Читаем Добротолюбие. «Исповедь». Священник Константин Корепанов

Четырнадцатый абзац:

Во время исповеди будь, как наружным видом, так и внутренним чувством и мыслью, как осужденный преступник, поникши лицом в землю; и если можно, то омочай слезами ноги своего отца духовного, как ноги Самого Христа.

Поникши лицом в землю – это во всех смыслах хорошо и в большинстве случаев весьма показательно. Хотя каждый понимает, что не внешний облик только должен быть такой, как здесь и говорит преподобный Иоанн Лествичник, потому что и внешний облик, и внешнее преклонение головы, потупленные очи могут быть только личиной.

Преподобный Иоанн Лествичник подчеркивает, что к этому наружному виду нужно добавить внутренние чувства и мысли как у осужденного преступника, как у человека осужденного.

Внутренние чувства, внутренняя мысль человека как осужденного преступника – состояние крайне тяжелое. Мало кто из слушателей, я в том числе, ощущал себя в реальности на скамье подсудимых, мы там не находились. Но каждый достаточно зрел, чтобы представить, что это состояние малоприятное, тягостное состояние даже в том случае, если тебя осуждают несправедливо. А уж если и справедливо, то тем более ты сокрушен, ты подавлен, раздавлен, ты ничего не можешь изменить, дело сделано, ты совершил преступление, за это преступление тебя ждет наказание. Состояние очень удручающее, очень тяжелое, когда ты его переживаешь в реальности.

А здесь предлагается войти в это состояние, представить себя в этом состоянии, потому что грехи, которые нами сделаны, свидетельствуют о таком же, уже происходящем осуждении. Только сегодня в этом и особенность, и сложность, и трудность покаяния как самоосуждения, что сам акт осуждения мало того что вынесен далеко-далеко в будущее, но еще при определенном ракурсе может представляться либо совершенно ничтожным, либо вообще не имеющим места.

Мы должны понимать, что в случае отсутствия в нас покаяния мы будем осуждены за наши грехи, будем стоять на Суде и изменить тогда уже ничего не сможем. Выяснится, что мы, как говорится в Апокалипсисе, и наги, и пусты, и ничего у нас нет, и ничего мы принести Богу не можем (см. Откр. 3, 17), кроме нагромождения наших собственных грехов, свидетельствующих о том, что мы никогда не любили ни Бога, ни людей, стало быть, не исполнили ни одной заповеди и нет в нас ничего, соответствующего Царству Божьему, поэтому мы не способны туда войти. Вот так в общих чертах мы должны бы помышлять.

Но мы совершенно забываем об этом. Когда еще будет этот Страшный суд! Еще даже не момент нашей смерти. Это когда-то потом, в будущем, будет все, да и вообще будет ли? А может, все и не так страшно, как мне иногда это представляется. Поэтому человек не может в этом смысле считать себя осужденным, трудно ему это сделать.

Трудно. В этом, собственно, вся соль и состоит. Трудно, очень трудно. Но это очень важно. И если человек поймет, что это важно, тогда он сможет преодолеть эту трудность. Поэтому человек старается убедить себя в том, что это не так важно, и тогда эту трудность преодолевать не надо. То есть мы можем себя убедить в том, что это важно, и тогда у нас найдутся силы и мотивы для того, чтобы сделать это. А можем убедить себя в том, что это не так важно, что это вообще ни к чему и ни о чем, тогда вообще ничего не надо делать, потому что тогда все будет хорошо.

Святая Церковь воспитывает в нас такое самоосуждение, такую способность к самоосуждению, подчеркивает важность этого самоосуждения всем строем покаянных текстов, от покаянных канонов Октоиха до текстов Постной триоди, особенно, конечно, Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского. Всем строем своих богослужебных текстов, не только во время Великого поста, но через тексты Октоиха в течение всего года Церковь методично, целенаправленно воспитывает в нас эту способность к самоосуждению, дает нам мысли, образы, побуждение для того, чтобы мы судили себя сами, и судили себя строго.

Дух Святой устами апостола Павла говорит, что перед тем, как причащаться, нужно судить себя, и судить как можно строже, то есть использовать это состояние осужденного преступника. В 11-й главе своего Первого послания к Коринфянам апостол Павел категорично и, если читать внимательно, очень страшно об этом говорит. Он категорично утверждает, что если человек не будет стоять перед Причастием как осуждающий себя преступник, не будет строго судить себя как грешник, то причащение будет ему в осуждение и смерть.

Понятно, что никто над этим не задумывается. Все тексты «Добротолюбия», которые мы читали и еще будем читать, говорят о необходимости покаяния как важнейшем делании человека, подвижника, посвятившего себя служению Богу, об осуждении себя как необходимейшем условии подлинно духовной жизни. И, казалось бы, любой текст открой, любого святого отца прочитай – и об этом у него будет сказано.

