Церковь и общество. Беседа с преподавателем Сретенской духовной семинарии Н.И. Завьяловым. Часть 2

О том, кто такой звонарь в церкви или монастыре, о мастерстве его труда, о нюансах в искусстве звонов, об истории известных колоколов и умении извлекать заложенное в них звучание - в беседе с писателем К. Ковалевым-Случевским рассказывает преподаватель Школы звонарей и Сретенской духовной семинарии, старший звонарь московского ставропигиального Сретенского монастыря, автор публикаций о богослужебных звонах в Русской Православной Церкви Николай Иванович Завьялов.

– Добрый день. Сегодня мы вновь встречаемся с Николаем Ивановичем Завьяловым, с которым в прошлой беседе говорили о кампанологии – колоколоведении, или звоноведении. Он нам рассказал, что это такое и каким образом вся эта наука и бытовая жизнь связаны с богослужением, как это развивалось в нашей традиции столетиями.

В продолжение нашего разговора хотелось бы поговорить о звонарях как таковых. На богослужении у нас есть священник, диакон, певчие, пономари, а есть еще человек, который называется простым словом «звонарь». Как Вы сказали в прошлой передаче, богослужение начинается со звона колокола. Первый удар колокола благословлен, следовательно, он входит в богослужение. Это делает звонарь. Кто может быть звонарем? Откуда берется этот человек и какова традиция звонарского искусства в нашей стране?

– На одном форуме в Интернете я встретил вопрос: «Кто такой звонарь? Этакий приходской дедушка, у которого в бороде запутались крошки, от которого попахивает иногда водочкой?»

– Тяжелый труд на свежем воздухе?

– Или звонарь – этакий миляга-парень? Или это музыкант? Или это, может быть, еще кто-то?

– Кто, как скрипач, умеет тянуть за многие ниточки.

– Да, кто может показывать какие-то интересные фокусы и так далее. То есть это такой фольклорный, собирательный образ звонаря. И вопрос: «А кто такой сегодняшний звонарь?» А сегодня звонарь – это инженер, музыкант, тот, кто хорошо знает богослужебный устав, человек творческий, который, перед тем как занять место звонаря, должен обязательно подготовиться к этой работе. Не то что просто забежали на колокольню мальчишки, потрепали там за колокола, пошумели – о, как умилительно! Нет-нет, сегодня звонарь – это человек, который обязан получить определенные подготовительные знания. Для того чтобы их приобрести, сегодня можно обращаться в школы.

Но в 80-е годы, когда я начинал заниматься колокольными звонами, конечно, было трудно найти себе учителей, найти какой-то яркий пример для подражания. И конечно, многие звонари тогда начинали как умели – кто-то привязывал колокола к локтям, коленям… Благо у нас сохранились замечания, что в некоторых провинциях колокольни были оборудованы по-разному, где-то, может быть, звонили и так. Но оборудованная по сегодняшнему образцу колокольня предполагает навыки творческого звона, определенное умение звонить. И приобретаются эти умения большим трудом, они, как и умения музыканта, требуют упражнений, постановки, осмысления. Для этого люди должны, конечно, учиться.

Сегодняшний звонарь – это человек высококвалифицированный. Он должен понимать, почему именно так развешаны колокола, за чем именно надо наблюдать на колокольне. Если вдруг колокольные крепления начали расшатываться либо разрушаться, он должен это вовремя заметить и, если надо, написать докладную записку, сообщить приходскому совету, чтобы начали проводить какие-то работы. То есть это та самая современная система жизни, где мы должны по-настоящему использовать звонарскую должность во всех ее аспектах. И учиться звону надо долго: это непростая работа. Если одиночные удары человек может освоить за два-три занятия, довольно быстро может научиться совершать благовест, то, когда речь заходит о трезвоне, то есть сложном звоне, здесь человеку надо довольно долго упражняться в различных приемах и элементах.

Когда мы только начинали эту работу, мы с большим благоговением взирали на то, как звонят в Троице-Сергиевой лавре. Звонарем там был знаменитый игумен Михей (Тимофеев), батюшка, который сравнительно недавно отошел от нас ко Господу. Сейчас его место занимает игумен Антоний (Зинин), тоже специалист очень высокого уровня, в гости к которому мы постоянно возим своих учащихся. Буквально в прошлое воскресенье мы с семинаристами посещали колокольню Троице-Сергиевой лавры, и игумен Антоний объяснял и показывал нам очень многое, касающееся и колоколов, и звонов, и технической части, подвесов, – всего, что связано с этой работой.

– Вы упредили мой вопрос, о том, какие учителя успели как бы соединить времена. Потому что после 1917 года, в 1929–1930 годах большинство колоколов были переплавлено: был специальный приказ переплавлять их на военную технику. Мы потеряли школу звонарей. Потом были 40-е, 50-е, 60-е, и нужно было как-то эту школу восстанавливать. Кого Вы успели застать? Что это за люди, сохранившие хоть какую-то преемственность?

