Беседы с батюшкой. Русская литература как путеводитель человека к Богу. Священник Михаил Котов. 7 декабря 2023

– Тема, которую мы сегодня будем с вами обсуждать: «Русская литература как путеводитель человека к Богу».

Когда я готовился к передаче, я увидел разные мнения о том, как люди относятся к русской литературе и вообще к знанию. Конечно, были и хорошие мнения о том, что культурный человек не может не знать русской литературы, музыки и не обладать теми знаниями, которые ведут человека к православной вере. С другой стороны, были мнения с точностью до наоборот: знания, музыка, литература не могут привести человека к Богу, и только Сам Бог по милосердию Своему может обратить человека к Себе.

Давайте поговорим на эту тему. Я знаю, что Вы хороший знаток русской литературы, и я с удовольствием слушал Ваши лекции. Более того, Вы, наверное, уже написали книгу. Расскажете нам об этом? Прежде всего вопрос: насколько знание, русская литература и вообще литература могут привести человека к Богу?

– Большое спасибо за такой интересный вопрос. Дело в том, что все мы сейчас находимся в благодатном состоянии очищения во время Рождественского поста. И путь пастухов, и путь волхвов за Вифлеемской звездой дали повод святым отцам порассуждать в свое время о том, что есть два пути к Богу: путь чистого опытного сердца и путь разума в поисках истины, Бога и правды.

Понятно, что человек, читая русскую классическую литературу, должен выработать какой-то ответ на те тексты, которые он в себе так или иначе отрабатывает. Это, наверное, как раз путь волхвов. Потому что наши классики сами идут этим непростым путем обретения истины, правды, Бога. И их герои через падения, восстания идут путем преображения своей собственной души.

Кстати, в русской классической литературе нет идеального героя, там есть только положительные герои. А в древнерусской словесности такой идеальный герой есть. Но об этом мы позже поговорим, потому что этот герой – святой, тот, кто исполняет заповеди Божии.

Поэтому Николаем Васильевичем Гоголем 170 лет тому назад была высказана потрясающая идея. Современный человек просто не готов услышать чистую и высокую проповедь Евангелия. Он оглушен этим миром, своими страстями, пороками и так далее. Ему необходима небольшая ступенечка, чтобы стать немного выше обыденности и обратить свой взор к небу. По мысли Николая Васильевича, такой ступенькой должна быть русская культура.

У нас в XIX веке культура литературоцентрична, как ни крути. И Гоголь свое писательское кредо так и определял: как служение православной истине на писательском поприще. Поэтому, как заметил один замечательный профессор – Александр Николаевич Ужанков, русская литература показывает нам только два пути, третьего – не дано. Первый – это путь к Богу, второй – путь от Бога. Поэтому русская литература в своих вершинных творениях (понятно, что это большой феномен, мы его не опишем за одну передачу), в ее ключевых писателях (таких, как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Шмелев) показывает потрясающий путь преображения человеческой души, путь поиска смысла этой жизни, ради чего стоит жить, за что умирать, путь преодоления и осмысления страданий.

Все эти вопросы Достоевский называл проклятыми. Над ними не так легко иногда размышлять, они мучают человека. Собственно говоря, литература не должна отвечать на эти вопросы, но она очень здорово их ставит. Грамотно поставленный вопрос, как известно, – это восемьдесят процентов уже готового ответа.

– Сейчас мы спокойно произносим имя Ивана Шмелева. Было время, когда никто даже не знал, кто он такой. Только в конце XX века в России появились его книги, которые стали читать. Это началось с возвращения Православной Церкви. Но есть и писатели, которые могут вызвать недоумение. Например, как могут привести к Богу Михаил Булгаков и его «Мастер и Маргарита»?

Если говорить о Николае Васильевиче Гоголе, то никто не помнит его любимого произведения «Размышления о Божественной литургии», но все могут вспомнить произведение «Вий» или «Вечера на хуторе близ Диканьки». В детской литературе тоже есть книги, сказки, которые очень христианские. Например, «Умные вещи» или «Двенадцать месяцев» Маршака. Для начала этого пути к Богу какую литературу Вы посоветуете?

