Слово (Санкт-Петербург). Притча о немилосердном должнике

Беседа с протоиереем Владимиром Хулапом, проректором по учебной работе Санкт-Петербургской духовной академии.

– Притчи занимают важную часть проповедей Иисуса Христа. Сегодня мы разберем притчу о немилосердном должнике. Это история о человеке, которому господин простил очень большой долг, а тот, в свою очередь, оказался немилосердным к своему должнику. И как бы тот ни умолял его – посадил в темницу. Узнав об этом, товарищи рассказали все господину. Разгневанный господин снова призвал к себе этого человека и говорит: «Я тебе долг простил, а ты своего товарища не помиловал», –  и отдал его истязателям. Заканчивается притча словами: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца брату своему согрешений его».

О смыслах этой евангельской притчи мы сегодня поговорим с доктором богословия, проректором по учебной работе Санкт-Петербургской духовной академии протоиереем Владимиром Хулапом. В притче Спаситель, отвечая на вопрос апостола Петра, сколько раз прощать своему брату, ответил: «До седмижды семидесяти раз». Что это обозначает? И неужели у прощения нет предела?

– Эту фразу с греческого языка можно перевести по-разному: до 77 раз или до 490 раз (то есть семь умножить на семьдесят). Но как бы то ни было, речь идет о том, что Христос приглашает апостола Петра, а вместе с ним и каждого из нас, подходить к вопросу прощения не просто каким-то образом легалистическим, законным, пытаясь поставить какую-то границу прощения, но смотреть не на количество, а на качество.

Этот вопрос о том, сколько раз прощать ближнему, очень широко и живо обсуждали фарисеи и книжники той эпохи. Кто-то говорил, что это нужно делать три раза, кто-то говорил, что это нужно делать четыре раза. Поэтому, по сути, апостол Петр продолжает эту дискуссию и говорит Христу: «Может быть, семь?»  Вот это число полноты является тем пределом моего человеческого терпения и той границей моего человеческого прощения, за которую я уже дальше заходить не могу. Христос говорит о том, что сама постановка вопроса неправильная; тем самым верхняя граница становится совершенно размытой, она как бы уходит вверх, в небеса, и уже становится невидимой. Поскольку вот это число полноты семь либо еще раз умножается на семьдесят, либо к нему добавляется семьдесят. Тем самым Христос говорит апостолу Петру о том, что вопрос поставлен не так.

Любой человек имеет очень большие сложности с прощением. Мы упиваемся неким собственным правом прощать. И говорим как бы во внутреннем диалоге с самим собой: «Я прощал ему один раз, два. Все, предел моего прощения исчерпан». Иногда и родители могут в сердцах сказать ребенку: «Все уже, я не могу больше терпеть». Но вместе с тем Христос, рассказывая эту притчу, как раз показывает: если мы говорим, как христиане, о том, что наше поведение должно отражать Божие милосердие, любовь и прощение, то прощение Бога по отношению к человеку настолько огромно, что любые человеческие мысли о постановке каких-то наших человеческих границ оказываются совершенно смешными. С точки зрения Евангелия и с точки зрения великой Божественной силы прощения.

Если взглянуть на реалии той эпохи, первый должник был должен царю (или господину) огромную сумму – несколько тысяч талантов. Талант в ту эпоху – это заработная плата где-то за пятнадцать лет. Если мы умножим эти числа, то получим огромную сумму. Некоторые толкователи Евангелия полагают, что это специальный гротеск, преувеличение, поскольку такого количества денег, наверное, вообще не было в Палестине той эпохи. Это огромная сумма. И этот слуга просит у своего господина (начальника, царя) именно о том, чтобы он простил эту сумму. Или, по крайней мере, дал ему некоторую возможность вернуть этот долг. Не требовал бы этого долга с него сейчас, подождал бы, дал ему возможность каким-то образом найти эти средства. Которые, очевидно, ему никакими своими человеческими силами не найти.

И вот здесь происходит как раз великое чудо прощения. Когда ему не просто дают возможность, как мы бы сейчас сказали, реструктурировать долг, перевести его в какое-то другое человеческое измерение, но на основании любви к этому человеку, его семье, его детям, которые оказались в этой сложнейшей финансовой ситуации, этот долг просто прощается. Тем самым Господь, говоря об этой великой сумме прощения в притче,  отвечает и на вопрос апостола Петра. Он говорит о том, что прощение с христианской точки зрения должно стать некой привычкой (в хорошем смысле слова).

Очень часто у нас вырабатывается обратная привычка: видеть что-то плохое, видеть черное, какие-то недостатки. И даже если мы не возражаем  на словах, то где-то в глубине души нередко ведем подсчет этих недостатков. А когда нечто подобное вновь случается – вместо того чтобы обнулить эту ситуацию, каким-то образом ее разрядить, мы говорим: «А, вот он опять поступил точно так же». И вот эти «опять»,«опять»,«опять» (очень часто невысказанные) накапливаются. И потом мы удивляемся, почему распадается брак. Почему дети, которым с самого маленького возраста говорили: «Ты делаешь не так, поступаешь не так», когда становятся совершеннолетними, больше не общаются со своими родителями, не звонят, не пишут и так далее.

– Отец Владимир, господин в притче сначала прощает долг своему рабу, а затем, когда узнает, что он был немилосерден к своему должнику, призывает его и сажает в тюрьму. Разве можно забирать свое прощение обратно?

