Преображение (Одесса). Священномученик Серафим (Чичагов)

Беседа с протоиереем Димитрием Предеиным.

‒ Путь новомучеников и исповедников Церкви Русской действительно удивителен. Каждый из них – звезда святости на церковном небосводе. Одной из этих звезд является святой священномученик Серафим (Чичагов), память которого совершается Церковью 11 декабря. О его подвиге, страданиях и служении и пойдет речь в сегодняшней программе.

Священномученик Серафим (Чичагов) входит в собор одесских святых. Как он связан с Одессой? Казалось бы, где Петербург, а где – Одесса.

‒ Свое служение владыка Серафим совершал не только в Петербурге, а в самых разных епархиях. Можно вспомнить, что одно время он был назначен в Польшу правящим архиереем. Правда, не смог туда доехать из-за военных действий. Что касается его причастности к собору одесских святых,  я вижу причину этого в том: когда он был правящим архиереем в Кишиневской и Хотинской епархии, он состоял председателем Аккерманского отделения Союза русского народа. Аккерман – это Белгород-Днестровский в Одесской области. Соответственно, это Одесская епархия. Он время от времени посещал заседания этого Союза русского народа. Благо, что из Кишинева ехать было совсем недалеко.

Он и в Одессе бывал неоднократно. Я думаю, он бывал в Одессе даже до того, как стал архипастырем. Потому что одно время у него была обязанность обустраивать артиллерийскими установками крепости западных рубежей Российской империи (например, в Бресте, Белгород-Днестровском). Поэтому, вероятно, он все эти объекты исследовал и, как военный, уже тогда наладил определенные связи.

‒ Вы уже очертили две вехи его жизни: священство и служение в миру. Расскажите о детстве, юности и образовании будущего святителя.

‒ Будущий священномученик Серафим (Чичагов) родился в дворянской семье. У него было благородное происхождение и значительная родословная: из его рода произошли два адмирала. Ему было чем гордиться. Но его родители и родственники и на него тоже возлагали определенные надежды, и он их полностью оправдал. Он окончил классическую гимназию в Петербурге, затем Пажеский корпус и Михайловскую артиллерийскую академию. В общем-то, это был обычный путь образования для юноши из его круга: дворянского сословия и офицерской среды.

Он принимал участие в боевых действиях во время Русско-турецкой войны в Болгарии. Причем проявил себя с самой героической стороны. При взятии Плевны он получил ордена и даже дарственную саблю от государя-императора за совершенные подвиги. Так что он отличался и личной храбростью, и отвагой, и умом.

Тут надо сразу сделать такое примечание. Многие герои погибли в этой войне. Многие были награждены посмертно. Но Господь его сохранил. Он остался жив и практически невредим. У него не было никаких увечий, травм, которые впоследствии могли бы быть препятствием для его священнослужения, служения Церкви. Он был именно храним каким-то особым Промыслом Божиим во время этих боевых действий. Что еще любопытно, нужно сразу отметить, что эти события и личное участие в них отразились в его первых литературных опытах. Он написал несколько книг об этом периоде.

‒ Как проходил его дальнейший путь? Вдруг священство. Или такого не было?

‒ Это был очень неожиданный поворот в его жизни, когда он, будучи уже полковником (и можно было ожидать, что со временем он станет генералом), вдруг принимает решение оставить карьеру, пишет прошение государю-императору об увольнении с военной службы, чтобы принять священный сан. Это можно объяснить непосредственным влиянием и даже прямым благословением святого праведного отца Иоанна Кронштадтского.

‒ Я слышал, что он даже его супругу уговаривал.

‒ Да, это была отдельная история. Но вообще вся его родня была противником этого решения. Практически никто его не поддержал. Но больше всех страдала супруга. Одно дело быть членом дворянского общества, быть супругой полковника, и вдруг – попадья. Для нее это было абсолютно неожиданным, она была к этому морально не готова. Поэтому самому отцу Иоанну Кронштадтскому приходилось с ней непосредственно общаться, чтобы донести до нее важность и ответственность этого служения. Возможно, он сказал ей еще что-то такое, что до нас не дошло, может, даже что-то пророческое.

