Читаем Добротолюбие. «Грешность и осуждение». Часть 2. Священник Константин Корепанов

Ты называешь себя грешным, а на деле показываешь, что не чувствуешь себя таким. Признающий себя грешником и виновником многих зол, никому не противоречит, ни с кем не ссорится, ни на кого не гневается, но почитает всех лучшими и разумнейшими себя. Если ты грешен, то зачем укоряешь ближнего своего и обвиняешь его, будто чрез него приходит тебе скорбь? – Выходит, что мы с тобою не достигли еще того, чтобы почитать себя грешными. – Смотри, брат, как мы поруганы: говорим только устами, а дела показывают иное. – Почему, когда противоречим помыслам, не получаем силы отвергать их? Потому что прежде вдаемся в осуждение ближнего и чрез то ослабевает наша сила духовная, и мы обвиняем брата своего, будучи сами виноваты. – Возложи на Господа всякий помысел, говоря: Бог знает полезное, – и успокоишься, – и мало-помалу получишь силу терпеть.

В прошлый раз мы говорили о том, что человек, который спорит, ссорится, который считает себя разумнее других, лицемерит, называя себя грешным. А раз лицемерит, то причащение обращается в обличение этого человека, чтобы он осознал, что все-таки грешный, и изменил свое отношение к жизни, Христу и людям.

Мы раздражаемся, гневаемся, злимся, мы ссоримся с другими людьми из-за их неправд или из-за их грехов. Мы постоянно возмущены их греховностью именно потому, что забываем, что мы грешные. Именно потому, что мы сами себя не считаем грешными, как здесь и говорит преподобный Варсонофий, мы ссоримся, гневаемся, считаем себя лучше других, укоряем ближнего и обвиняем его.

Раз мы не можем сдержаться от раздражения, гнева, обличения, поучения ближнего, значит – мы не считаем себя грешными и ведем себя неправильно. Чтобы это изменить, нужно не только обозначать свой грех, не только сознанием фиксировать свой грех, не только называть его на исповеди, нужно над этим грехом искренне плакать, нужно искренне сокрушаться по поводу этого греха, искренне обвинять себя за тот или иной грех.

Само по себе обозначение, называние греха ничего с нами не сделает. Мы словами будем называть себя грешными, нумерически зная количество своих грехов, но получить при этом силу не раздражаться, не гневаться, не ссориться, не обличать, не делать замечаний, не унывать из-за поступков других людей мы не в состоянии. Мы просто констатируем факт, что мы грешные, и больше ничего не делаем. На самом деле ничего это не дает.

Только сокрушение сердца о своих собственных грехах приводит нас в смирение, в то самое духовное чувство, когда мы считаем себя действительно грешными людьми. По сути дела, речь идет о покаянии. Покаяние (не так, как мы понимаем это слово), с точки зрения святых отцов, такое делание, такая деятельность, когда человек сокрушается в сердце о своих грехах, и через это сокрушение и порой оплакивание своих грехов он приходит в состояние смирения.

Святые отцы, когда пишут о покаянии (наипаче – когда творят это покаяние), думают не о прощении грехов, веруя, что грехи, которые они уже оплакали на исповеди, им прощены, они творят это покаяние и плачут о своих грехах именно для того, чтобы смириться, чтобы сокрушилось сердце, чтобы была приобретена возможность не раздражаться неправдами другого человека.

Почему мы как бы находимся вне жизненной традиции святых отцов? Да, мы читаем книги: святителя Игнатия, или святителя Феофана, или какого-то другого святого отца. Да, мы читаем. Но все у нас совсем не так, ведь когда они говорят, что надо покаяться (или надо творить покаяние), мы говорим: «Да, вот сейчас я вспомню свои грехи, выпишу их на листочек, назову, я в них покаюсь. Вот это покаяние и есть». Они говорят о покаянии, говорят, что надо покаяться, а я говорю, что это сделал. Но говорю я совсем о другом деле.

И когда они говорят: «Теперь давайте молиться внимательно, теперь не будем раздражаться на согрешающих людей, давайте будем носить тяготы друг друга», – я говорю: «А я не могу». Они могли, а я нет. Потому что они-то творили покаяние, а я нет. Я только отразил, отрефлексировал в сознании определенные свои неудачи и недостатки и принес их на исповедь. И ничего больше. Поэтому со мной ничего не происходит, я никуда не иду, я ничего не делаю, я не могу исполнить то, что должен, о чем пишут те же самые святые отцы.

И когда я, как мне кажется, каюсь в совершенных делах, а исполнить то, что требует Христос, или то, что требуют святые отцы, не могу, тогда я начинаю говорить: «Да это невозможно! Это просто какая-то фантастика. Такое никто никогда не делал; если бы так было, тогда бы я смог, а я не могу, значит – что-то от меня требуют не то».

