Церковь и общество. Беседа с представителем Общецерковной аспирантуры и докторантуры Мигелем Паласио. Часть 1

Руководитель Управления по общественным связям и протоколу Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых Кирилла и Мефодия, историк, публицист Мигель Паласио в беседе с писателем Константином Ковалевым-Случевским рассказывает о своих русских предках и предках из Колумбии, об истории православия в Латинской Америке, о том, что такое церковная дипломатия, о своей научной, переводческой и преподавательской деятельности.

– Мы в гостях в Общецерковной докторантуре и аспирантуре. Это уникальное учреждение Русской Православной Церкви, и мы разговариваем с Мигелем Паласио, историком, публицистом, руководителем управления по общественным связям и протоколу Общецерковной докторантуры и аспирантуры имени святых Кирилла и Мефодия. Мы не случайно обратились к Вам: во-первых, зрители телеканала «Союз» мало что знают о ней (здесь еще есть и магистратура, и многое другое). Это что-то запредельное для обычного человека. Более подробно поговорить о ней мне хотелось бы в дальнейшем, а сейчас немного о Вас. Вы – православный, но колумбиец по происхождению. Расскажите немного о себе, о своей семье. Я знаю, что Вам постоянно задают эти вопросы, но, если Вам не сложно, повторите, пожалуйста, для наших телезрителей.

– Не сложно. Я бы сказал, что я московский колумбиец, потому что мой отец из Колумбии, а мама из России, из Москвы, то есть я – смесь двух культур, двух цивилизаций. Мой отец учился в 70-е годы прошлого века в СССР на медицинском факультете Российского университета дружбы народов, как и очень многие латиноамериканцы его поколения. Он получил специальность врача-психиатра, в 80-е годы учился в ординатуре, уехал в Колумбию и стал довольно успешным врачом, специализирующимся в области психиатрии.

Мой отец Хайро Паласио всегда с гордостью писал на своей визитной карточке не только «врач-психиатр», но и «выпускник Университета дружбы народов в СССР» (понятно, что это было написано по-испански). Советское образование очень ценилось, и мой отец, в противовес многим молодым людям из Колумбии, поехал учиться именно в Советский Союз, а не в США, во многом потому, что СССР тогда был абсолютно закрытой, неизвестной страной. Для латиноамериканца поехать в Москву или любой другой советский город – это было все равно что слетать на Луну. Кроме того, его семья была против того, чтобы он ехал так далеко, хотела, чтобы он поехал в Соединенные Штаты Америки. Но юношеский максимализм стимулировал его не следовать воле родителей, а поехать именно туда, куда хочет он. И отец до сих пор об этом не пожалел. Он хорошо говорит по-русски, любит русскую культуру, более того, в прошлом году он принял православие.

– Вы предварили мой следующий вопрос. Ведь наверняка он был католиком.

– Он был католиком всю свою жизнь. Колумбия до сих пор остается страной, где Католическая Церковь играет не только общественную, социально значимую роль, но имеет вес в политике. Католическая Церковь сыграла не последнюю роль в мирном урегулировании многолетнего гражданского конфликта между правительством и революционными экстремистскими организациями левого толка, главным образом ФАРК – революционными вооруженными силами Колумбии.

– Для нас, получающих информацию по телевидению, Колумбия – это страна, где происходят какие-то невероятные битвы, какие-то сложности, наркобароны и т.д.

– Да, о Колумбии очень много негативных мифов: наркомафия, партизаны, но, к счастью, это практически в прошлом. Надо помнить, что Колумбия – это главным образом страна Габриеля Гарсиа Маркеса, нобелевского лауреата, и, я думаю, Вы согласитесь, одного из самых любимых иностранных авторов и в Советском Союзе, и в современной России.

Кроме того, Колумбия – это страна очень глубокой христианской веры, где абсолютное большинство населения именно практикующие католики, к числу которых относился и мой отец. Он был крещен в детстве, как и абсолютное большинство колумбийцев. Когда он находился в 70-е годы в Советском Союзе, для иностранцев демонстрировали, что здесь все хорошо с религией, есть храмы. Но, поскольку он очень быстро освоил русский язык и глубоко изучил его нюансы, а без этого просто невозможно интегрироваться в российскую жизнь, он посещал богослужения, бывал в храмах, ездил в Троице-Сергиеву лавру в 1978 году. Думаю, тогда он даже не мог представить, к чему приведет этот общекультурный интерес к православию, истории Русской Церкви как части истории русского государства. У него был большой интерес и к литературе, где тоже много религиозных образов – достаточно вспомнить произведения Достоевского, одного из любимых авторов моего отца и одного из самых популярных русских авторов в испаноязычном мире.