– Бесспорно, очень интересен путь (я бы даже назвал его настоящим духовным подвигом, особенно на смертном одре) к Богу Александра Сергеевича Пушкина. Все-таки Пушкин смог осознать многое. В заамвонной молитве есть такие слова: «Всякий дар свыше есть, исходящий от Тебя, Отца светов». Пушкин уже в конце своей земной жизни пришел к пониманию того, что дар писательский – тоже от Бога. И этим даром он может Богу послужить: «Веленью божию, о муза, будь послушна…» Это звучит буквально как духовное завещание Пушкина.

Или, например, его стихотворение «Пророк»: «Глаголом жги…», но «исполнись волею Моей (то есть волей Божией)». Мы сегодня слово «пророк» понимаем немного неправильно. Потому что в библейском понимании пророк – это не ясновидец, а тот, кто возвещает волю Божию. А она, как правило, не принимается. И Пушкин это увидел.

Или его слова: «Я хочу умереть православным христианином». Это о том, как он простил своего убийцу на смертном одре, завещал своим друзьям не мстить за него, исповедовался и причастился. И батюшка, прошедший Отечественную войну 1812 года, сказал, выходя от него в слезах: «Я хотел бы умирать, как раб Божий Александр». Это, конечно, дорогого стоит.

Поэтому и последнюю его книгу в прозе «Капитанская дочка» многие верующие пушкинисты называют духовным завещанием Пушкина. Потому что это произведение описывает евангельскую максиму: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Бесспорно, ему будет наследовать Николай Васильевич Гоголь.

Кстати, говоря о чертовщине Гоголя, мало кто замечает, что черт у него смешной. И сам Николай Васильевич пишет о том, что смеха боится даже тот, кто вообще никогда ничего не боится. Мы боимся быть высмеянными. Поэтому черт у Гоголя смешной, он его таким образом побеждает, высмеивая его. А не потому, что он какой-то нездоровый мистик или увлекается чертовщиной.

Вы правильно отметили «Размышления о Божественной литургии», благословленные старцем Макарием, нашим великим Оптинским старцем, который возобновил переводы святоотеческой литературы и их издательство через своих духовных детей Аксаковых в Оптиной пустыни уже на русском языке, языке Пушкина. У меня есть библиографическое издание «Размышлений», оно карманного варианта. Это для того, чтобы молодые люди приходили на Божественную литургию и следили за ней. Это не богословское произведение.

Понятно, что о богословии Божественной литургии написаны многие тома, Гоголь задается другим вопросом: как на языке молодого человека показать эту тайну из тайн. Действительно, это очень важное его произведение, которое, кстати, в советский период нашей истории не включали даже в академическое собрание его сочинений, как будто Гоголь этого не писал. А сам он считал это произведение главным. Как и Исаак Ньютон, кстати, считал главным плодом своих интеллектуальных трудов толкование на молитву «Отче наш», а не те многочисленные физические законы, которые он, с помощью Божией, открывал.

Поэтому, говоря об этой преемственности, безусловно, после Гоголя таким пророческим даром служения православной истине обладал Достоевский. Это тот человек, который тоже видел свое писательское служение как служение Христу. В художественных образах он замечательно раскрывает Евангелие. Например, в книге «Преступление и наказание», там, где Сонечка читает о воскрешении Лазаря, есть курсив Достоевского (который, кстати, оставался даже в советском варианте, когда издавали эту книгу): «И пришедшие иудеи веровали во Христа».

Почему так пишет Достоевский? Потому, что он сам верует и в то, что Христос воскресил четверодневного Лазаря, и в то, что Христос потом воскреснет. А вот поверит или нет читатель – это уже зависит от него. Достоевский говорит: смотрите сами. Он очень деликатный писатель. Сам-то Достоевский верит, но теперь этот выбор за нами. Это личный выбор каждого, поверит он или нет.

Вы упоминали Булгакова. Михаил Афанасьевич здесь наследует ту традицию, в которой тогда развивалась интеллигенция. Она уходила из Церкви. В начале XX века многие талантливые люди, имеющие действительно огромный дар от Бога, уходили из Церкви. Они искали Бога, правду, истину, но не в православии; и, кстати, не знали православия. Поэтому «Мастер и Маргарита» – культовое произведение. Это, скорее всего, прелестный роман. И слово «прелесть» здесь именно в святоотеческом понимании, как самообман.