И  тогда я хочу избавиться от этого неправильно сознаваемого, неправильно переданного мне христианства и заняться чем-то более мне понятным, доступным, где есть результат: социальным служением, созданием компьютерной программы для приходского сайта, пением на клиросе, занятиями с детишками… Чем-то таким, что я, по крайней мере, чувствую, что я хоть что-то делаю ради Христа, хотя на самом деле вся жизнь моя находится в очень глухом болоте, в яме. Я это чувствую, я это знаю. Я просто не знаю, как мне выйти из этого состояния.

Мы вновь и вновь открываем книги святых отцов, и начинается то же самое. Они говорят, что главное – творить покаяние, мы уже устали его творить и говорим: «Ну как? Мне уже все прощено. Бог меня простил. Батюшка уже прочитал молитву раз пять над этим грехом. Что толку мне его называть и каяться? Как каяться? В чем каяться?»

Нет понимания того, что покаяние есть процесс сокрушения сердца, процесс, при котором мы выводим переживание о своих грехах или о своем грехе в сердце так, чтобы оно трепетало и переживало. Мы выводим представление о грехе из области сознания, погружаем это в сердце, когда сердцем начинаем печалиться о своих грехах. И действительно, у нас наступает некий плач, сокрушение. Да, все прощено. Но это действие делает нас способными к тому, чтобы не возмущаться ошибками, грехами, неправдами другого человека, то самое: не раздражаться, не ссориться, не вопить, не восклицать, не противоречить, а молиться за тех, кто неправильно живет.

Если мы будем вне своего покаянного делания, мы неизбежно будем раздражаться. Люди об этом говорят. Да, они раздражаются, да, они постоянно попадают в какое-то состояние возмущения – от правительства и президента до пьяного соседа или своих домочадцев. И мы ничего не можем с этим сделать. Сколько бы мы ни пытались даже молиться за этих людей, стараясь, чтобы осуждение ушло, у нас ничего не получается, потому что фундамента нет: мы не чувствуем своей греховности.

А пока мы не почувствуем своей греховности, нам никогда в жизни не перестать лицемерить перед Богом, особенно во время причащения, никогда в жизни нам не приобрести возможность не раздражаться грехами других людей. Это очень важно. Еще раз повторю: это действие, эта деятельность осуществляется через ощущение, переживание сердцем своей греховности.

Еще момент. Почему, спрашивает преподобный Варсонофий, когда противоречим помыслам, не получаем силы отвергать их? Потому что прежде вдаемся в осуждение ближнего и чрез то ослабевает наша сила духовная, и мы обвиняем брата своего, будучи сами виноваты.

В том-то и дело: когда мы делаем замечания, возмущаемся, раздражаемся, гневаемся на какие-то неблаговидные дела наших братьев и сестер, на самом деле мы совершенно не правы, потому что на самом деле виноваты-то мы, а не они. Мы обвиняем их в грехах, а виноваты мы сами, потому что мы не сокрушились, не смирились, не примирились с Богом, а потому все в этом мире нам кажется в негативном свете.

Именно об этом просто, приточно, понятно говорит Иисус Христос: «Что ты хочешь вынуть сучок из глаза ближнего своего, а бревна в своем глазе не видишь, не чувствуешь? Вынь сначала бревно из своего глаза, и тогда узришь, как вытащить сучок» (см. Мф. 7,5) Из контекста притчи предполагается, что тот недостаток, который мы видим в ближнем, неизмеримо и априори меньше, чем те недостатки, которые есть в моем сердце, раз я вижу недостатки другого человека.

Другой человек моими недостатками не возмущен, а я его – возмущен, я на него гневаюсь, а он на меня нет, я его обличаю, а он меня нет. Заведомо я хуже, чем он, я вижу совсем все не так, и ничего не сделать, у меня просто будет когнитивный диссонанс, я никогда не смогу этого вместить, если не смирюсь, не сокрушусь, не признаю себя грешным человеком.

Это истинный путь к свету, к тому, чтобы мы действительно примирились с Богом. А примирившись с Богом, мы приобретаем мир в сердце и мирное отношение к тому, что делает человек, к тем ошибкам, которые он делает. Поскольку сердце наше мирное, поскольку в сердце нашем свет, мы видим, как можно помочь человеку – не обличая, не раздражаясь, не гневаясь.

Когда мы видим недостатки окружающих нас людей, мы как бы сваливаем с больной головы на здоровую. Мы даже понять этого не можем, потому что себя грешными не считаем. В момент, когда мы видим грех ближнего, когда мы возмущены его страшным грехом, мы уверены, что наше возмущение справедливо, мы в этот момент хорошие, мы лучше этого человека, а он в этот момент плохой, то есть мы возносимся над ним, мы не считаем себя грешными. А раз мы не считаем себя грешными, то вся наша жизнь и утверждение о том, что мы грешные, – лицемерие. На самом деле мы считаем себя людьми достаточно хорошими, способными учить, воспитывать, обличать, раздражаться на других людей. В общем, это состояние прелести и есть.