– Второй долг очень сильно отличается от первого. Если первый долг – это огромная сумма, то второй долг – сто динариев. Это опять же в реалиях той эпохи заработная плата за три-четыре месяца. То есть суммы отличаются на несколько порядков, они не пропорциональны. И речь здесь, мне кажется, идет не о том, что прощение забрали назад, а о том, что сам этот прощенный человек, первый должник, незаслуженно получает полное списание долга. Он оказывается полностью свободен, над ним уже не висит вот этот дамоклов меч какого-то судебного преследования или долговой тюрьмы. Он выходит в пространство свободы. Но вот это пространство свободы одновременно и выявляет то, что находится в душе этого человека. Человек, который получил прощение такой огромной суммы, такого огромного долга, должен выйти радостным из этого царского дворца. Он должен по-новому взглянуть на окружающий мир и помочь облегчить вот эту ношу долга, ношу какого-то бремени всех тех людей, которые находятся рядом с ним.

И вот первый, кого он встречает, это должник относительно небольшой суммы. Но первый прощенный показывает, что в его душе на самом деле ничего не изменилось.  Поэтому позже господин назовет его злым рабом (или злым слугой). То есть он оказался в совершенно новых условиях – любви, прощения, а не закона. И тем самым он как бы говорит: «Да, я готов играть по этим правилам. Я готов принять условия, но когда они обращены только на меня, на мое благо, для достижения моей пользы. Точно такую же систему координат применить по отношению к другим людям я не могу и делать этого не буду».

Конечно, эта притча говорит не только о человеческих отношениях, но и об отношениях Бога и человека. Поэтому в самой главной христианской молитве «Отче наш», молитве Господней, мы читаем очень важные слова: Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим. «Прости нам наши долги, грехи, как и мы прощаем нашим должникам или тем, кто согрешил против нас». Тем самым эта просьба в молитве является условной: «Господи, поступай по отношению к нам точно так же, как и мы поступаем по отношению к тем, кто находится рядом с нами». Мы не ставим точку в этом предложении: «и прости нам грехи наши…» Здесь стоит запятая, и мы продолжаем это предложение. Если перевернуть смысл этой фразы, получается, что если мы не прощаем нашим ближним, мы тем самым говорим Богу: «Господи, не прощай меня, поскольку я не готов простить вот этих людей».

И, наверное, это тоже очень важный показатель, некая лакмусовая бумажка нашей духовной жизни. Неготовность прощать означает, что либо мы действительно по-настоящему не осознали вот это прощение от Бога, либо мы, подобно человеку из этой притчи, пытаемся выстроить двойную систему координат: одну, которая построена вокруг меня – любые мои поступки и прегрешения должны быть, безусловно, прощены. Но даже если я к этому стремлюсь или это обретаю – я не готов точно так же действовать по отношению к ближнему, я не готов расширить вот этот предел евангельской любви и свободы, которые я пережил, на других людей. Тогда, конечно, не стоит удивляться, что такие люди (и каждый из нас) могут оказаться в этой темнице. И не в том плане, что это какое-то место пыток средневековой инквизиции. Мы сами создаем эту темницу. Нося в сердце вот это непрощение, человек прежде всего вредит именно самому себе.

… Бывает так, что мы месяцами или даже годами ведем внутренний диалог с человеком, который нас оскорбил, и думаем: я бы вот так сказал; или я должен ответить вот таким образом... Этот человек очень часто даже не знает о том, какие переживания в нашей душе происходят. А мы тем самым прежде всего уничтожаем самих себя.

– Хорошо. А все ли можно простить? И все ли надо прощать? И вообще что такое –простить человека? Ведь бывают такие грехи, как предательство, убийство.

– Наверное, стоит начинать не с каких-то таких серьезных прегрешений, а с повседневности. Вот с этой культуры прощения или с некого духовного вектора, направленного на прощение, понимая, что прощение не означает разрушение справедливости. Оно не означает отмену Уголовного кодекса, разрушение каких-то наших общественных основ. Есть преступления – есть и наказание. Есть те люди и органы, которые поставлены именно для этого контроля.

Если мы почитаем 18-ю главу Евангелия от Матфея, где приводится притча, то увидим там и другие слова. Христос говорит: если брат твой согрешил против тебя – обличи его вначале наедине. Если он не кается – возьми двух свидетелей и скажи то же самое при них. Если его внутреннее состояние никак не изменяется, тогда «повеждь Церкви», то есть скажи Церкви. Если и после этого он не меняется, то будет тебе как язычник и мытарь. Тем самым смысл прощения – это не потакание вседозволенности, это не расслабление человека, это не просто наша попытка сказать ему: «Как бы ты ни жил, все равно все нормально, я тебя полностью принимаю в этом твоем нынешнем положении». Мы принимаем человека таким, какой он есть, прощая ему что-то для того, чтобы он изменился.

Прощение – это действительно очень-очень сильный воспитательный, духовно созидающий момент, который является другим полюсом к ветхозаветному или законодательному подходу, связанному с наказанием за грех. Тем не менее, как мы читаем в Священном Писании, милость превозносится над судом, милосердие выше суда. Поэтому если суд, справедливость устанавливают некую нижнюю границу, некие пределы, за которые человек не может выходить, иначе он будет наказан, – прощение и евангельская любовь устанавливают границу верхнюю. Тот идеал, к которому бесконечно в течение всей своей жизни должен стремиться каждый человек.

– Дорогие телезрители, Бог всегда готов простить и требует от нас того же. «Не судите, да не судимы будете, прощайте – и прощены будете», – говорит Евангелие. Легко ли? Нет. Возможно ли? Да. Будем просить Бога помочь нам на этом пути.

Ведущая Екатерина Соловьева

Записала Татьяна Муравьева