Хотел он того или нет, но он создал там некий новый апокриф. Иешуа Га-Ноцри – это, конечно, не Христос. Хотя наша интеллигенция, оторванная от своих корней (ведь роман писался для конца 30-х – начала 40-х годов, а вышел только в конце 60-х годов), прочитав роман, поняла его так, что он про любовь. Маргарита там появляется только в 13-й главе – разве это роман о любви? И разве любовь такая? Имея крепкую традицию в лице пушкинской Татьяны или Марии Мироновой, разве об этой любви (как у Маргариты) мы должны говорить? Нет, конечно.

Это действительно прелестный роман. Известно, что уже в 18 лет Михаил Афанасьевич снял крестик (об этом пишет его сестра), – и больше мы ничего не знаем о его православии. Скорее всего он уже не исповедовался и не причащался. Это его трагедия: и писательская, и человеческая. Поэтому мы не очень вольны его осуждать.

Но, кстати, этот роман тоже позволяет нам задуматься о многих вещах. Опять же он ставит вопросы, а как уж мы будем на них отвечать – это уже не цель Михаила Афанасьевича. Он дал нам этот повод – мы можем порассуждать.

– Для того чтобы хорошо разбираться в русской литературе, нужно не просто водить глазами по строчкам. То есть процесс чтения – это, наверное, такой опыт, который воспитывает в человеке, может быть, и дисциплину, и смирение, и какие-то другие православные черты. Но разве можно, не умножая знания в себе или в своих детях, каким-то образом быть при этом просто верующим человеком, без понимания, знаний и слышания?

– Нет, конечно. Есть мнение-вопрос: полезна ли вообще русская литература? Может быть, нам достаточно одних святых отцов? Потому что некоторые ригористично настроенные люди кидают такой вопрос в воздух. А ведь для того, чтобы читать святых отцов или, образно говоря, взойти на десятый этаж, надо же начать с первого этажа. Как же мы сразу взлетим? Чтобы стать истинным христианином, надо же хотя бы элементарной культуре научиться: на хамить в своей семье детям, окружающим людям, соседям. С этого надо начать. Как же мы полетим сразу на духовные небеса?

Поэтому литература – это необходимая платформа. Но я бы больше хотел сказать. Русская литература – это та литература, которая начинается в идеале и даже в своем фактологическом основании как святость. Поясню свою мысль. Этот взлет русской классики, золотой век нашей литературы, имеет основание. Это все не просто так возникло. Мы иногда ошибочно думаем, что наша литература начинается где-то с XVIII века, что ей всего 150–200 лет. Нет. Ведь до этого были 700 лет древнерусской словесности, даже не говорю «литературы». Потому что термин «литература» появляется намного позже.

В древнерусской словесности мы мало знаем авторов по именам. Древний человек мыслил себя по-другому. Сегодня говорят так: «Я автор, я так вижу». И поэтому писательское служение – это скорее средство самоутверждения. А древний человек, когда приступал к искусству слова либо к религиозной живописи, не подписывал свои творения. Главный автор – Бог, а они со-писатели, соавторы. И их главная задача – не что-то свое привносить, а передать эту традицию и ничего здесь не напортить, донести ее неповрежденной.

– Вопрос телезрителя из Гатчины: «30 декабря 1879 года Федор Михайлович Достоевский во вступительном слове на литературном утре в пользу студентов Санкт-Петербургского университета сказал такие слова: "Если исказишь Христову веру, соединив ее с целями мира сего, то разом утратится и весь смысл христианства, ум несомненно должен впасть в безверие, вместо великого Христова идеала созиждется лишь новая Вавилонская башня". Можно ли их как-то соотнести с нашим временем?»