Во всяком случае, ее отношение в корне изменилось, и она приняла это решение. Я думаю, что впоследствии у нее не было поводов в этом раскаиваться. Но, к сожалению, недолго она прожила после того, как он принял священный сан. У нее была своя стезя жизни. Но, по крайней мере, я думаю,  даже если отец Иоанн Кронштадтский сказал ей, что ее муж будет за нее молиться и в этой жизни, и в будущей, то, наверное, для нее это было каким-то очень важным подспорьем.

По поводу поворота в жизни… Принятие священного сана – это одно. После кончины его супруги возникла другая ситуация: что делать дальше? Потому что у него было четверо маленьких детей. Пусть даже не совсем маленьких. Старшей дочери было уже лет 18, но младшей было всего десять. Четыре дочери, что с ними делать? Вот тут, я думаю, будущий владыка Серафим поступил очень правильно: он поручил воспитание своих детей доверенным людям, а сам принял монашеский постриг. Теперь начинается уже совершенно новая эпоха в его жизни.

‒ Каким он был монахом?

‒ Это был очень непростой момент. Об этом сейчас мало кто вспоминает, но ведь вначале его определили на послушание в Троице-Сергиеву лавру. Где-то один год он там прожил, и ему было очень тяжело. Потому что большинство братии были выходцами из простых сословий – бывшие крестьяне и рабочие, а тут дворянин, образованный человек, владеющий языками, бывший военный офицер вдруг приходит и становится на общее послушание. Они к нему относились с недоверием, непониманием. Так что ему пришлось через свои связи в обществе добиваться перевода в другой монастырь.

Его перевели в Суздаль наместником Спасо-Евфимиева монастыря. Это тоже очень интересный момент. Сейчас об этом мало кто знает. Я был в этом Спасо-Евфимиевом монастыре в Суздале, и мне показывали бывшие камеры заключенных, где отбывали наказание представители духовенства, которые совершили какие-то преступления. Это была тюрьма для священников, которые в силу каких-то причин оказались за гранью закона и отбывали там сроки наказания. А он был наместником этого монастыря.

Это было совершенно особое послушание, но он к нему очень ответственно подошел. Он пересмотрел дела многих заключенных, понял, что некоторые заключены по клевете, их нужно освободить, и он добился их освобождения. А о тех, которые были осуждены за дело, он заботился (об их содержании, исправлении и снабжении духовной литературой).

Но был такой момент, когда на волне либеральных настроений некоторые деятели начали выступать за закрытие этой тюрьмы. А он высказался за то, чтобы ее сохранить, и не только он один, но и архиепископ Сергий (Спасский), который был правящим архиереем его епархии. Он сказал, что если эту тюрьму упразднить, то правящим архиереям будет тяжело управлять своим духовенством… Да, были вещи, которые сейчас даже дико себе представить.

‒ Революционное брожение.

‒ К сожалению, да. В то время некоторая часть духовенства была охвачена этим, и, наверное, тогда это было оправданно. Вот на такое трудное послушание направил его Господь, и он с ним достойно справился.

‒ Как он становится епископом?

‒ Именно благодаря тому, что он очень разумно управлял теми монастырями, на которые его назначало священноначалие (это было не только в Суздале, но и в других местах), его организаторские таланты, талант общения с людьми и просто его строгая жизнь были замечены. Наверное, очень позитивное влияние на его карьеру в Церкви, если так можно выразиться, оказало его военное прошлое, потому что он привык к очень строгой самодисциплине, все делал по правилам, четко, и он так же строил всех своих подопечных, чтобы они, как в армии, всё четко выполняли. Поэтому его кадровый аппарат работал замечательно. Везде, где он появлялся, он сумел выстроить такую вертикаль власти и систему управления, что она действовала чрезвычайно эффективно.

Конечно, такие менеджеры и управленцы Церкви нужны. Поэтому вполне заслуженно (не то чтобы по каким-то связям, а по его внутренним качествам и заслугам) он был поставлен на высокую свещницу архипастырского служения. Тем более что это было сделано в очень смутную эпоху, когда стать архиереем означало буквально принять на себя крест определенных страданий, служения Церкви в очень тяжелых условиях. Это было вызовом, который он успешно принял.