Конечно, может быть, преподобный Иоанн Лествичник говорит об этом больше, чем другие, но он, естественно, не единственный, кто об этом говорит. Наши известные отцы, особенно святитель Игнатий (Брянчанинов), святитель Феофан Затворник и многие другие, также говорят о необходимости осуждать самого себя.

Но мы-то обыкновенные люди. Мы всего этого не слышим: текстов Октоиха и Триоди мы не слышим, Канон Андрея Критского если и слышим, то не понимаем, Священное Писание мы не читаем, святых отцов «Добротолюбия» мы не читаем, а если и читаем, то это тоже не остается у нас в сознании. Но самое печальное не это.

Если мы все-таки услышим, или прочитаем, или до нас дойдет, что такое самоосуждение, стояние на исповеди как осужденного преступника, если все-таки это дойдет до нашей души, если мы попытаемся это сделать, захотим это осуществить, то мы тут же впадаем в тяжелейшую, глубочайшую депрессию, уныние на грани отчаяния, совершенного измождения всех духовных, душевных сил и полной разделенности и ощущаем, что надежды у нас никакой нет, мы не сможем ничего сделать.

И мы впадаем в страшную расслабленность из-за уныния и вспоминаем (или нам подсказывают), что унывать человеку не следует, поэтому надо оставить все это осуждение себя, укорение себя, выбросить все это из головы и просто не заморачиваться об этом вообще. Покаяние не для нас, покаяние нам не нужно, живи себе спокойно, не впадай ни в какое уныние, потому что уныние – это грех.

Если даже мы услышали, что покаяние необходимо, дошло до нас все-таки, что осуждение самого себя важно, первая же попытка побывать в этом самоосужденном состоянии приведет нас к полной катастрофе. И когда мы находим какие-то слова или опыт, которые показывают, что вполне можно спасаться и без этого, мы с радостью за это хватаемся. В конце концов мы действительно все знаем, что уныние – это грех, унывать нехорошо, поэтому унывать мы не будем, будем есть, пить, веселиться, ибо все равно завтра умрем, как говорил об этом саркастически апостол Павел.

И мы совершенно не понимаем, не берем во внимание, что трудно войти в Царство Божье, что оно нудится, и только нуждницы достигают его (Мф. 11, 12). И много чего другого написано, но главное, что говорит Священное Писание: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 3, 2).

Невозможно без покаяния приблизиться к Царству Небесному. Невозможно без самоосуждения причаститься не в осуждение себе. Апостол Павел говорит просто: не судишь себя сам, будешь судим Богом (см. 1 Кор. 11, 31–32). Собственно, это и означает причаститься себе в осуждение: не судил себя сам – осуждаешься Богом.

Совсем не важно, что ты испытываешь после причащения. Важно, что если этого элемента при подготовке не было использовано, то будет такая катастрофа. Невозможно причаститься, не осудив себя предварительно, иначе с неизбежностью будешь осужден. Простая, не поддающаяся никакому изгибу, переделыванию, перетолковыванию мысль апостола Павла.

Но мы отвергаем это состояние сознательно, отвергаем его как тяжелое для нас, вместе с покаянием отвергаем все, что связано с подготовкой к причащению. И, в сущности, у нас остается только причащение, без христианской жизни, без христианского покаяния, без благодати Святого Духа, без всего. У нас от всей христианской жизни, от всего пребывания человека во Христе, от всей церковной жизни, как она изначально была задумана, осталось только причащение.

Причащаемся мы, не имея никакой жизни, никакой подготовки, не переживая никакой благодати, мы просто делаем единственное оставшееся доступное дело – причащаемся. И мы уверены, что только за это мы и будем спасены. Хотя Писание предупреждает нас, что так не получится, будь это уже сказанные слова апостола Павла, или притча о десяти девах, или притча о Страшном суде, или притча о званых на брак, когда человек пришел на брачный пир, пришел есть пищу, приготовленную Богом, но одежд, которые он должен был иметь праздничными, чистыми, омытыми, не имел и был изгнан. Всё это мы знаем и читаем. Если мы читаем Писание, мы понимаем это. А если не читаем, то мы и знать об этом не знаем. А если понимаем, все равно сделать не можем, потому что не можем перенести ту тяготу, которая с нами происходит.

Когда в 90-е годы возникла дискуссия (в определенном смысле продолжающаяся до сих пор, правда, с некоторой вялостью) о частоте причащения, люди, увлекшись разговорами о том, насколько часто надо причащаться, совершенно забыли момент подготовки, который был важен всегда даже для тех святых отцов, которые писали о частом причащении. Они же не изымали это причащение из контекста Священного Писания, не изымали это причащение из контекста духовной жизни. Они говорили, что так надо жить, в покаянии и самоосуждении, и надо часто причащаться и это и будет жизнь.