Мой отец проходил практику в знаменитой больнице имени Кащенко. Если произносить имя моего отца на русский манер с отчеством, то это будет Хайро Хульевич (деда звали Хулио). Звучит не очень благозвучно для русского человека. Тогда врачи этой больницы стали звать его Харитон Юльевич. Он принимал русских пациентов именно под этим именем. Четыре месяца назад отец приехал в Москву на мое венчание. До этого мы с ним много говорили о православии, о Русской Церкви, он знал, где я работаю уже девять лет, и я завел с ним разговор, который поднимал еще некоторое время назад: а не хотел бы он принять православие? Понятно, что разговор очень деликатный, сложный. И я думал, что мне сейчас предстоит, как это часто бывает, объяснение, зачем это нужно, что такое православие.

– Тяжелое объяснение отца и сына.

– Совершенно верно. Чем отличается православие от католицизма, и т.д. и т.д. Мой отец сказал: «Да, хочу. Готовь». И так случилось, что мы крестили моего отца за два дня до моего венчания в Троице-Сергиевой лавре. И когда священник открыл православный календарь и стал искать, какое имя больше подходит к имени Хайро и ближе к дате крещения, оказалось, что это святой мученик Харитон. То есть мой отец крестился под тем именем, под которым в те далекие годы его знали здесь, в Москве.

– Ну всё – кирпичик лег к кирпичику.

– Да, кирпичик лег к кирпичику.

– А если бы он отправился, например, в Соединенные Штаты и Вы бы родились там, то по закону США Вы бы стали гражданином США. Как потрясающе распоряжается история. В какой момент Вы стали православным человеком? С детства или это сложилось как-то по-другому?

– Так случилось, что мои родители расстались, когда я был еще ребенком, и я сформировался и ментально, и культурно в России. Хотя, конечно, испанский язык сопровождал меня с детства, как и латиноамериканская культура. Мама и бабушка, которые меня воспитывали, верующие люди, но я бы не сказал, что воцерковленные. И мой путь к Церкви был самостоятельным, с поддержкой близких мне людей.

Произошло так, что, работая в посольстве Колумбии в Москве, в 2008 году я сопровождал колумбийского вице-президента во время его встречи с Патриархом Алексием II. Это было 4 июня 2008 года. Я очень хорошо помню этот день, для меня это была первая настоящая встреча с Русской Церковью. Данилов монастырь, Патриаршая Синодальная резиденция, Патриарх Алексий, который своей харизмой и духовным обликом произвел на меня огромное впечатление. Он заинтересовался, кто я такой, услышав, что я говорю на чистом русском языке, но на русского человека не очень похож. Он тактично задал мне вопрос о том, откуда я, чем занимаюсь, сколько мне лет. Мне тогда было двадцать с небольшим. Конечно, для меня это было очень приятная встреча и очень неожиданная.

А через неделю я сопровождал посла Колумбии в Москве, помощником которого тогда и был, на встречу с тогда митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом, который в своей должности председателя ОВЦС регулярно принимал послов. И это была вторая встреча, которая закрепила во мне мысль, что Русская Церковь – это что-то очень интересное, что надо побольше узнать, побольше почитать. Я стал общаться со священниками, посещать монастырь. И, Константин Петрович, не скрою, что монастырь, близкий для нас двоих – Саввино-Сторожевский, – сыграл решающую роль в моем намерении не принять православие, так как я уже был крещен, а начать систематическую духовную жизнь – воцерковиться.

– Тут я должен сказать, что все русские цари и даже императоры посещали Саввино-Сторожевский монастырь, и, более того, когда Лжедмитрий вызывал Марину Мнишек из Польши, то сказал: «Когда поедешь в Москву, заедь в один городишко, Звенигород, там у них есть какой-то монастырь и какой-то старец. Поклонись этому старцу, а то русский народ не признает тебя царицей». Это то место, где тебя действительно признают русским.

