Читаем Добротолюбие. «Количество пищи». Часть 1. Священник Константин Корепанов

Об этом преподобный Варсонофий пишет много. Можно сказать, с 25-го абзаца по 30-й все о пище, ее количестве, даже иногда о ее качестве. Преподобный Варсонофий пишет подробно, даже может кому-то показаться, что очень подробно, а некоторым может показаться, что он непонятно или очень скрупулезно описывает эти вещи. Но, прочитав эти пять абзацев, мы можем сделать два вывода.

Первый нам особенно важен. Все, что касается поста, воздержания в пище, количества съедаемой пищи, присестов за стол или времени, когда это совершается, качества пищи (кому-то картошка вареная в мундирах с хлебом, а кому-то надо суп куриный в пост), это все индивидуально.

Преподобный Варсонофий Великий всегда среди отцов ценился как человек рассудительнейший, тем паче что он в отличие от преподобного Амвросия Оптинского или преподобного Афанасия Афонского никогда поста не нарушал, ел только один хлеб, но даже он подчеркивает это не единожды и говорит о том, что все индивидуально: и мера, и качество.

По крайней мере, для меня это представляется наиболее важным, и об этом мы еще скажем, читая дальше, что мера поста, мера воздержания в еде, мера ограничения и качества пищи не только у каждого своя, она у каждого может изменяться в зависимости от множества разных привнесенных вещей; от сезона, например.

Да, наверно, в Иерусалиме сезон не так важен. Где-то тоже нет сезонных глобальных изменений. На Руси же сезон очень важен. На Руси, скажем, до изобретения холодильника это вообще было особенно важно, потому что снег есть снег, и полгода ничего, кроме консервированной продукции, не найдешь. У тебя нет фруктов, да и овощей тоже нет, нет вина, которое играло огромную роль в трапезе южных народов, да и вообще скудно с едой. А при этом холод-то изрядный.

И для подвижника это очень-очень важное обстоятельство во всех отношениях, особенно для подвижника, живущего уединенно среди занесенной снегом тайги, воя волков и прочих таежных особенностей, тем более на берегу реки. Очень много разных нюансов. От сезона многое зависит, и от погоды, и от усталости тоже зависит.

По этой причине важно просто иметь трезвое отношение к тому, что мы называем мерой воздержания или мерой поста. Мы должны понимать, что у каждого мера своя, и эта мера даже для одного человека в течение года (и не только года) может изменяться.

Отсюда следует простой, но очень важный вывод, который делает в том числе и преподобный Варсонофий Великий, но мы читали и у других отцов, что устанавливаемое произвольно неизменное, непоколебимое правило очень условно.

С одной стороны, оно очень и очень облегчает жизнь. Когда есть категоричное правило, когда ты не ешь в одиннадцать часов, а только в два и только то, что стоит перед тобой, а еще лучше в той мере, которую кто-то за тебя определил, это очень просто, очень удобно. Когда есть определенная кем-то, установленная мера количества и качества пищи, это очень помогает и дисциплинирует.

Но в то же время это подвергает душу особенному напряжению в борьбе с унынием. Особенно уныние и изнеможение бывают тогда, когда сам себе произвольно устанавливаешь определенную меру, трудно со всем этим справиться, и тебя начинает бороть уныние. Ты можешь быть волевым человеком и соблюдать это правило очень скрупулезно, но придется бороться с унынием очень долго. Это неплохо. Но не у всех хватает сил побороться с унынием, и возникает какое-нибудь раздражение, гнев, что гораздо хуже, чем уныние, и гораздо опаснее, чем нарушение установленной меры поста.

То есть смысл в том, что установленное правило удобно, но чревато проблемами, а человек должен не зависеть от пищи. Собственно, евангельский призыв в том, что человек не зависит от пищи вовсе. Как об этом говорит не единожды апостол Павел: Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест (Рим. 14, 3). Пища для чрева, и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то и другое (1 Кор. 6, 13).

Человек должен научиться жить свободно, не завися от пищи. Нет пищи – он радуется и благодарит Бога, есть пища – он радуется и благодарит Бога, есть хорошая и вкусная пища – он радуется и благодарит Бога, есть сухая пища, хлеб и вода – он радуется и благодарит Бога за то, что есть хлеб, и особенно за то, что есть вода. Вот это гораздо ценнее.

Об этом пишет апостол Павел в одном из самых известных своих отрывков из второй главы Послания к Колоссянам: это всего лишь вид смиренномудрия (см. Кол. 2, 23). Если ты ограничил себя в пище – это великий подвиг, это здорово, замечательно! Но исполняешь ли ты при этом волю Божью? Творишь ли то самое добро, которое должен творить? Помогаешь ли людям? Поддерживаешь ли их беседой? Молишься ли за них? Участвуешь ли в их жизни? Хоть как-то ты свое служение людям исполняешь или нет? Если нет, тогда какой толк от твоего воздержания? Если ты не исполняешь волю Божью и никому от этого не становится хорошо?

