Свет невечерний. Церковные обновленцы

Проповедь архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.

В начале 90-х годов – я очень хорошо помню это время, время моей церковной юности – церковная общественность была озабочена тревогой по поводу растущего влияния обновленцев. Была популярной книга «Россия перед вторым пришествием» или целая серия брошюр об антихристе в Москве, сборники, которые обличали тех или иных священников, чаще всего живущих в Москве, конечно же, которые проповедуют не так, как это принято и идет от святых отцов.

Мы, молодые церковные люди, были тогда очень встревожены и ждали какого-то подвоха от этих странных авторов, которые к нам шли из-за границы. И у них как на подбор были иностранные фамилии: Александр Шмеман, Иоанн Мейендорф, Антоний Блум, Оливье Клеман. Это все были православные люди, православные богословы. Но уж слишком подозрительно звучали их высказывания, уж слишком вызывающе проговаривались их проповеди, их книги и взгляды. Люди, которые эти книги распространяли, тоже вызывали большие сомнения. Все они числились под одной категорией старинного затасканного слова «обновленцы».

Это слово настораживало и пугало. Потому что в Церкви оставалась память о тех церковных нестроениях, которые имели место в начале XX века, особенно после Октябрьской революции, когда в церковном руководстве наступили трагические времена, разного рода расколы. Святейший патриарх Тихон оказался под арестом. Многие люди были смущены политикой тех священников, которые выступали от лица патриарха Тихона. Была настоящая неразбериха. У нас в Гомеле, например, большинство приходов считались обновленческими, потому что они просто не знали, что происходит в Москве.

Помня эти смутные времена, мы с тревогой вглядывались в эти книги новых авторов, которые говорили о церковной свободе, цитировали Бердяева, Булгакова, говорили о парижском богословии. Это вызывало оторопь, потому что мы же знаем, что все зло в России всегда с Запада. Там скорее всего масоны их подкупили, может быть, даже вскормили на свои деньги, и они тайно работают на жидокатолической заговор.

Прошли годы. Я стал внимательно читать этих таинственных так называемых жидомасонов и понял, что это были настоящие подвижники благочестия, которые в тот момент нами не были поняты. Потому что мы столкнулись тогда с новым для нас стилем благочестия. Невиданным, неслыханным. Дело в том, что во времена советской власти Церковь пережила не только каноническую трансформацию, но еще и культурную. Потому что доминирующим в Церкви за это время стал монашеско-крестьянский стиль благочестия. Назовем его так условно. Поскольку большинство людей, которые могли себе позволить ходить в церковь, были бабушки преклонного возраста, то именно их стиль благочестия в Церкви и восторжествовал, и он категорически не принимал того, что шло нам тогда из этого замечательного чудесного источника эмигрантской мысли.

Откуда взялось это так называемое обновленчество, которое породило Шмемана, Мейендорфа? Я вам могу даже назвать год и место: 1923 год, Пршеров, Чехия. Почему я так уверенно говорю? Я читал воспоминания людей, которые оказались в эмиграции. Они очень любили Родину, они любили Россию и тяжело переживали те события, которые выпали на их долю. Эти люди, оказавшись за рубежом, пытались понять, кто они такие, что значит быть русским, что делать дальше, что делает их русскими людьми, что значит быть христианином.

Ведь большинство этих людей были светскими людьми с хорошим образованием, разночинцы. Я думаю, что в будущем будет проведено какое-то исследование того культурного типа, который в большинстве своем представляла русская эмиграция той поры, 20–30-х годов. Но как мы знаем по воспоминаниям и источникам, это были люди хорошего образования и предельно нецерковные. Конечно же, была та эмиграция, которая позже выкристаллизовалась в Русскую Зарубежную Церковь вокруг личности митрополита Антония (Храповицкого). Они придерживались монархических взглядов, они держались того типа благочестия, который был принят в дореволюционной России. Но большинство было представлено предельно светскими людьми.

Когда отец Сергий Булгаков эмигрировал сначала в Константинополь, потом в Прагу, он стал одним из светочей русской эмиграции и вдохновил многих совершенно нецерковных людей на поиски христианства. Он даже своим обликом будил в них интерес к христианству. И он был одним из организаторов молодежных встреч, первая из которых прошла в Пршерове. Вы себе можете представить: эмигрантская молодежь (молодые люди 18–20 лет, чуть старше, в основном студенчество, люди предельно светские, но русские, которые не могут отличить правой руки от левой) приходит на эти собрания и слушает речь отца Сергия, который говорит не как русский батюшка, не тем приторно-слащавым языком, который был тогда принят в гимназиях, церквях, а нормальным, классическим пушкинским русским языком. Он говорит о Христе, о Евангелии, с горячим сердцем, с горящими глазами.

Это породило тогда настоящую революцию в Пршерове! Это явление было названо Пршеровской Пятидесятницей. Многие светские молодые люди бросили свои светские науки и начали заниматься богословием. Например, известный в то время исследователь немецкой философии Георгий Флоровский по настоянию отца Сергия Булгакова стал заниматься патрологией, изучать святых отцов, и сейчас мы знаем, что это один из самых ярких и интересных патрологов современности. Кассиана Безобразова отец Сергий подтолкнул к изучению Священного Писания, и многих других людей он вдохновил на поиски Христа. Это была настоящая Пятидесятница!

Эти люди, которые собрались вокруг личности отца Сергия Булгакова и других замечательных священников, потом перенесли свой центр в Париж, где в 1925 году был основан Сергиевский православный богословский институт. Как раз оттуда и вышли наши замечательные авторы, такие как отец Александр Шмеман, Иоанн Мейендорф, митрополит Антоний Сурожский, отец Николай Афанасьев и многие-многие другие. Целый список замечательных людей, многие из которых стали святыми.

Но они создали свой стиль благочестия; если хотите, интеллигентского благочестия. Эти люди не знали крестьянского типа благочестия. Большинство из них не были дворянами, они не знали и дворянского стиля благочестия. Это была  очень разношерстная интеллигентская масса, но людей очень честных, порядочных и искренне, всем сердцем ищущих Христа. И они создали этот совершенно уникальный стиль свободного христианского благочестия. Конечно же, не единственный стиль.

Когда мы читаем этих авторов, смотрим, какие правила или традиции появились тогда в эмигрантской среде, мы иногда поражаемся их свободе, насколько иначе они рассуждают о Церкви, как более свободно они общаются. Епископы, священники или миряне – они не знают этих сословных перегородок. Для них епископ – не князь Церкви, а такой же брат, к нему такое же уважение, как к другому брату, не больше и не меньше. Мы видим там много других вещей, которые вызывают огромное уважение и интерес.

Это не единственный стиль благочестия, который есть в нашей Церкви, но он имеет свой очень уважаемый, благословенный источник, поэтому эта традиция вызывает у нас – и должна вызывать – здоровый интерес. Она не единственная, она, конечно же, не единственно верная, но, мне кажется, мы должны все лучшее брать друг у друга; как и эмигрантские традиции. Что-то нужно подсмотреть за нашей советской традицией, которая имеет свои как положительные, как и отрицательные стороны. Об отрицательных сторонах мы можем говорить и в другой традиции.

Но не надо никого порицать! Этих мы будем называть «обновленцами» и проклинать, а с другой стороны так называемые обновленцы будут называть нашу традицию обскурантской, советской и так далее. Не надо! Мы должны учиться дружить и помнить, что Церковь – это многообразие разных опытов, разных путей, в конце каждого из которых стоит Христос и каждый из которых вдохновляется Евангелием, святоотеческим благословением и, конечно же, нашим добрым словом.

Записала Таисия Зыкова