Свет невечерний. Дар успения

Проповедь архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.

– Здравствуйте, друзья мои. Перед тем как навестить Вечный город (я говорю о Риме), я, как прилежный ученик, раздобыл книги об этом городе и, конечно же, прочитал замечательную работу Генри Мортона, великого английского путешественника «Рим. Прогулки по Вечному городу». Это блестящий стилист. У него есть книги о разных странах, об Ирландии, о путешествиях в разные города. И его отличает от других путешественников удивительная чуткость к слову и замечательная неспешная наблюдательность философа, что, согласитесь, для писателя не просто украшение, но еще и роскошь, которую мы видим в последнее время очень редко.

Генри Мортон был христианином и очень дорожил своей верой, конечно, нигде ее не выпячивая – это был человек очень деликатный. При этом он обладал удивительной чуткостью ко всему прекрасному. Например, он говорит о том, как навещал могилы английских поэтов, которые похоронены на протестантском кладбище возле пирамиды в Риме, цитирует их стихи – и это замечательно, это прекрасно – и тут же наблюдает кустики лаванды, римских кошек.

Но для нас важно то, как его эстетические переживания сочетаются с его верой (и самое главное, не противоречат ей) и как они даже помогают ему переживать те евангельские тайны, к которым он, как христианин, конечно же, приобщен. Один из моих самых любимых моментов этой книги – это описание путешествия в римские катакомбы, которые были случайно обнаружены в конце XVI века обычным земледельцем. И сейчас каждый путешественник может навестить эти удивительные места, где похоронены христиане.

Есть разные версии о том, молились ли там первые христиане, была ли это штаб-квартира христианского общества. Видимо эти помещения использовались разными поколениями для разных целей, но то, что там похоронены христиане, хорошо известно. Генри Мортон, который очень хорошо знал историю античности и ценил памятники античности, был поражен катакомбами, как христианским кладбищем, потому что внимательно перечитывал эпитафии – надгробные надписи, которые оставили христиане в память о своих близких.

И его поразила удивительная светлая надежда и радость, с которыми были написаны эти слова. Он говорит о том, что античные захоронения – это самые депрессивные места, которые ему приходилось посещать, античное языческое кладбище будит отчаяние, это место, где действительно почти физически ощущаешь присутствие призраков, это место в каком-то смысле агрессивное.

А мы знаем, что христиане привнесли в отношение к умершим и к местам захоронения совершенно другие эмоции: светлую радость, с одной стороны, с другой стороны – интуицию святой земли. Ведь могилы мучеников, христианские кладбища, где стоят кресты, часовни, – это святая земля. И американский кинематограф даже обыгрывает это в фильмах ужасов, потому что на святую землю, на землю христианского кладбища не может ступить нога, например, какого-нибудь колдуна, волшебника, даже вампира. Конечно, американский кинематограф в последнее время пережил определенную эволюцию в отношении антихристианских символов, но тем не менее.

Генри Мортон подчеркивает, что во время осмотра катакомб, этих христианских захоронений, его не покидало ощущение, как будто он находится в трюме корабля. Представляете? Идет человек по пещерам, а у него чувство, что он находится в трюме корабля, в котором дремлют матросы. Вы себе представляете картину: гамаки или мешки, в которых в старых кораблях отдыхали матросы. Ты находишься в самых недрах этого корабля, где мирно спят матросы.

Вот такое чувство. Как оно может родиться при посещении кладбища? Ведь речь идет именно о кладбище. И Генри Мортон отмечает, что это исключительный дар христианства – отношение к смерти как к успению; отношение к смерти как к другу, который тебя должен навестить; другу, который благословлен твоим Богом Творцом. Эта смерть – не тупик, не итог, а некоторый эпизод жизни, причем не самый последний.

Ведь христиане именно так и должны говорить о смерти, потому что мы чаем воскресения мертвых. Помните, в Символе веры, который мы поем каждое утро на литургии, есть эта фраза: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». То есть смерть – это один из эпизодов, такой же, как, например, поступление в институт: вы готовитесь, вы нервничаете, вы думаете: «Может быть, отнести взятку этому учителю по алгебре, может быть, он поможет, всем плохо…»

Точно так же мы переживаем смерть. Но после этого экзамена будет что-то еще, жизнь продолжится. И христиане впервые стали использовать в античных языках – в древнегреческом и латинском – по отношению к смерти глаголы, которые раньше использовали относительно сна. Есть такой глагол, «кемао», который очень созвучен с нашим словом «кемарить».

Апостол Павел, например, в Послании к Фессалоникийцам (Солунянам) использует этот глагол, и это очень странно, потому что он говорит о смерти просто как о некотором сне. Причем, как говорят некоторые исследователи, этот глагол использовали относительно детского сна. Не просто взрослый дядя пришел, завалился, забыл снять ботинки, потому что много работал – 12 часов, а тот мирный сон, когда спят малыши.

Бесконечно можно смотреть на много вещей – это известная фраза, которая часто звучит, – на воду, на огонь… Но мне кажется, в этот список надо внести еще созерцание детского сна. Это так красиво, когда спит малыш! Особенно маленькие дети, которые не выбирают себе удобные позы и укладываются так, как взрослый человек никогда себе не может позволить. Это мирный красивый сон.

И апостол Павел, чтобы описать отношение христианина к смерти, вдруг обращается к глаголу, который описывал сон малыша – не взрослого лесоруба, который долго трудился и, засунув руки в бороду, потом вдруг захрапел на всю избушку, а малыша, который спит мирно, может, даже улыбается или смеется во сне. Это очень красиво, это удивительно. Как можно так относиться к смерти любого человека? Но христианская вера именно этому и учит.

Правильное, дружелюбное, я бы сказал, отношение к своей собственной смерти – я имею в виду, конечно же, смерть как естественный исход, а не насильственное прерывание жизни или какие-то другие вещи, – свойственно не только христианам, как наделенным, осчастливленным мудростью Евангелия, но даже простым людям. С этим я сталкивался неоднократно.

Как заметил еще Лев Николаевич Толстой, почему-то простые люди умеют умирать, в отличие от людей, обремененных образованием и благородным происхождением. Я имел счастье общаться со стариками, которые очень легко относились к смерти, готовились к ней, они спокойно об этом разговаривали, готовили себе подушки «на смерть», писали завещание. Это было очень дружелюбно и спокойно, потому что это путь всей земли; путь, которым мы должны пройти.

Мы должны пережить не только свою смерть, но и смерть наших близких. Но относиться к этому нужно именно как к успению, к детскому сну. И поэтому, может быть, один из самых красивых летних праздников (и не только летних, но и праздников всего года, который почему-то очень любят монахи) – это праздник Успения Божьей Матери.

Казалось бы, ведь умерла Богородица – как можно это праздновать? Но в Церкви в эти дни совершается удивительное богослужение, поются удивительной нежности церковные стихиры, музыка льется, крестный ход, плащаница, и священники в лазурных облачениях читают акафисты или же последование этой службы. Это очень красиво.

Друзья мои, если вы не можете правильно отнестись к смерти, может быть, здесь не нужны слова, возможно, просто нужно прийти на праздник Успения и помолиться за богослужением, чтобы заразиться этим нежным, благословляющим, дружелюбным отношением к той кончине, которую апостол Павел называл мирным детским сном.

Записал Игорь Лунев