Индивидуальность поста особенно характерна в свете того, что не в посте дело, не в мере поста, а в том, чтобы человек всегда был готов на исполнение воли Божьей, он должен распять свою плоть со страстьми и похотьми (см. Гал. 5, 24) и умертвить своего ветхого человека (см. Еф. 4, 22), который мешает ему исполнять волю Божью, а не в целом убить свое тело; или сделать себя таким, когда будешь не совсем способен или, что еще более страшно, не будешь желать общаться с людьми, потому что где люди, там чай, пирожное, шашлыки и все такое прочее.

Ну да, ты боишься шашлыков, еще больше боишься пирожных, ненавидишь чай и кофе… И вот ты не с людьми. Люди тебя зовут, люди тебя ждут, хотят побыть с тобой, помолиться с тобой, послушать тебя, хотят твоей помощи, а ты ни к кому не идешь, потому что боишься той трапезы, которая потом будет.

Поэтому надо быть внимательным и рассудительным, не устанавливать себе, особенно живя в миру, категорических правил, потому что эти правила очень легко могут сломаться.

Например, ты установил, что ничего не вкушаешь после шести часов, как это советуют врачи. Замечательно! Сегодня сделал, завтра сделал, послезавтра сделал, а через пару месяцев к тебе приезжает друг или приходит страждущий человек, нуждающийся в утешении, и придется пить с ним чай. Необязательно есть шашлыки или пельмени, но чай придется попить. И ты чувствуешь, что совесть твоя осквернилась: «Я нарушил обычай, который хранил два месяца!» Нет, ты ничего не нарушил, ты исполнил заповедь. Но ты так завязан на внешней атрибутике поста, что для тебя это важнее, чем утешение брата.

Вот так мы очень часто несвободны по отношению к посту. И здесь преподобного Варсонофия Великого спрашивают именно монахи, поэтому его слова больше применимы именно к монашеской традиции, но даже им он говорит осторожно, но очень твердо: у каждого своя мера, ты должен только помнить и следить за тем, чтобы не переедать, чтобы быть всегда готовым на служение и молитву, все остальное не очень важно.

Второй вывод, который из этих пяти абзацев можно сделать: братолюбие больше, чем воздержание. Что для монашеской традиции (а он подчеркивает, что это сказано именно для монахов) братолюбие больше, чем воздержание. Если приходится выбирать между воздержанием и братолюбием, нужно всегда выбирать братолюбие.

Да, есть иные точки зрения. Скажем, у преподобного Иоанна Лествичника в «Лествице» написано для новоначальных другое правило. Но преподобный Варсонофий говорит так, и мы читаем его слова. А поскольку мы не монахи, очевидно, что для нас более приемлема такая точка зрения, что братолюбие важнее, чем воздержание.

Мы должны молиться, вкушая пищу, чтобы не переесть, не пресытиться, но отказать брату в совместной трапезе, если мы ревнуем о воздержании, мы не имеем права. Братолюбие – заповедь Божья, воздержание – это всего лишь нами установленная мера.

Поэтому и Христос не говорит, что пост обязателен, но не говорит, сколько надо поститься. Он говорит только: смотри, когда ты постишься, будь всегда радостен, мирен, добр и весел, никогда не помрачай своего лица. И пророк Исаия, свидетельствуя волю Божью, говорит то же самое категорично: если ты постишься, то постись так, чтобы ближним от этого было хорошо.

Если брат пришел за утешением, ты должен его утешить и молиться так, чтобы не переборщить, не переесть, не почувствовать себя объевшимся. Но если ты объелся, виновата твоя страсть, а не брат, ты не смог ради брата сдержать свою страсть. Укоряй себя, плачь о том, что твое сердце страстное. Но если завтра придет брат, ты снова с ним будешь есть. И если снова не сможешь удержаться, снова вечером будешь плакать. Но отказать брату ты не можешь, это будет против заповеди Божьей.

34-й абзац:

Хочу удержать чрево свое и уменьшить количество пищи, и не могу. Если и уменьшу когда, то спустя немного времени опять возвращаюсь к прежней мере, также и в питии, от чего это?..

Это вопрос. И этот вопрос каждый из нас может задать преподобному Варсонофию Великому, потому что это волнует всех: почему я Великим постом пощусь, надеюсь, что теперь моя жизнь так будет складываться всегда, а потом приходит Пасхальная седмица, я наедаюсь и отъедаюсь, даже вроде не позволяя себе сильно лишнего, но уже через неделю возвращаюсь к тому же образу жизни чрезмерного употребления всего, что было до Великого поста? В чем тогда вообще смысл этого?

Вопрос непраздный; я бы даже сказал, что не сугубо монашеский, а просто человеческий. Наша зависимость от пищи очевидна, потому что мы без пищи жить не можем. Кто-то может считать иначе, но, по всей видимости, это так – мы без пищи жить не можем, наше тело без пищи умрет. Поэтому зависимость от пищи не надуманная, как и зависимость от воды или от воздуха, это естественная потребность человека. Хотя в этом есть определенный нюанс, о котором в предыдущих главах преподобный Варсонофий Великий сказал.