Еще страшнее этого состояние фарисейства. Ведь в этом, собственно, фарисейство и состоит, в этом закваска фарисейская и состоит, что человек, считающий себя благочестивым, правильным, по крайней мере, лучше, чем многие, и лучше, чем этот мытарь, которого он обличает, этим самым и встает на позицию фарисея. Стало быть, он лицемерит, не видит, что сам нуждается в милости от Бога и от людей, чтобы его покрыли, помиловали. Потому что своих недостатков он не видит, не замечает, и ему очень нужна помощь Божья, милость людей, долготерпение к его грехам. Если бы я все это видел, я бы иначе относился к любому грешнику. Но я не вижу, я не вижу себя, не знаю себя, не вникаю ни в себя, ни в учение, я совершенно отпал от благодатной жизни в Боге, поэтому я и кидаюсь всех учить, думая, что хоть этим оправдаюсь. Это прелесть.

И если я еще не смирился, не ощутил себя грешником, то я не только не способен исполнить заповедь о любви, мире, смирении, но даже представления об этом иметь еще не могу. Мне кажется, что самое главное пост, или количество молитв, или хождение в храм, или ношение благочестивых одежд. Я искренне верю, что это главное.

Но только тогда, когда я смиряюсь, когда позволяю Духом Святым вселиться миру в сердце мое, тогда вижу, что на самом деле главное не внешнее благочестие, а именно мирное отношение к грешнику, которое и являл Христос.

Четвертый вывод из этого замечательного абзаца: от того, что мы осуждаем и раздражаемся на своих братьев и сестер, у нас и нет силы противоречить разным лукавым, злым помыслам, которые вторгаются в наше сознание, в наше сердце, которые захватывают и присваивают нас себе. У нас нет сил не только отвергнуть эти помыслы, у нас даже нет сил разобраться, что лезут к нам в голову за помыслы, и нет сил молиться как должно каждый раз, когда мы становимся на молитву.

Это очень часто бывает, это очень распространенное свидетельство, и каждый поймет, о чем речь. Всякий раз мы жалуемся, порой даже плачем и каемся на исповеди о том, что мы невнимательно молились. Люди жалуются: «Я не могу внимательно молиться. Только начинаю молиться, и мысль улетает куда угодно, не могу удержать ее в словах молитвы. Я употребляю усилия, я читаю какой-нибудь тропарь или какую-нибудь молитву по три-пять раз, и ничего не могу сделать, ум куда-то улетает, мысль рассеивается, образы какие-то совсем другие входят».

А это все потому, что день, предшествующий вечерней молитве, или вечер, предшествующий утренней молитве, был наполнен осуждением или раздражением против какого-то грешника. Пока мы осуждаем, пока поучаем людей, будучи к этому не призваны, пока мы вслух замечаем грехи других людей, мы не способны будем на внимательную молитву. Она есть удел человека, который осознал себя грешным. Это, собственно, объективно так.

Если вы читали писания святых отцов, то вы знаете: чтобы молитва действительно стала исторгаться из сердца человека и созидать его душу, его сердце, его дух, она должна исходить из смиренного сердца; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19). Из сердца должна исходить молитва смиренного. Даже в молитвословах написано, как надо подготавливать себя к молитве.

А если мы весь день осуждали, превозносились, раздражались, то, естественно, ничего подобного у нас нет. Сердце не ощущает себя смиренным, не ощущает себя грешным, а потому и осуждало в течение всего дня, потому и не может встать на молитву и вознести молитву. Потому и не может побороть навязчивые помыслы, которые лезут в голову. Мы ничего не можем с ними сделать, потому что для того, чтобы отогнать эти помыслы, нужна благодать. А благодать может жить только в смиренном сердце. А смиренное сердце может быть только у человека, сознающего себя грешником.

И последний важный совет, который содержится в самом конце восьмого абзаца:

…Возложи на Господа всякий помысел, говоря: Бог знает полезное, – и успокоишься, – и мало-помалу получишь силу терпеть.

Возложи на Господа печаль твою, и Той тя препитает (Пс. 54, 23). Это мы понимаем. Но здесь преподобный Варсонофий берет более узкую сферу жизни человека. Не просто печаль, а именно некую раздражающую тебя ситуацию, в которой другой человек, как тебе кажется (или на самом деле), повел себя неправильно.

Каждый может в этой ситуации сказать: «Господи, как Ты хочешь, как Ты можешь, Ты Сам знаешь, что полезно для других, что полезно для этого человека. Как хочешь, как можешь, разреши эту ситуацию». И тогда всякий раз в подобных ситуациях, когда начальник делает не то, коллега делает не то, друг делает не то, член семьи делает не то, мы как-то вместо того, чтобы кричать, раздражаться, поучать, должны просто сказать: «Господи, Ты лучше знаешь, как быть, что полезно этому человеку, что полезно мне. Я все возлагаю на Тебя».

Это не значит, что все тут же станет совершаться хорошо. Это значит, что твое сердце успокоится в этой ситуации. А если ты научишься делать так всегда, то оно успокоится и во всех прочих ситуациях, и ты научишься терпеть.

Записала Инна Корепанова