Но мы это упустили, увлекшись, и осталась только частота причащения без предваряющей и последующей христианской жизни, просто некое действие, к которому мы относимся вполне магически: вдруг это действие с нами что-то сотворит. Ничего не сотворяется, потому что для того, чтобы сотворилось, нужно исполнение определенных условий. Мы не будем про эти условия говорить, мы говорим только про исповедь.

Что же делать мне, простому человеку? Не подвижнику, не пустыннику, не монаху, а обыкновенному человеку? Таких действий всего два.

Первое, раз уж это необходимое требование, заявленное в Священном Писании, – это судить себя. И повторение одних и тех же грехов из раза в раз, о чем мы так стесняемся произносить, ничего на самом деле не значит. Это лукавая мысль. И об этом лукавстве говорит следующий абзац у преподобного Иоанна Лествичника, что часто бесы нам внушают подобные стыдливые мысли или такие, что на самом деле все это ерунда. От того, что мы повторяем грехи, повторяем их на исповеди, ничего плохого не происходит, ничего стыдного в этом нет.

Мы же моем каждый день, да еще и не по разу, посуду, зная, что тем не менее через два-три часа будем снова ее пачкать. Мы же стираем одежду регулярно, зная, что она снова запачкается. Но мы же делаем это, не считаем это ненужной работой, не гнушаемся этим действием.

Есть, конечно, люди, совершенно опустившиеся, которые не желают этого делать и просто едят из грязной посуды. Но пока человек еще не очерствел настолько, чтобы гнушаться мытьем посуды или очищением собственной одежды, хотя знает, что через несколько часов или дней она снова будет грязная, ее снова нужно будет стирать. И смущать это не должно. Сколько бы мы ни делали грехов, мы все равно не должны стесняться себя судить.

Но в том-то и дело, что вместо того, чтобы судить себя на исповеди пусть за эти повторяющиеся грехи, мы на самом деле просто их перечисляем, потому никакого облегчения это нам не дает. Мы перечислили грехи, назвали их, отчитались о проделанной работе. А надо ведь осудить себя за эти грехи. Важно само состояние, которое мы переживаем.

Это, во-первых, отторжение от греха, а во-вторых, отказ от самооправдания. Мы как бы извиняемся: «Ну что, грешник окаянный, каждый раз одно и то же делаю. Что с меня взять?» А взять-то есть что. Когда мы причастились, мы же соединились со Христом, и, стало быть, если бы любили Его всем своим сердцем и любили ближнего, как самого себя, могли бы не согрешить. Значит, мы не любим Его и не любим ближних, за то и судим себя: «На самом деле я с Тобой соединился, но Тебя, Господи, не люблю, но хочу всю жизнь посвятить Тебе, не хочу жить с этими пустыми, никчемными грехами. Не хочу, но не могу, потому что не люблю Тебя, не люблю, хотя должен, не люблю, хотя хочу».

Этот суд над собой – нелицеприятный суд, суд без всякого оправдания. Он вызовет и сокрушение, и плач, и, конечно, ужас, потому что вслух произнести, что не любишь Бога, не любишь Христа – это же страшно. Но это правда. Лучше я скажу это сам прежде Страшного суда, чем когда услышу это на Суде, как об этом сказано в притче о десяти девах или в окончании Нагорной проповеди в Евангелии от Матфея.

И тогда, когда мы сокрушимся на исповеди, сокрушим себя в осуждении, придем в состояние кающегося грешника, мы примиримся с Богом. Бог, естественно, примет нас, как мы сами то говорим на молитве: Он пришел в мир грешников спасти. Если я плачу от того, что я грешник, Он пришел в мир меня спасти и спасет. Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19). Если я сокрушился перед Ним, естественно, Он меня спасет. Но для этого и надо не просто констатировать факт своих грехов, а судить себя за них.

И второе, что нужно делать, это верить. Верить в то, что Христос пришел спасти грешников, как мы об этом говорим перед святым причащением, от них же первый есмь аз. Надо же почувствовать, что я первый, а не просто сказать слова, надо верить, что Он пришел в мир спасти грешников. А мы не верим.

Мы верим, что Бог есть, мы верим в Символ веры. Но мы не верим в Его любовь и милосердие, потому нам так тяжело. Мы просто сокрушаем себя, осуждаем себя, чувствуем себя преступниками, но не верим, что к нам сейчас подойдет Христос и прострет руку. Не верим. Если бы верили, отчаяния бы не было.

Надо принять эти условия, сокрушить себя, смирить себя, осудить себя, непоколебимо веруя, что Христос сейчас здесь, со мной, приемлет мое покаяние, обнимает меня и вытирает слезы с моих глаз, потому что Он есть Любовь.

Записала Инна Корепанова