– Естественно, можно их соотнести и с нашим временем. Вообще преподобный Иустин (Попович), который даже посвятил свою книгу творчеству Федора Михайловича, начинает ее так: «Достоевский никогда не был современным писателем, он всегда был со-вечным». Действительно, времени у Достоевского нет, через его великие творения нам открывается вечность. Служение истине во времена Достоевского прежде всего подразумевало науку. Научная революция шагала такими темпами, что, казалось, еще чуть-чуть, еще один маленький рывок – и мы будем прекрасно жить без всяких религий, богов и тому подобного.

Помните замечательную фразу Достоевского? «Если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной». Здесь истина, конечно, понимается как научное знание. И Гоголь об этом писал, и Достоевский знал прекрасно об этом.

Гоголь писал, что вся Церковь с ее догматами как бы снесена, как чистая, красивая невеста, с духовного неба и нам надо любоваться этим сокровищем, принять его в себя, не смешивая это с нашими земными понятиями. Вот так я бы ответил.

– Замечательно. Вы сказали о новом знании и опасении что-то испортить. И вот хочу спросить по поводу другого подхода. Святой Андрей Рублев практически перевернул всю прежнюю школу. Его ведь тоже сначала, мягко говоря, не признавали. Возможны ли такие примеры в нашей литературе начала ХХ века?

– Древнерусская культура анонимна, то есть авторы, как правило, не подписывают свои произведения. Но кое-кого мы знаем по имени.

Например, автор «Слова о законе и благодати», написанного в 1038 году на 50-летие Крещения Руси, – митрополит Иларион, первый митрополит уже не из греков, а из русских, поставленный Ярославом Мудрым. Также наш историк, даже историософ, агиограф преподобный Нестор, Феодосий Печерский – автор многочисленных поучений, Кирилл Туровский – автор торжественных слов, молитв, Владимир Мономах. Они все причислены к лику святых!

Наша культура начинается со святых! По сути, это наши святые отцы – не в строгом смысле. Ни одна культура, ни одна литература мира не имеет в своем базисе вот такой факт. Как гордились бы народы мира, если бы у них это было! А у нас это есть. Об этом мало кто говорит, мало кто даже обращает на это внимание.

Если наша культура, наша словесность создаются святыми людьми, какая будет главная тема? Конечно, спасение души. И вот благодаря этой устремленности к спасению потом, через 700 лет, когда литература уже станет светской, когда культура наша секуляризируется, этот великий духовно-нравственный потенциал останется.

Имена Андрея Рублева, Даниила Черного, Феофана Грека, Дионисия мы знаем, слава Богу. А сколько потрясающих фресок еще домонгольского периода, например, в Мирожском монастыре в Пскове! И мы не знаем их авторов. Но мы понимаем, что это такая высота! Как надо было жить, молиться, поститься, чтобы в то время достичь такого уровня, которого сегодня мы уже не достигнем? Мы его потеряли.

В ХХ веке, к сожалению, произошли огромные катаклизмы, причем не только в нашей стране. У нас это страшные гонения, их не сопоставить по своему масштабу ни с чем в мире. Но и в других странах произошли коренные изменения. Ведь ХХ век предполагался как земной рай – с XIX века вот эта вся научная революция должна была привести нас к жизни в земном раю. А сколько крови, войн, неурядиц, междоусобиц и тому подобного!

ХХ век тоже ставил вопросы о смысле жизни, о смысле смерти, о назначении человека. И первое, что я хочу отметить: наша русская культура, великая русская литература имеют потрясающий духовный фундамент, духовную базу – древнерусскую словесность. А потом уже она в своих вершинных творениях берет этот духовно-нравственный заряд и развивает его.

Я бы еще, конечно, упомянул здесь писателя второй половины ХХ века – Александра Исаевича Солженицына. К сожалению, у нас в обществе его наследие до конца не осмыслено – некоторые его упрекают в том, что он был антисоветчиком и тому подобное. Кстати, главной его книгой называют «Архипелаг Гулаг». Но главная книга Солженицына – «Красное колесо». Это эпос из 10 книг, такое, конечно, не каждый прочтет, но внимательно прочитать их было бы здорово. Больше 50 лет он работал над этим произведением.