– Мы потеряли очень многое за этот период, но кое-что и сохранилось и дало импульс новому течению звонов. Нам действительно передали все необходимые знания. Один из ярчайших представителей того времени – Владимир Иванович Машков. Это московский звонарь, который в последнее время звонил в Новодевичьем монастыре и уже в 90-летнем возрасте, даже со сломанной шейкой бедра поднимался на 110 ступенек.

– Потрясающе.

– Ступеньки на колокольнях у нас обычно довольно высокие, и подняться на колокольню для него было большой проблемой. Но он все равно ходил, все равно звонил – это было его призвание.

– Не существует колоколен с лифтами, как я понимаю?

– В Храме Христа Спасителя лифты поднимают звонарей на ярус звона, а старых колоколен с лифтами не существует. Лифты есть в некоторых новых колокольнях.

Если говорить о Владимире Ивановиче, это был человек православный до мозга костей, если так можно выразиться. Я с ним общался с 1987 года, приезжал к нему в Новодевичий монастырь, он брал меня с собой на звон, я наблюдал за его работой, фотографировал. Он охотно рассказывал все. И так было не только со мной: к Владимиру Ивановичу приходило много звонарей, и сегодня мы можем увидеть на колокольнях большое число людей, которые в свое время брали пример со звонов Владимира Ивановича. Он представлял московские звоны. Хотя сам он говорил, что он не лучший из звонарей, но мы-то знаем, что это была скромность. Потому что когда новички приходят в Новодевичий монастырь и пытаются звонить на этом же колокольном подборе, у них очень часто не получается ничего подобного тому, как звонил Владимир Иванович, настолько это было культурно, интересно, настолько технически тонко и аккуратно. Это один из ярчайших примеров.

Кроме того, я уже упомянул игумена Михея (Тимофеева) – батюшка 40 лет был звонарем Троице-Сергиевой лавры. Он из рук в руки принял звоны у старых звонарей, тех, которые звонили в лавре до ее закрытия и разорения колокольни, и тех, кто пришел в нее после ее открытия в 1946 году. Уже на Пасху, которая была в тот год 20 апреля, был звон.

– То есть лавра не работала приблизительно 25 лет. Это не такой уж большой срок – еще многие люди оставались живы.

– Формально колокольное литье прекращалось всего на 18 лет. Встречаются колокола 1930 года выпуска и колокола, на которых отлита дата – 1948 год. Это крайние позиции. Но то, какой огромный урон понесли при этом традиции и какой огромный урон понесли кадры, действительно можно сравнивать с 70-летним периодом.

– Вы упомянули московские звоны, которые сохранил Машков. В чем была их особенность? Хотя бы одним штрихом.

– Владимир Иванович сохранил манеру звона, в которой опора в основном делается на пение средних колоколов, средних голосов. Скажем, Троице-Сергиева лавра звонит, как правило, ритмически сложными фигурами, поток ритмически очень широкий, и новичкам его, конечно, ни за что сразу не осилить. Московский звон гораздо меньше использует колокольную мелочь с ее красотой и сложностью, а больше опирается на работу средних колоколов и мелодические фигуры.

– А Ростов Великий – это в основном низкие…

– Ростов Великий опирается на красоту тембра огромных колоколов. Потому что там каждый из колоколов по богатству звучания может изобразить целый развернутый аккорд симфонического оркестра. И такая мощь, такая тембровая красота не должна измельчаться, она должна выглядеть как раз массивно, монументально. Что, собственно говоря, мы и слышим в ростовских звонах, когда звук вызывают медленные поступательные движения, и мы любуемся тембрами огромных колоколов. А когда звучат московские звоны, мы слышим, как интересно выплетается мелодия средних голосов, как она может порой повторять церковное песнопение.

– Очень хорошо помню, как в Советском Союзе в 70-е годы вдруг появилась пластинка «Ростовские колокольные звоны». До этого ничего подобного фирма «Мелодия» не выпускала – наверное, считалось, что это все-таки церковный «продукт». И вдруг появляется такая пластинка. Тираж был мгновенно раскуплен, потому что люди очень интересовались этим.

– Да, и сегодня у нас на ростовской колокольне были придуманы новые, современные звоны. У меня уже есть диск, на котором есть, например, кирилловский звон. Это звон, которого не существовало, он был придуман в 2008 или 2010 году. Как можно было представлять русскую культуру в кинофильмах без колокольного звона? Ведь мы знаем, что ростовские звоны звучат в очень многих фильмах, например в фильме «Борис Годунов». Когда Сергей Бондарчук снимал «Войну и мир», то с этого времени,1963 года, решили использовать звоны. Сегодня в Ростове даже есть выставка, посвященная этому времени возрождения звонов. Большое участие в этом принимал известный культурный деятель Николай Николаевич Померанцев. Он собрал звонарей, устроил всю эту работу, привнес туда очень много собственных знаний, благодаря чему и были возрождены звоны.