‒ Владыка Серафим – один из епископов, который болел за возрождение приходской жизни. Как он видел это возрождение?

‒ Это отдельная и важная страница в его биографии. Он понимал, что возрождение Церкви нужно начинать с возрождения подлинной общинной приходской жизни, чтобы храм был не просто местом совершения треб, когда люди пришли, заплатили деньги, им что-то отслужили, они ушли и забыли о том, что там были. Это должно быть место, вокруг которого люди собираются как возле какого-то светоча, для Евхаристии, для духовной жизни, общения, взаимной помощи. В настоящей общине, какой она была в апостольский период, у верующих одно сердце, одна душа. Они готовы были поделиться с ближним последним куском хлеба. К этому он и стремился – к возрождению древнехристианского духа.

Я думаю, если бы таких людей, как владыка Серафим, было больше в первые годы XX века, не было бы никакой революции. К сожалению, таких людей было очень мало. И его призывы к возрождению приходской жизни были реализованы только в его Орловской епархии. Он заботился о том, чтобы были устроены приходские советы, приумножались приходские библиотеки, были приходские собрания, общение после богослужения. Все очень правильно делалось, но именно в его епархии. А епархий-то было огромное количество, и в большинстве из них все было по-другому.

‒ Каким он был епископом вообще (помимо общинной жизни и заботы об этом)?

‒ Я не встречал о нем никаких отрицательных отзывов. В то время было много достаточно либеральных и острых на язык публицистов, которые замечали слабую сторону архиереев и с радостью всё это выносили на свет божий, делали достоянием широкой публики. Но Серафим (Чичагов) был образцовым архиереем, каким и должен быть настоящий архипастырь, который, как отец, заботится о своей пастве, поощряет тех, кто достоин поощрения, наказывает тех, кто достоин наказания, заботится о развитии своей епархии и делает все для того, чтобы это развитие было возможным.

Тут есть еще одна немаловажная черта. Дело в том, что, будучи отставным полковником, владыка Серафим получал военную пенсию, которая была солидной. Значительную часть этой пенсии он тратил на благотворительность. Он помогал бедным, неимущим людям. Он заботился о восстановлении храмов, которые были в запустении или вообще закрыты. Первый храм, в котором он служил в Москве, он сам восстановил. До этого храм был тридцать лет закрыт. Это было буквально преображением реальности.

Там, где был Серафим (Чичагов), шло улучшение, реальное возрождение церковных объектов и храмов, а главное – человеческих душ. Его имя означает «пламенеющий». В нем был этот огонь любви к Богу и ближнему. Я думаю, что для архиерея это самое главное качество.

– Он напрямую связан с другим пламенеющим Русской земли – Серафимом Саровским, буквально участвовал в его прославлении. Расскажите об этом моменте. Это до епископства, насколько я помню.

‒ Да, это было в более ранний период, в первые годы ХХ века, потому что канонизация Серафима Саровского – это уже 1903 год. Соответственно, до этого будущий владыка написал книгу – «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», в которой он уже заложил фундамент для канонизации Серафима Саровского.

Любопытно, что когда он работал над книгой, он впервые приехал в Дивеевский монастырь и начал выяснять, кто из старых монахинь может что-то ему рассказать о преподобном Серафиме. Ему тут же сказали: «Вас уже ждут». Блаженная матушка Пелагея Саровская говорит: «Я давно его поджидаю, потому что мне преподобный Серафим сказал: когда придет другой Серафим, я должна ему сообщить, что он обязан подойти к государю-императору и сказать ему о том, что пора уже причислять к лику святых преподобного Серафима Саровского».

Для него это было как снег на голову. Он говорит: «Я не настолько высокопоставленный человек, чтобы мне напрямую общаться с императором; я не могу так просто взять и попросить аудиенции». Но это оказалось пророческим словом. Потому что когда он написал свою книгу, у него уже был повод представить ее на рассмотрение государя-императора. Его приняли, и эта книга сыграла очень важную роль – его даже поставили распорядителем и организатором церемониала канонизации Серафима Саровского.

