня это радостно. И, конечно, начальник военного отдела у нас – священнослужитель, который не просто с горящим сердцем, а с сугубо горящим, и это приятно.

– Владыка, завершающий вопрос нашей беседы. Возможно, кто-то из телезрителей захочет совершить паломничество в вашу митрополию. Скажите, к чему готовиться и чего ожидать?

– Запасаться теплыми вещами и добродетелью под названием «терпение». Потому что без терпения, конечно, невозможно. Мне нравятся слова, которые мы читаем у Игнатия (Брянчанинова): «Дом души – это терпение, а пища души – смирение. Если смирение заканчивается, то заканчивается и терпение». Эти добродетели – сестры, одна часто порождает другую. И, конечно же, нам нужны в основном эти добродетели.

И еще одна добродетель, которая в наше время особенно необходима, – это самоукорение. Что это такое? У Игнатия (Брянчанинова) есть такая формулировка: «Самоукорение – это вид смирения; оно особо необходимо человеку в условиях болезни, гонения, клеветы, зависти». Поэтому такие добродетели у нас очень востребованные.

И, конечно же, у нас есть паломническая служба «Ангел». Милости просим. Но у нас суровые условия для паломников. К сожалению, у нас не везде все отстроено (где-то в большей мере, где-то в меньшей). То есть не надо удивляться, если где-то не так будут потчевать, может быть; не так будут встречать. Но та благодать, которая здесь есть, все компенсирует.

В прошлом году приехал человек, который часто бывает на Афоне. Мы с ним, побывав в Артемиево-Веркольском монастыре, помолились в одном храме, в другом. Я переживал состояние этой мирности, этой благодати Божией, а сам задавался вопросом: а его сердце переживает то же самое, что и мое? Это были мои мысли. И вдруг слышу, он говорит: «Владыка, зачем наши бизнесмены, наши руководители ездят на Афон? Ведь здесь же благодати не меньше!» – «Надо же, я об этом подумал, а Вы это пережили, как и я…»

Поэтому все трудности, которые кому-то придется преодолеть (а кто-то пройдет их легко, и переправа будет хорошей, и все прочее), компенсируются Богом, Его Божественная благодать укрепит, поддержит. Почему раньше говорили: кто на Севере не бывал, тот Россию не видал? Поэтому всех приглашаю: приезжайте к нам, приплывайте, прилетайте. Дай Бог, чтобы больше было молитвы о нашей Северной земле. И, как говорил святитель Афанасий (Сахаров), молитва всех нас спасет.

Ведущая Надежда Калинина

Записали Нина Кирсанова и Елена Кузоро