Читаем Добротолюбие. 20 июля. Курс ведет священник Константин Корепанов

Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана. Напомню, в прошлый раз, читая девяносто четвертый абзац, мы говорили о том, что уединение – удел человека, достигшего определенного уровня духовного развития, который характеризуется способностью к смирению. Людям, которые не способны смиряться, общежитие крайне полезно, а уединение крайне вредно и даже противопоказано. И мы говорили, что общежитие как раз и является первичной школой, в которой человек смиряется, неизбежно приобретает навык не только уединенного бытия, но навык молитвы, навык служения Богу, навык стояния перед Богом. Потому что вне контекста смирения, вне способности смиряться с раздражающими факторами ни о каком предстоянии перед Богом, ни о какой молитве речи быть не может.

Если человек рвется из общежития, потому что устал от раздражения, от раздражающих факторов, от мирского характера окружающих его людей, от того, что у него условия в общежитии такие, что он не может молиться, поститься, исполнять волю Божию, если он хочет убежать от как бы неблагоприятных обстоятельств, не дающих возможности, как ему кажется, жить с Богом, – такой человек, от общежития убегающий в уединение, безумен, он готовит себе погибель.

На эту тему у святых отцов написано немало. В основном это истории скитских патериков, где рассказывается о том, как люди, искавшие уединения, не сумевшие ужиться в общежитии, духовно погибали. Потому что самочиние, самоволие, гордыня, уводящие человека в пустыню, приводят к тому, что он не имеет сил сопротивляться бесовским нападкам, не имеет сил для того, чтобы молиться Богу. А без молитвы к Богу, без Божественного укрепления и Божественного посещения ему не справиться с теми трудностями, которые готовит пустыня и уединенное бытие. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4, 6). Если человек не идет путем смирения, еще не смирился, то благодати ему не взыскать. Само по себе уединение ничего не дает и даже в каком-то смысле опасно – гордыня может усилиться.

Если человек не в состоянии переносить немощи ближнего, не может носить тяготы другого, соответственно, не может исполнять евангельский закон, закон Христа – значит, он не смирился, он превозносится над людьми, осуждает их. Выходя в пустыню с таким состоянием сердца, естественно, человек готовит себе погибель, потому что против его гордыни выступает Бог. Вот об этом и говорит Иоанн Кассиан. И в 95-м абзаце он повторяет эту мысль:

К тому же искать пустыни следует совершенным и очищенным от всякой страсти или по выварении начисто всех страстей в обществе братий, и вступать в нее не по малодушному бегству, а по желанию достигнуть высоты Божественного созерцания, которая и совершенными не может быть иначе приобретена, как в пустыне. Ибо какие страсти перенесем мы в пустынь не уврачеванными, те будут чувствоваться скрытыми в нас, а не истребленными. И пустынь как для очищенных сердцем приберегает чистейшее созерцание и в приискреннейшем видении открывает ведение духовных тайн, так обыкновенно и страсти тех, кои не очистились от них, не только сохраняет, но еще усиливает. В таком случае иной дотоле кажется себе терпеливым и смиренным, пока ни с каким человеком не видается и не входит в сношение; но тотчас возвращается к прежнему своему нраву, как только какой-либо случай вызовет его к движению: тогда тотчас выникают из него страсти, которые скрывались и, как необузданные кони, откормленные в долгом бездействии, с большим стремлением и неистовством вырываются из своих затворов на погибель своего всадника…

Мысль достаточно проста. Если человек хочет убежать в пустыню (именно убежать), не вынося той ситуации, в которой он находится, – это есть настоящее бегство, только оно прикрывается благоприличной личиной, что он как бы стремится к уединению и тишине. Если мы не стяжали мира, не стяжали теплоты молитвы, не стяжали пребывания с Богом в общежитии, то мы никогда не найдем этого нигде. Это первая мысль, которую доносит до нас в этом абзаце Иоанн Кассиан.

Вторая мысль: уединение опасно тем, что страсти прячутся во время уединения. Это особенно характерно для современных уединенников. Понятно, что в пустынь, землянку или в леса сейчас мало кто уходит; больше люди закрываются, запираются дома, ища там молитвенного уединения, отрешенности. Когда человек пребывает в уединении собственной квартиры, ему, естественно, кажется, что все страсти побеждены, отступили, потому что нет раздражающих факторов: телевизор молчит, рекламу он не смотрит, с людьми не общается, живет один. Ну, сходил раз в магазин, купил какие-то продукты. Чревоугодие его не мучает, блудная страсть не мучает, раздражение не терзает, гнева даже близко нет – и человеку кажется, что он совершенный. И это может продолжаться достаточно долгое время.

Как пишут некоторые святые отцы на эту тему, в этом есть особая хитрость дьявола. Конечно, он мог бы показать, что человек на самом деле вовсе не такой, но зачем ему это делать – пусть человек пребывает в самомнении, самообольщении. Он и так гибнет, зачем дьяволу его еще искушать?