И мы видим, насколько все было прекрасно организовано, даже есть хроника, видеосъемки, как это все блестяще проходило. Масса народа – и все было настолько четко сделано! Никаких эксцессов, никакой давки. Все было четко, по порядку, как в армии. Поэтому я думаю, что его участие в прославлении преподобного Серафима было настолько велико, что он был не просто орудием Промысла Божьего в этом, а сам внес в это свою личную лепту.

‒ Синергия такая была…

‒ В этой связи можно вспомнить, что когда он уже закончил работу над книгой и еще находился в Дивеевском монастыре (в своей келье, которую ему выделили на это время), ему явился сам преподобный Серафим: просто вошел к нему в келью. Он описывает, как это было. Это было настолько необычно! То есть не то чтобы в какой-то небесной славе вдруг явился с неба Серафим – нет, это было как какое-то обиходное явление: просто в дверь кельи вошел преподобный Серафим Саровский и сказал ему: «За то, что ты написал эту книгу, можешь просить у меня что хочешь».

Владыка Серафим (Чичагов), понимая, что это именно преподобный Серафим Саровский общается с ним лицом к лицу, говорит: «Батюшка Серафим, мне так хорошо с Вами, что я ничего больше не желаю, как только всегда быть с Вами». Это все, что он мог сказать в тот момент. И улыбка преподобного Серафима, которая была ему ответом, была предсказанием того, что он разделит с ним небесную славу.

‒ Какими добродетелями отличался святой при своей жизни?

‒ Это был человек необыкновенно одаренный. Разнообразие тех талантов, которые мы в нем замечаем, редко встречается в одном человеке. Он был отважным воином ‒ настоящим героем войны, талантливым писателем, врачом. Он написал замечательное объемное исследование по медицине; это целая система Серафима (Чичагова). Кроме того, он был человеком, одаренным религиозно. То есть он был духовидцем, у него были мистические опыты: в частности, явление преподобного Серафима Саровского. Вместе с тем он был очень талантливым организатором церковной жизни.

Я считаю, это уже серьезный перечень его добродетелей, положительных качеств, и всеми ими он угождал Господу. Как говорится в Евангелии: «кому много дано, с того много и взыщется». Ему было много дано, но с него и было что взыскать. Он все  таланты реализовал, ни один из них не зарыл в землю.

‒ После революции начинается Голгофа Русской Церкви (и, в частности, святителя Серафима (Чичагова) тоже). Как он все это претерпевал и сколько понес ради Христа издевок, бичеваний, арестов и где в конечном итоге умер?

‒ К сожалению, он во всей полноте испил чашу страданий. Была такая интересная деталь, эпизод в его жизни. Святейший патриарх Тихон (святитель) хотел его спасти от волны репрессий, понимая, что сейчас все это накатится, что никто не сможет этого избежать. Он пытался вывести его из этого поля страданий, специально назначил его правящим архиереем в Польшу, чтобы тот оказался на территории другого государства, не был  под властью Советов, чтобы они не могли ему причинить никакого зла.

Но, к сожалению, патриарх чуть-чуть опоздал с этим решением; уже шли военные действия, которые просто не позволили пересечь линию фронта. Поэтому владыке Серафиму пришлось остаться в Москве. Вскоре последовали аресты, допросы... Ему пришлось неоднократно менять место жительства.

Его пыталось использовать во благо Церкви священноначалие. Мы можем вспомнить, что он все-таки принял декларацию 1927 года митрополита Сергия (Страгородского) и, соответственно, стал одним из его близких соратников. Поэтому его назначили на Ленинградскую кафедру, но ему пришлось там очень тяжело. То есть именно при нем была первая волна закрытия и разрушения храмов.

Это было настолько страшное время! Когда храм закрывали, его тут же и разрушали. Красивые, прекрасные, старинные храмы сразу стирали с лица земли. И ему приходилось быть свидетелем этого. Он ничего не мог противопоставить в ответ, ничего не мог сделать. Поэтому ему пришлось очень тяжело. Он передал эту епархию впоследствии своему преемнику – будущему патриарху Алексию (Симанскому).  