В 1980 году Солженицыну вручали Темплтоновскую премию (эта премия вручается в Англии «за успехи в исследовании или открытия в духовной жизни», и в денежном эквиваленте она даже больше, чем Нобелевская премия). И на церемонии он сказал потрясающие слова: «Больше полувека назад, еще ребенком, я слышал от разных пожилых людей в объяснение великих сотрясений, постигших Россию: “Люди забыли Бога, оттого и всё”».

Также он сказал, что, живя на Западе, видит, как христианская Европа идет по этому же самому пути – забывает Бога, и призвал Европу не повторять тот ошибочный путь, по которому пошла его земная Родина. Это очень актуальные слова. И Солженицын – конечно, замечательный русский и христианский художник. Как у любого человека, у любого писателя, у него есть какие-то изъяны – это ничуть не умаляет его огромного вклада в нашу культуру, в нашу русскую литературу.

– Следующий вопрос. Понятно, существуют такие столпы православной литературы, как Достоевский, Пушкин, Гоголь, Лесков и так далее. Но есть и Лев Николаевич Толстой, который был предан анафеме. Как мы, православные люди, должны относиться к этому факту?

– Еще в IV веке Василий Великий, обращаясь к юношеству, призывает молодых людей читать произведения языческих авторов. Он и сам окончил школу риторов в Афинах – это, если хотите, Гарвард, Сорбонна и Оксфорд того времени. Так что он был очень начитанным в разных областях. И вот святой Василий предлагал брать из языческой литературы, как пчела, все лучшее, сладкое.

Трагедия Льва Николаевича Толстого – это тоже трагедия русской культуры. Ленин назвал его «зеркалом русской революции». Я дерзну поправить: Толстой – все-таки «зеркало русской интеллигенции начала ХХ века». Тогда случается массовый отход интеллигенции от Церкви.

Предание Толстого анафеме было для Церкви вынужденным, но оправданным шагом. История не знает сослагательного наклонения. Но если бы Толстой преставился ко Господу в 1881 году, поверьте, весь мир знал бы его как великого христианского писателя. К этому времени уже написаны и «Война и мир», и «После бала»…

– «Анна Каренина».

– «Анна Каренина» – тоже глубокое произведение Толстого. Что интересно, это произведение можно точно так же спокойно назвать «Константин Левин», потому что там две линии так и идут по всему роману: семья Карениных распадается, а семья Левиных созидается, Каренина веру теряет, а Левин веру обретает.

Это же просто наглядное пособие и для молодых людей, которые еще обретают себя, и для нас, уже более-менее прошедших школу жизни. Я считаю, это просто замечательный роман.

Трагедия Толстого в том, что, как сказал старец Варсонофий, хоть он и Лев, но он не сумел разорвать цепи, которыми связал его сатана. Толстой, отойдя уже от православия, выйдя из Православной Церкви, называл себя христианином, поэтому Церковь обязана была сказать, что «христианство», которое он проповедует, это не православие и ничего общего с православием не имеет. И, конечно, Церковь его не проклинала, как некоторые выдумывают, потому что Церковь никого не проклинает.

Могила, в которой сегодня покоится прах, бесспорно, нашего великого русского писателя, великого гения, но, к сожалению, великого еретика, не осенена крестом. В семи километрах от нее находится родовая усыпальница Толстых, и там все могилы под крестами – его мамы, папы, тетушек, дядюшек. И вдруг этот его холмик на краю оврага…

К сожалению, это показатель той трагедии, которая произошла с нами более ста лет назад, поэтому Толстого можно и нужно читать. Разве может русский человек не знать «Войны и мира»? Нам всем обязательно нужно хотя бы раз в жизни прочитать эту книгу, посмотреть, какими вопросами задается князь Андрей Болконский или Пьер Безухов, который, будучи в плену, вдруг осознает свои заблуждения, ошибки, духовные, интеллектуальные падения, которые были в его жизни, и обретает веру.

– Скажите, насколько русская литература повлияла на литературу западную? В ХХ веке как бы произошло большее проникновение русской литературы на Запад – это те же «философские пароходы», эмиграция и прочее. И к каким плодам это проникновение привело?