Другое дело, что Бог заботится о спасении этого человека и устраивает ему ситуации, когда он легко познает свою немощь. Все-таки надо ходить в храм, чтобы причащаться. И в храме такой человек быстро обнаруживает, что люди его раздражают. Опасность самообольщения именно в том и состоит: вместо того чтобы понять, что люди его раздражают, что его сердце немирное и непокойное, он думает: «Как все-таки хорошо дома! Там я сижу тихонько, никто меня не раздражает. А здесь все люди какие-то бешеные, неспокойные, неуравновешенные, они просто будоражат во мне страсти. Поэтому реже буду ходить в храм. Раньше ходил каждое воскресенье, чтобы причаститься, теперь буду ходить раз в месяц. Вон святой Антоний Великий вообще очень редко причащался, ну и я буду так же».

Но поскольку и через месяц он встретит в храме то же самое, он подумает: «Нет, буду причащаться Великим постом, на Пасху, Рождественским постом, а больше вообще не буду выходить к людям». Таким образом, он консервирует свое страстное состояние, не может выйти из него. Духовника он не слушает: «Какой смысл его слушать? Батюшка на машинах ездит, деньги получает, семью воспитывает, с людьми ругается, с властью целуется. О чем вообще можно с ним говорить? Он даже о молитве никакого понятия  не имеет. То ли дело я – у меня все мирно, тихо».

Но если каким-то образом его уединение будет разрушено – например, приехала мама, или он поехал к маме, потому что за ней нужно ухаживать, или еще каким-то способом Бог стучится, вторгается в его жизнь, чтобы показать ему, что никакого совершенства, никакого бесстрастия у него нет, а есть только самомнение, самоуверенное успокоение, – человек может понять, что он вовсе не тот, каким кажется.

Но человеку так приятно это обольщение, будто бы он бесстрастен, что он прячется в своих подвалах и подпольях, чтобы никто его не дергал, никто не задевал. Дьявол же просто оставляет его в покое – зачем ему какие-то искушения, человек и так гибнет, роя себе яму.

Вот что часто ждет человека в наше время, если он взыскивает себе уединение. Уединение купирует страсти; оно их не изгоняет, не очищает сердце, оно только делает их невидимыми. Болезнь есть, но она, как сейчас принято говорить, проходит бессимптомно. Наша душа разрушается, мы гибнем, но этого не знаем, потому что никаких внешних проявлений того, что мы гибнем, нет. Люди могли бы нам это рассказать, но мы их, как единственное врачевство и лекарство, выгнали из своей жизни, поэтому пребываем неисцеленными.

Я уже употребил фразу из Послания апостола Павла, что закон Христа состоит в том, чтобы носить немощи друг друга (см. Гал. 6, 2). Если мы носим немощи друг друга, то мы исполняем закон Христов. Если мы не в состоянии носить немощи друг друга, то этим свидетельствуем, что исполнять закон Христа мы не в состоянии, не можем, не хотим и исполнять не будем – мы хотим удобного, приятного уединения, в котором пребываем в самообольщении. Вот что мы ищем, повторюсь, себе на погибель.

Дальше Иоанн Кассиан коротко говорит еще об одном искушении, которое может постигнуть человека, – о борьбе с духом печали. Девяносто девятый абзац:

В пятой брани предлежит нам отбивать остны (копья, острия) всепожирающей печали, – которая, если как-нибудь получит возможность обладать нашим сердцем, то пресекает видение Божественного созерцания, и душу всю низвергши с высот святого благонастроения, расслабляет вконец и подавляет: ни молитв не дает ей совершать с обычною сердечною живостью, ни чтению Священных книг, – сему духовному орудию и врачевству, – не допускает прилежать, ни мирною и тихою с братиями быть не оставляет, – ко всем также обязательным делам послушания делает нетерпеливою и ропотливою, и отняв всякое здравое рассуждение и возмутив сердце, делает ее как бы обезумевшею и опьянелою, и сокрушает и подавляет пагубным отчаянием.

Очень, на мой взгляд, точная, яркая, конкретная характеристика печали. Печаль помрачает сердце, помрачает ум и отсекает от человека боговидение, то есть человек начинает воспринимать мир вне Промысла Божьего, вне представления, понимания, видения Божественной силы, Божественной мудрости и Божественной любви. Он начинает воспринимать мир так, как будто Бога нет, как будто Бог ничего не может, как будто Бог мир не любит и никакого участия в его личной жизни и жизни людей не принимает.

Когда человек начинает так видеть мир, естественно появляется чувство тоски, чувство печали, которое парализует волю, потому что человек понимает, что он бессилен в этом мире против сил зла, против ненависти человека, против коварства врага, против самого мира с его искушениями и соблазнами. Человек понимает, что он пешка, щепка, соринка в этом мире, и ничего сделать с этим не может, все его усилия по устремлению к добру, усилия к тому, чтобы добиться бесстрастия, победы над страстями или над какими-то искушениями, – бессмысленны, бесполезны. Такой человек думает: «Все мои усилия напрасны, я ничего никогда не смогу достичь, добиться – грех сильнее, мир сильнее, зло сильнее. До Бога не докричаться. Кругом торжествует зло».

