Свет невечерний. Что такое душевность

Проповедь архимандрита Саввы (Мажуко), насельника Свято-Никольского монастыря города Гомеля.

Как только человек погружается в церковную жизнь, это сразу отражается на его речи. Не случайно апостола Петра выдавала галилейская речь. Помните, как Евангелие нам сообщает о трагических событиях ареста Христа, суде над Ним во дворе первосвященников, потом у Понтия Пилата, и апостол Петр, который был «камнем» веры, который обещал всем сердцем быть преданным Спасителю, трижды отрекся от Христа? И всякий раз его выдавала галилейская речь. Служанка, девочка-отроковица, спрашивала: «Не галилеянин ли ты?»

Человек, который начинает ходить в церковь, тут же подхватывает речь, внутри которой Церковь живет. Каждое сообщество имеет свой специфический язык, и в этом нет ничего особенного, это совершенно нормально. Но нам, как людям, которые следуют за Христом, Спасителем всего мира, людям, призванным к общительности, дружелюбию (это заветы апостола Павла), следует всякий раз совершать усилие по переводческому труду, чтобы донести до наших ближних, которые находятся за оградой Церкви, наши подлинные мысли, то, что мы имеем в виду.

К языку, конечно же, следует относиться немножко шире: совершать этот подвиг перевода, слушать, как другие люди говорят о нас, и переводить на их язык понятия, которые для нас хорошо известны внутри церковной ограды. Проповеди наши говорятся на специфическом языке. Мы даже не замечаем, что используем старую речь; даже не славянскую, а русский, допушкинский язык, если так можно выразиться.

Ведь в нашей речи есть такие слова, которые пугают светского человека (например, тварь или раб Божий), потому что для светского уха и «раб», и «тварь» – нечто достаточно сомнительное, уж точно не комплимент. Но мы с вами понимаем, что речь идет о творении, о том, что мы – служители Бога, Автора этого мира, и мы осознаем себя как творения Божии. А раб Божий – это не унизительное, не порицательное наименование, а призыв к служению, к работе, то есть это указание на человека, который делом отвечает на вызовы реальности и судьбы.

Есть в нашей речи и некоторые перекосы. Есть эпизоды, на которые нам следует обратить внимание; например, такое странное отношение к местоимению «я». Почему-то православному человеку нельзя говорить «я», якобы это навлекает на нас подозрение в гордыне, а гордость – смертный грех, самое страшное состояние. Поэтому «я» мы говорить не будем. Надо говорить «мы», «вы», то есть всячески избегать этой грамматической категории. Мне кажется, что это просто недоразумение. Ничего грешного в слове «я» нет. А гордыня… Ну что же, мы все люди гордые, надо с этим, наверное, как-то смириться.

Есть и другие выражения, которые непонятны нашим светским собеседникам; например, известное выражение, вполне безобидное в светской речи: «Он человек душевный». Мы слышим это в разговоре светских людей и понимаем, что это комплимент, что это очень хорошая характеристика человека, то есть это человек сердечный, отзывчивый, на которого можно положиться. Но в церковной речи слово «душевный» имеет очень подозрительные коннотации. Мы сразу подозреваем какое-то буйство страстей в этом человеке, непричесанные эмоции, то есть жизнь крови, плоти, которая необузданна, от которой нужно отказаться.

Речь не только выдает наше мировосприятие, так как с помощью речи мы опознаем мир, мы его размечаем, мы его делаем понятным; в какой-то мере мы его даже творим речью. Но при этом и речь отражается на нашем отношении к миру. Подозрительное отношение к слову «душевный» заставляет нас не учитывать все то, что связано с достоинствами человека в светском понимании. А это очень плохо!

Мне, конечно, могут сказать, что различение «духовного» и «душевного» мы берем у апостола Павла и потом уже у святых отцов. Но дело в том, что апостол Павел писал в определенном культурно-историческом контексте. В своих посланиях слово «духовный» он иногда употребляет в ироническом значении. В частности, в Послании к Коринфянам он называет так своих оппонентов, которые возомнили себя духовными, не имеющими нужду в учительстве, самодостаточными, царственным священством. Он говорит о том, что они уже царствуют, но говорит это с очень деликатной иронией.

Хотя для того чтобы понять, что имеет в виду апостол Павел, необходимо изучить этот контекст, изучить язык, которым он пользовался. У апостола Павла было определенное образование, он жил в определенную эпоху и писал людям, которые тоже жили в определенном культурном контексте. Поэтому не нужно так легко разбрасываться этой терминологией и давать определения. Но дело в том, что когда мы порицаем все душевное, это приводит нас к некоторому бесчувствию, неспособности оценить достоинства светской этики. Даже необязательно светской; может быть, внецерковной.

Ведь церковность, даже воцерковленность необязательно делает человека честным, необязательно делает его работоспособным, отзывчивым, искренним, необязательно делает его хорошим другом. Мы ведь с этим сталкиваемся, не будем себе врать. Почему-то наша духовность очень часто оборачивается холодностью по отношению к другому человеку. Мы подавляем в себе эмоции. Или, вернее, пользуемся поводом, чтобы не быть людьми сердечными, душевными в светском значении этого слова.

На самом деле это мешает и нашему духовному развитию. Потому что духовность, о которой говорил апостол Павел, расцветает и способна раскрыться только тогда, когда человек имеет какой-то человеческий фундамент, какую-то определенную человечность, универсальную духовность, которая является общим для всех фундаментом. Есть такое недоразумение среди христиан, что мы должны отказаться от этого фундамента. Отказаться от вежливости, отказаться от искусства, отказаться от жизни эмоций, от веселья, от способности улыбаться или шутить, от науки,  философии,  поэзии, прочих других вещей и от простых, банальных моментов нашей этической жизни, которые являются важнейшими стержневыми несущими конструкциями нашей душевной жизни. Душу не надо убивать, ее нужно воспитывать!

В Древнем патерике есть такой красивый образ, когда одного из старцев, Иоанна Колова, спрашивают о даре Духа Святого. И он цитирует Книгу Бытия: «Не обретши голубица покоя ногама своима, возвратися в ковчег». Речь идет про голубя, которого выпускает Ной из ковчега, чтобы узнать, не обсохла ли земля, и голубь, облетая поверхность вод и не находя себе пристанище, снова возвращается в ковчег. Голубь – это символ Духа Святого. Так вот, что имел в виду Иоанн Колов? Если человек не приготовит себя для дара Духа Святого, негде Духу Святому приземлиться. Если не будет этой здоровой душевности, если вы не будете человеком ответственным, честным, дружелюбным, общительным (а это вещи универсальные, не исключительно христианские), негде будет Духу Святому на вас сесть. Вы не будете восприимчивы к тем дарам Духа Святого, которые Господь вам дает.

Поэтому эта простая работа по воспитанию души на самом деле очень важна, и здесь мы ни в коем случае не должны отрекаться от огромного опыта светской универсальной этики, которая накапливалась тысячелетиями. Это очень ценный дар, чтобы разбрасываться им понапрасну; и уж совсем глупо отказываться от него.

Записала Таисия Зыкова