– Оба пласта – это, бесспорно, христианская литература и христианская культура, в том плане, что создана она христианством. Мы, например, вспоминаем наших просветителей, греков – равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, которые даровали нам азбуку и письменность, и, собственно говоря, заложили основу нашей культуры. Просвещенная, цивилизованная Европа тоже создана христианскими идеалами. Где бы была Европа без Данте, Гете и так далее?

В то же время эти два пласта, конечно же, расходятся. Наш тип культуры некоторые культурологи и богословы называют сотериологическим, от слова «сотерия» – «спасение». Мы уже говорили, что спасение души человека – это центральная, красная нить в духовной базе русской литературы, вообще во всей древнерусской словесности.

Западный же тип культуры – эвдемонический, от слова «эвдемония» – «счастье, обретение счастья, по сути, рая на земле». Собственно, идея коммунизма – это не оригинальная русская идея. Эта идея пришла к нам с Запада, но на Западе с ней немножко поиграли и оставили, а мы ее потом превратили в большевизм, и это стало более радикальным направлением того же коммунизма.

Вот пример из XIX века. Этот человек эмигрант, он тоже имеет отношение к «философскому пароходу», и это митрополит Евлогий (Георгиевский) – в 20-е годы управляющий Западноевропейским Патриархатом. Он писал, что, учась на первом-втором курсах семинарии, он вел достаточно нехристианскую, разгульную жизнь. Понятно – молодой человек, страсти борют и так далее, и он как-то пытался с этим справиться. И он пишет в своих воспоминаниях, что на путь возвращения к покаянию, ко Христу его привела русская литература. А ведь он, как семинарист, читал и Священное Писание, и святых отцов. То есть какой мощный инструмент обретения себя, обретения Бога кроется в произведениях наших классиков!

Мало того, этот опосредованный путь очень важен сегодня, когда в нашем современном обществе не готовы открыто слушать о Христе, о Библии и так далее. Читая же наших классиков, человек обретает такие понятия, как Божественная литургия, Евхаристия, исповедь, покаяние, смысл жизни, причем не прямо, но опосредованно, через художественные образы.

Благодаря прекрасному русскому языку наших классиков мы начинаем достойно говорить, и, если мы захотим стать хорошими стилистами, нам стоит почитать Тургенева, размышления которого о русском языке, называемом им «великим и могучим», доставляют поистине эстетическое удовольствие.

А если говорить о XX веке… Вы упомянули Солженицына, но уже в 70-е годы возникает новый духовный поток русской советской литературы – Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Василий Шукшин. Василий Иванович Белов в конце жизни возрождает храм в своей родной Тимонихе, которую он называет малой родиной.

Чем же прежде всего озабочены их герои? Да все тем же – поиском смысла жизни, ведь все они – советские люди в хорошем смысле этого слова. Но они уже понимают, что не столько они советские, сколько русские люди и русские писатели, и пишут они для того, чтобы русские люди вернулись в свое духовное Отечество.

– Учась в школе, мы, что называется, проходили разных писателей. Сейчас же отношение школьников, например, к Достоевскому или Солженицыну во многом зависит от преподавателя. А как научиться читать русскую литературу без путеводителя по литературе?

– В дореволюционных гимназиях детей учили технике медленного чтения, а наши дети приходят из школы и хвастаются, что они читают столько-то слов в минуту. Используя технику медленного чтения, мы обращаем внимание на детали, а деталь – это царица смысла.

Классика вообще не дается с первого раза, под попкорн. Классическое произведение нужно читать несколько раз. Первый раз – чтобы понять сюжет, какие-то основные его перипетии, а второй раз советуют читать с карандашиком, отмечая эти основные моменты, обращая внимание на детали.

Нашу сегодняшнюю встречу я хотел бы закончить призывом не только к тем, кто обучается в школах или вузах, но и вообще ко всем, чтобы мы все, как единый народ, осознали огромное влияние русской литературы и вернули ей достойное место, которое она всегда занимала в жизни русского человека.

– А можем ли мы через русскую литературу научиться читать Евангелие?

– Несомненно, потому что Евангелие прекрасно, и евангельские максимы прекрасно отображены у наших великих русских классиков.

Ведущий Глеб Ильинский