– Частью русского мира, частью Русской Церкви. Наверное, по молитвам преподобного Саввы, который остается моим самым любимым и почитаемым святым, к которому я всегда обращаюсь, езжу, когда могу, где я начал церковный путь и какую-то карьеру, говоря светским языком.

– То есть Вы крестились в сознательном возрасте, выбрав православие...

– Нет, я был крещен в детстве, но это было крещение, и всё – как это, к сожалению, происходит у очень многих людей. То есть регулярно в храм я не ходил, был, так сказать, захожанином: Пасха, Рождество, какие-то иные молитвы, иногда домашние молитвы. И только в 2008–2009 годах, после встреч с Патриархом Алексием и будущим Патриархом Кириллом, когда я начал посещать монастыри... Я не склонен к монашеской жизни, но очень люблю посещать монастыри – не скрою, что монастырь для меня более знаковое место, чем любой храм.

– Какие еще значимые, незабываемые или уникальные события случались в Вашей православной жизни уже после того, как Вы обратили внимание на Церковь и стали делать шаги навстречу ей?

– Наверное, два ключевых события – это знакомство с тогда епископом Венским и Австрийским Иларионом (Алфеевым). Это знакомство произошло в первые дни после интронизации Патриарха Кирилла в алтаре Храма Христа Спасителя. Знакомство с этим человеком произвело на меня очень сильное впечатление. Я стал читать его труды, узнал, что владыка Иларион – композитор, богослов, очень необычный церковный иерарх. Вскоре после того, как он был назначен главой ОВЦС, стал епископом и архиепископом Волоколамским, я пришел на работу в Отдел внешних церковных связей.

И второе событие, знаковое не только для меня, но, думаю, для всей нашей Церкви, – это историческая встреча Патриарха Кирилла и Папы Франциска на Кубе, в Гаване, в феврале 2016 года. Я имел честь принимать участие в подготовке и организации этой встречи и быть переводчиком Патриарха Кирилла с русского на испанский язык, который является родным для аргентинца Папы Франциска.

– В связи с этим вопрос: Ваша матушка тоже знала испанский язык? Вы же родились здесь. Как Вы стали полноценным испаноязычным? Испанский для Вас тоже родной язык?

– Да, у меня два родных языка – русский и испанский. Моя мама не говорит на испанском языке, но с подросткового возраста я оказался в латиноамериканском кругу здесь, в Москве. Потом, я с детства любил читать книги не только на русском, но и на испанском языке, тот же Гарсиа Маркес – один из самых любимых моих авторов. Довольно рано я сблизился с посольством Колумбии в Москве. Это помогло мне довольно быстро начать то служение, которое мне наиболее интересно, – дипломатическое. А это очень широкое служение – не только переговоры и контакты между государствами, но очень широкая сфера деятельности.

Общаясь с дипломатами и колумбийской общиной в Москве, я как раз и практиковал свой испанский язык, и благодаря этому он сохранился у меня в живом состоянии.

– Вы автор многочисленных статей, связанных с контактами Отдела внешних церковных связей и вообще Русской Православной Церкви, в том числе с испаноязычным миром. Вы упомянули о встрече Святейшего Патриарха и Папы Римского. Об этом Вы тоже очень много писали и рассказывали. Эта встреча тоже произвела на Вас большое впечатление, но как Вы оцениваете ее в качестве сотрудника мощного церковного аппарата? Что это было за событие? Оно имеет для нас какую-то возможность продолжения, важно для нас или это было что-то мимолетное и необязательно будет развиваться?

– Действительно, у меня довольно много публикаций по истории и современной жизни Русской Церкви в Латинской Америке. Это очень интересная долгая история, начавшаяся в конце XIX века с появления первых русских эмигрантов, греческих, болгарских, румынских православных, главным образом, в Аргентине, Бразилии и Уругвае.

– Я участвовал в съезде русской православной молодежи Зарубежной Церкви в Аргентине в 1991 году. Туда съехались из русских монастырей в Чили, из Парагвая, Уругвая – правда, про Колумбию не помню.

– В Колумбии очень мало православных.

– В Аргентине в одном Буэнос-Айресе 14 православных церквей. Но там еще сотни тысяч старообрядцев, которые тоже христиане.

– История уникальная; это, наверное, тема для отдельного разговора. Это и строительство храма в Буэнос-Айресе на деньги Николая II и отца Иоанна Кронштадтского. Это появление в 20-е годы генерала Беляева, белоэмигранта, мечтавшего создать в Парагвае русский очаг, чтобы сохранить там веру.