– Традиция звонарей. Каждый человек – личность, у каждого может быть свое ощущение, свои руки, свое умение и так далее. Но сейчас многие размышляют так: «Это тяжелый физический труд. Зачем учить людей, когда можно все запрограммировать? Можно же заменить звонаря электронной системой управления звонами».

– На этот вопрос я отвечаю не однозначно, а говорю: «Знаете, у игумена Антония в Троице-Сергиевой лавре прямо в келье на колокольне есть фисгармония, которая играет сама. Мы с вами знаем, что сегодня можно пойти в магазин и купить механическое пианино». И задаю вопрос: «Каково первое наше впечатление, когда мы это видим? Нас это удивляет? Умиляет?»

– Удивляет. Умиляет.

– Вызывает уважение к тому, какие молодцы?

– Мастера! Как сделали!

– У меня вопрос – Вы сможете собрать зал зрителей, которые придут это слушать?

– Может быть, один раз.

– И не больше. Творчество заложено в основе духовной работы. И творчество звонарское, творчество певческое должно быть живым, потому что это молитва, потому что это настоящее богослужебное действо. Поручать его машине я считаю некорректным. Мне как звонарю иногда даже досадно слушать эти системы, потому что они часто начинают выходить из строя. Есть храм, где я когда-то своими руками оборудовал колокольню, служил там и звонарем, и регентом. Сегодня, проходя мимо него, я слышу, как там звонят колокола с помощью этой техники – совершенно нестройно, хромают, проваливаются голоса…

– То есть компьютер не может…

– Компьютер, может быть, и хорош, но за системой управления надо следить. И второй вопрос: а кто будет нажимать кнопку? Батюшка, который стоит у престола? Или, может быть, диакон, который должен быть на солее? Во время Евхаристии, например, все заняты. Кто будет совершать звон? А машина не попадет туда, куда надо: там все по тексту. И здесь, конечно, мы имеем некоторые издержки. Я понимаю, что если приход дачный, служит батюшка, поет матушка, кому там звонить? Конечно, батюшка ставит электронную систему, и хотя бы благовесты и какие-то трезвоны там звучат. Это оправданно и, наверное, не может быть осуждаемо. А в тех местах, где много людей, особенно в монастырях, куда люди пришли служить Богу, отдавать Ему свои лучшие творческие силы, я бы не стал соглашаться с тем, что это целесообразно.

– Даже при электронном управлении колокола звонят вживую, то есть язык бьет – колокол звонит. Не является ли это электронное управление шагом к тому, что колокола вообще будут отменены? То есть достаточно включить репродукторы…

– Мы знаем эту практику – батюшки ставят репродукторы на колокольни и включают традиционные колокольные звоны.

– Как Вы к этому относитесь?

– К этому я отношусь тоже положительно, поскольку это пропаганда настоящего творчества. Они ведь включают звоны хороших мастеров. Дело в том, что машина и есть машина. И мы будем знать, что это вставная челюсть, фарфоровая. Как бы красиво и замысловато она ни звонила, она повторяет фигуры, в ней нет агогического дыхания, нет того тончайшего выражения, которое мы называем интонацией. А ведь это самое ценное выразительное средство и у музыкантов, в том числе у звонарей, – обязательно должна присутствовать творческая интонация. У машины всегда одна интонация на всё. Поэтому я не поддерживаю тотальную замену живых звонарей на компьютерные системы, это надо делать весьма осторожно. Совершенно их отвергать я тоже не буду, но и бездумно везде ставить не стал бы.

– Среди Ваших многочисленных публикаций, связанных с традицией колокольных звонов, есть одна, которая называется «Звоны в России – это огромный пласт духовной культуры». У нас осталась буквально минута. Как бы Вы сейчас сформулировали смысл звонов как пласта духовной культуры?

– Культура духовная была неразрывно связана с культурой бытовой и культурой общественной, потому рассматривать звоны в отрыве от духовной культуры я бы не стал. Иногда говорят: «Меня интересуют только звоны, а сама служба мне малоинтересна». Я считаю это совершенно неверной позицией. Человек, приобщаясь к православию, не может не участвовать в православии. Как сказал в свое время наш владыка, ближайший сподвижник патриарха Тихона, мощи которого покоятся в нашем монастыре: «Без Церкви несть спасения». И огромный пласт духовной культуры не может быть расслаиваем на церковное и нецерковное, все должно существовать и развиваться вкупе.

Ведущий Константин Ковалев-Случевский

Записал Игорь Лунев