Естественно, в таком состоянии человек ничего не хочет делать, его воля полностью парализуется. А начинается-то все с того, что человека убедили, ему показали: «Смотри, зло сильнее, грех сильнее. Видишь, Бога нет». Вот это созерцание мира вне представления о Божественной премудрости, Промысле и любви и является источником печали. Неверующие люди показали ему свое видение мира, в котором нет Бога, и этим видением заразили. Или сами по себе произошли события, которые он, не устояв в вере, воспринимает сквозь призму неверия, то есть воспринимает как неверующий человек.

Источник печали – это всегда картина мира, в которой нет Бога; картина мира, которая показывает мир глазами неверующего человека. То есть мы встаем на позицию неверующего человека, отрекаемся от своей веры. А раз нет веры в Божественное присутствие, в Божественный Промысл, то теплота молитвы уходит, молитва нас не согревает. Мы не верим, что Бог слышит наши молитвы, не верим, что Бог отзывается на наши молитвы, не верим, что Бог как-то участвует в нашей жизни, и потому молиться не можем. Мы по привычке, как бы с насилием, усилием читаем молитвы, но все существо наше противится, протестует против этого, сердце кричит: «Не хочу». Разум кричит: «Бесполезно». Но мы, имея привычку, читаем эти молитвы, тем самым как бы показываем: «Мы в отчаянном положении, но все-таки, Господи, читаем эти молитвы, взываем к Тебе!» А Он не действует. И это обрубает всякое желание молиться дальше.

Но Он не действует только потому, что мы не верим. Ведь только вера придает силу молитве, только вера позволяет человеку действовать, только вера действительно вдохновляет и актуализирует молитву, только благодаря вере мы встречаемся в молитве с Богом. Если молитва творится и осуществляется верой – она созидает нас во Христе. А без веры ничего нет. По вере вашей да будет вам (Мф. 9, 29).

Мы в глубине души убеждены в магической силе молитвы и читаем-то ее, собственно, чаще всего именно как заговор, как некое магическое заклинание, которое с неизбежностью должно даровать нам участие Божественных сил в нашей жизни. А ничего не происходит. Только вера, движимая любовью к Богу, может оживотворить наше сердце. А мы так не делаем.

В результате мы теряем помощь молитвы, молитва ничего нам не дает, сердце наше пустеет, мы впадаем в отчаяние, начинаем роптать: «Зачем все это было? Зачем я страдал? Зачем все эти скорби? Лучше умереть, лучше вообще не видеть все это безобразие. Зачем я дожил до этого времени? Наверное, это выдумали, и Бог не помогает. Да где этот Бог вообще? Да кому Он вообще помогал? Все эти книги про святых кто-то навыдумывал». У нас происходит этот ропот, душа обезбоживается, потому что мы не верим и мыслям неверия позволяем собой овладеть. Душа опустошается без Бога, и, естественно, из нее уходит мир и любовь во Святом Духе.

И тогда вся наша жизнь начинает нас раздражать: люди, с которыми мы живем и которых раньше воспринимали нормально, начинают нас раздражать; жена, дети, священник, друзья, коллеги начинают просто отталкивать; мы не хотим все это воспринимать. Вся жизнь становится раздражительной, делать ничего мы не хотим, и вся наша жизнь рушится.

Именно поэтому так важно быть бдительным и не допускать духа печали до своего ума. Нужно понять, что дело не в самой печали. Ведь в печаль нас ввергает любая информация, любая картина, которая показывает мир без Бога. В печаль нас ввергает некий факт как бы отсутствия Бога, факт беспомощности Бога, факт непродуманности этого мира или факт того, что Бог нас не любит. И мы верим этому факту. А как раз этому факту мы должны были противостоять верой. То есть мы печалимся потому, что не устояли в вере, потому, что приняли постулат неверия. Поэтому разрушается вся наша жизнь.

Мы должны стоять на страже. Мы думаем, что за нашу веру не надо бороться, будто она нечто врожденное. Но нас легко с помощью фактов убедить, что никакого Бога нет, и мы ввергаемся в печаль, и вся жизнь наша разрушается. За веру надо бороться, в вере надо стоять, веру надо беречь и хранить. Именно поэтому так важно не подвергать свой ум, свое сердце, свою душу вот такому насильственному вторжению неверующей информации, картин мира вне Бога, картин мира обезбоженного. Нам рисуют шарж, картину мира, в котором Бога как бы нет, и мы верим. Надо избегать таких картин, избегать тех информационных потоков, роликов в Интернете, новостей, статей, которые предлагают нам взглянуть на мир, не управляемый Богом.

После печали следует страх. А со страхом мы не можем жить, страх подвигает нас на борьбу, на бунт, на то, чтобы взорвать этот мир и решить судьбу этого мира самим, без Бога. Именно эта картина однажды захватила наш народ и повела его на баррикады революции, гражданской войны и той последующей смуты, которая едва-едва закончилась только в середине сороковых. Потому что люди привыкли доверять информации, а не бороться за чистоту своего умного ока, отвергая все, что разрушает нашу веру.

Записала Инна Корепанова