– Он руководил армией и фактически государством.

– Отчасти. И вместе со своими русскими сослуживцами, друзьями он помог Парагваю выиграть очень значимую для него Чакскую войну с Боливией, которая, можно сказать, спасла Парагвай. Русские создали инженерный факультет. Генерал Беляев защищал индейцев гуарани и многих других племен, он, белый человек, отстаивал их права. Более того, они даже считали его своим вождем, и после того как генерала Беляева отпели в православном Успенском храме в Асунсьоне, индейцы забрали его тело и похоронили по своим обычаям на своей территории. К сожалению, из-за наводнения могила Беляева не сохранилась, точно неизвестно, где она находится.

– Там был еще один генерал с армянской фамилией, который был известным математиком и получил много международных премий...

– Степан Высоколян.

– Говорят, что он, возможно, решил теорему Ферма, между прочим.

– Много и других интересных русских.

– Вот уж русская православная Латинская Америка.

– Совершенно точно. Необычный монастырь Русской Зарубежной Церкви в Мехико, где нет ни одного русского человека, но служба совершается на церковнославянском языке. И много-много других историй.

Конечно, Аргентина – центр Южноамериканской епархии, где у нас сейчас замечательный архиерей митрополит Игнатий, с которым, как я знаю, вы беседовали и брали интервью в рамках Архиерейского Собора. Это и центр Русской Зарубежной Церкви, где Владыка Иоанн, который окормляет старообрядческие приходы Русской Зарубежной Церкви. И наш храм, построенный выдающимся, на мой взгляд, иерархом Никодимом (Руснаком), который был в 60-е годы нашим архиереем в Аргентине, выучил испанский язык и даже активно участвовал в переводе Служебника на испанский язык, редактировал его.

В Благовещенском кафедральном соборе, построенном владыкой Никодимом (Руснаком) в конце 90-х – начале 2000-х годов, на все главные службы, рождественскую и пасхальную, обязательно приходил кардинал Берголио, глава Католической Церкви в Аргентине, который в 2013 году будет избран Папой Франциском. Так что он уже хорошо знал православное богослужение, православную жизнь, трудности, которые существуют у Православной Церкви в Латинской Америке, – еще до конца не преодоленное разделение Русской Зарубежной Церкви и Московского Патриархата, ведь очень многие православные приходы в Латинской Америке, к сожалению, не приняли воссоединение с Матерью-Церковью.

Встреча Патриарха с Папой, их общение было свидетельством того, что оба Первосвятителя хорошо знают жизнь и другой Церкви: Папа – Русской Православной, Святейший – Римско-Католической.

Это была удивительная встреча. Когда шла подготовка, все понимали, что такой встречи никогда не было, что она может решить очень многое, но и в то же время иметь огромное число оппонентов и, прямо скажем, врагов: далеко не все согласны с тем, что эта встреча должна была быть.

Неслучайно она прошла на максимально нейтральной площадке – на Кубе, вне Старого Света, в Новом Свете: какую страну в Старом Свете ни возьми, она, прямо или косвенно, будет связана с историей болезненного разделения католиков и православных.

Встреча прошла на одном дыхании. Признаюсь, что я очень волновался – у меня было много переговоров высокого и высшего уровня, но это была встреча, которую не сравнить ни с чем, ни с одними переговорами с каким-либо президентом.

– Духовная терминология, которая тоже имеет большое значение, правильный перевод с русского на испанский.

– Слава Богу, я ее уже освоил, работая в ОВЦС. Но сам масштаб личностей двух Первосвятителей! Пресса, которая в первые мгновения отвлекала щелчками своих фотокамер, но, к счастью, потом вышла.

Патриарх говорит прекрасно, переводить его одно удовольствие – очень четкая, ясная речь, поэтому переводить можно без особого труда. Понять Папу немножко сложнее, потому что у него испанский язык с аргентинским акцентом, а это вариант, сильно отличающийся от классического испанского языка. Но у Папы был свой прекрасный переводчик.