Да, не есть вообще легче, чем есть, соблюдая меру. Люди, которые сидят на диете, которые страдают анорексией, это знают не понаслышке. Очень легко бывает отказаться от еды вообще. Ты не ешь и в конце концов теряешь всякую потребность в пище и чувствуешь себя какое-то время достаточно легко и хорошо. Потом становится плохо, и настолько плохо, что запустить механизм потребности в пище не всегда получается, сделать это далеко не просто.

Отказываться от пищи совсем – очень опасная вещь. Но можно. Как, например, не прикасаться к женщине, о чем говорит апостол Павел, легче, чем, прикасаясь к ней, сохранить пределы разумного воздержания и целомудрия. Легче вообще жить без нее, чем, имея всегда рядом женщину, научиться воздерживаться и полагать меру своему влечению. Вроде бы все можно, но не всё и не всегда. Этому научиться гораздо труднее, чем просто не думать о женщине вообще.

Это не случайные вещи. Когда мы устанавливаем меру, в этом проявляется наша воля, наша слабая, колеблемая воля. Не ангельская воля, не чья-то воля, запрещающая нам что-то, а наша немощная воля. Во-вторых, включаются в это разные обстоятельства, та же самая усталость, плохое настроение, или сильный холод (такой, что тело нуждается в дополнительном источнике энергии), или большая жара, что приводит к излишнему потреблению воды. То есть, это вещи, которые совершенно никак от нас не зависят. Или это касается нашей воли, которая слабая, или касается обстоятельств, которые от нас не зависят.

В монастыре это некоторым образом чуть-чуть легче организовать, чем в миру, потому что в миру есть работа, сорванный кран, крыша протекла, ребенок не хочет делать домашнее задание, муж забарагозил или жена закапризничала, мама заболела и требует постоянного присутствия, конфликты на работе, нестроения с друзьями, внеурочные, постоянные какие-то новости про кого-то, про что-то… И ты постоянно отрываешься от того, что могло бы тебя сохранить в стабильности. Тебя вытаскивают из равновесия, из того состояния, которое есть собранность: собранный ум, собранное сердце. В монастыре это легче сохранить, чем в миру. А всякий выход из собранного состояния раскачивает человека, и вот воля уже не столь крепкая, обстоятельства уже что-то значат.

И без внешней дисциплины очень трудно самому себе определить постоянную меру. Когда кто-то меня принуждает, когда определенный паек выдают в определенное время, это легче. А когда ты сам устанавливаешь меру, которая зависит только от твоей собственной воли, все это гораздо труднее, потому что твердое устремление воли зависит от нашей преданности Богу, от собранности перед лицом Его. А мы живем в миру, который постоянно нас из этой собранности пытается вырвать.

Кроме того, если мы живем одни, то просто воздержимся. Если живем в общежитии, если у нас есть семья, если к нам приходят друзья или родственники, мы же связаны заповедью о братолюбии, о братстве, о котором только что говорили. Приезжают гости, накрывается стол, и я не могу сидеть перед ними со стаканом воды, это будет грехом, это будет нарушением заповеди. Я должен что-то делать, а научиться это делать, ограничивая себя, собранно молясь, очень непросто, это требует определенных аскетических упражнений. Очень трудно без практики и без опыта это сделать.

Вот так всё нас, живущих в миру, колеблет, поэтому все не так просто нам дается. На эту тему отвечает преподобный Варсонофий:

…никто не освобождается от этой зависимости, кроме пришедшего в меру того, кто сказал: «забых снести хлеб мой: от гласа воздыхания моего, прильпе кость моя плоти моей» (Пс. 101, 5. 6). Такой скоро достигает уменьшения пищи и пития; ибо слезы служат ему хлебом, – и наконец доходит он до того, что питается Духом Святым. Поверь мне, брат, я знаю человека такой меры…

Эта мера и есть искомое, некое совершенство. И как говорит здесь преподобный Варсонофий, никто не освобождается от этих колебаний воли, от этих колебаний обстоятельств, только достигший определенного совершенства.

Поэтому это нас не должно смущать. Мы плаваем в житейском море, буря кидает нас то туда, то сюда, то мачту сломает, то борт сметет, надо постоянно что-то делать. А мы как раз совсем не так делаем. Мы впадаем в уныние именно потому, что сталкиваемся со своей немощью, а нам не хочется быть немощными. Нам хочется быть непоколебимыми, нам не хочется быть непостоянными, нам хочется быть непоколебимо успешными, непоколебимо воздержанными. Но это не угодно Богу. Вот поэтому мы и срываемся, поэтому и колеблется наше постническое состояние и постническое поведение.

И слава Богу! Ведь как только мы начинаем думать, что непоколебимы, стали крепкими и сильными, всё преодолели, тут же срываемся: либо обстоятельства складываются так, что мы переедаем, либо воля наша вдруг ослабевает и мы переедаем. И мы понимаем, что опять сделали не так, как привыкли, не так, как положили себе за правило.

Греха в этом нет, просто опять сделали не так, как нам хотелось. И это попущено именно потому, что мы помечтали о собственной непоколебимости, помечтали о себе. Но жизнь правильная во Христе – это постоянное познание своей немощи. Именно это и смиряет.

Записала Инна Корепанова