Отвечая на ваш вопрос, мимолетна эта встреча или она будет иметь какой-то эффект, я глубоко убежден – и говорю это не как сотрудник официальных церковных структур, а просто как человек, которому не безразличен православно-католический диалог, – я уверен, что во многом это была символическая встреча, которая просто должна была быть. После долгих, более чем двадцати, лет подготовки, сложностей в обсуждении деликатных вопросов, которые существуют у Русской Православной и Католической Церквей… Хотя на этой встрече не обсуждались догматические вопросы, речь шла об очень актуальных проблемах, судьбе христиан на Ближнем Востоке, где без Русской Православной и Римско-Католической Церквей многих проблем не решить. Шла речь о защите традиционных ценностей в современном мире, которые сейчас подвергаются нападкам, просто не замечаются многими общественными силами: эти люди позиционируют себя не как антирелигиозные, а просто как внерелигиозные, как будто религии и ценности, которые она проповедует – ценности семьи, честь, добро, все те идеалы, которые проповедует Христос, – для них существуют где-то в личном пространстве каждого верующего человека, но никак не в общественно-политическом поле. Так что эта встреча имела и огромное практическое значение.

– Вы фактически являетесь сотрудником Отдела внешних церковных связей.

– Сейчас я консультант.

– Аппарат, где Вы руководите управлением, как бы имеет отношение к церковной дипломатии. Хотя Вы, скорее, ушли уже в научные круги. Тем не менее Вы, наверное, сталкивались с этим. Понятно, что светское государство должно каким-то образом договариваться и в политике, и в экономике, в бизнесе и сфере образования, а Церковь отделена от государства. У Церкви существует дипломатия? Она иная, особенная, или она не особо нужна и, возможно, понимание происходит на каком-то ином уровне?

– Вопрос очень интересный, потому что, когда в 2009 году я начал преподавать в Общецерковной аспирантуре, я сразу взялся как раз за курс церковной дипломатии, то есть внешних церковных связей. Мы порой не знаем, какой термин правильно подобрать: «внешние церковные связи» или «церковная дипломатия», потому что, как Вы правильно отметили, дипломатия – это все-таки прерогатива государства, а Церковь отделена от государства. Но все-таки у Церкви есть свои внешние интересы, внешние рубежи, которые надо отстаивать и защищать.

Основные направления церковной дипломатии – это, конечно, межправославные отношения и их укрепление, межхристианский диалог: отношения с католиками, протестантами, дохалкидонскими Церквами и т.д. Это и взаимодействие с другими религиями не в России, а на международной арене. И очень важная сфера, на мой взгляд, в которой я работал, будучи сотрудником Отдела внешнецерковных связей, – это отношения с общественно-политическими кругами стран дальнего зарубежья, с неправительственными международными организациями. То есть это как раз то поле, где мы защищаем и отстаиваем ценности, где мы открыто говорим со светским обществом дальнего зарубежья о важности сохранения и соблюдения базовых нравственных ценностей. Это и есть предмет церковной дипломатии.

Конечно, она существует, она развивается, и развивается главным образом благодаря тому, что Отдел внешних церковных связей уделяет этому большое внимание и что в Общецерковной аспирантуре, которая сейчас является одним из ключевых учебных заведений, есть кафедра внешних церковных связей и общественных наук, где Ваш покорный слуга имеет честь преподавать и читать часть курса, посвященного церковной дипломатии.

– Спасибо, что Вы разъяснили, это очень интересно. Для многих Отдел внешних церковных связей – это сложная структура, не очень понятная и т.д., и некоторые говорят, что не нужно нашей Церкви общаться с другими – зачем? Мы должны быть сами по себе. А это гигантская работа, особое терпение, особый духовный путь, особые знания, понимание, навыки, образование, качества и все другое.

– Скажу очень кратко: невозможно работать в сфере церковной дипломатии, зная хоть десять иностранных языков, в совершенстве зная международную тематику, политологию, но не будучи по-настоящему верующим и церковным человеком. Это первое требование, которое необходимо, чтобы стать церковным дипломатом. Нужно быть воцерковленным человеком и отдавать себе отчет, что ты хочешь послужить своей Церкви подчас даже в ущерб своим собственным интересам.

– Вы стали руководителем управления по общественным связям и протоколу Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых Кирилла и Мефодия. Именно об этом мы, наверное, и поговорим дальше – это крайне интересное церковное учреждение, и оно тоже малопонятно для наших телезрителей.

Ведущий – Константин Ковалев-Случевский, писатель

Записала Ксения Сосновская