Последние годы своей жизни владыка провел на съемной квартире у одной еврейской семьи (он снимал две комнаты). Ему приходилось жить только на то, что ему приносили как помощь, как подаяние его личные друзья, знакомые. Потому что фактически по возрасту он уже не мог нести какого-то церковного служения.

‒ Как проходил его последний арест?

‒ Это вообще такая история, что просто берет за живое. Старцу уже восемьдесят один год. Ну оставьте его уже в покое! Ясно, что он неопасен для этой власти, он живет себе как частное лицо, на квартире. Нет, все равно его нашли, за ним приехали и увидели, что он настолько немощен, что сам даже не может идти. Его положили на носилки и увезли в Таганскую тюрьму; старца, который буквально уже дышал на ладан. Ясно было, что ему уже осталось жить считанные дни.

 ‒ Я слышал, что его везли даже в машине скорой помощи.

‒ Есть разные версии. Некоторые считают, что это была машина скорой помощи; другие говорят, что это была арестантская машина под видом машины скорой помощи. Может быть, это была именно тюремная машина скорой помощи. То есть разные могут быть объяснения. Но факт тот, что путь его был не в больницу: его везли прямо в тюрьму. Но даже в тюрьме его не оставили в покое. Там опять начались новые допросы, моральное давление, и в конце концов его расстреляли. Человека, который и так скоро умер бы. И все равно ему не дали умереть своей смертью.

Но здесь я вижу какой-то особый Промысл Божий: Господь хотел его сподобить, помимо прочих небесных наград, еще и мученического венца. Есть у меня такое представление: если преподобный Серафим пообещал ему, что он будет с ним, то мы понимаем, что по уровню личной святости между преподобным Серафимом Саровским, который является одним из величайших святых Вселенской Церкви всех времен, и святым Серафимом (Чичаговым), который был, безусловно, праведным, благочестивым человеком, все-таки есть большое расстояние. Но путем этого мученического венца он, конечно, сразу к нему приблизился.

Я думаю, это было особой милостью Божией к нему, что он сподобился принять смерть за Христа. И принял ее очень достойно, об этом сохранились воспоминания очевидцев. Люди по-разному ведут себя перед смертью: кто-то просто смиряется перед такой судьбой, стоит с поникшей головой, молится, крестится и уже, может быть, плачет. Он себя вел по-другому. Он вел себя в последние минуты жизни скорее даже не как архиерей, а как боевой офицер. То есть он воспринял это с воинской честью.

Он понимал, что они являются его врагами. Ясно, что эти красноармейцы для него, бывшего царского офицера, были идеологическими противниками. Будучи архиереем, он против них не враждовал, не участвовал в антисоветской агитации. Никогда такого не было. Но он понимал, что никакой внутренней близости с ними он не может иметь. Это именно его враги и по вере, и по взглядам. Он с чувством достоинства принял эти пули. Было видно, что он абсолютно не боится этих врагов. И эти пули, которые вонзились ему в грудь, не сломили его волю.

‒ Меня просто потрясает его последний ответ следователю. Могли бы Вы его прокомментировать?

‒ Да, это слова, достойные войти в историю не только его жития, а именно всего мученичества нашей Церкви, потому что он произнес пророчество. Он прямо сказал этому следователю: «Вы же знаете историю Церкви, Вы достаточно образованны для того, чтобы знать, что гонения, которые сейчас воздвигли против христианства, далеко не первые в истории, такие были и раньше. Но чем они заканчивались? Они заканчивались торжеством православия: Церковь все равно побеждала. Так же закончится и это гонение. Православие восторжествует, Церковь будет восстановлена, победим все равно мы, христиане».

Когда он произнес эти слова, они были зафиксированы в протоколе. Они исполнились полностью. Мы видим: прошло семьдесят лет, Церковь восстановлена, коммунистов уже нет, Советская власть уже давно исчезла, а Церковь процветает и развивается дальше.

 ‒ Каково значение личности священномученика Серафима для Русской Церкви?

‒ Полагаю, мы можем гордиться тем, что в истории нашей Церкви был такой человек, такая личность, как святой священномученик Серафим (Чичагов). У меня его личность вызывает просто восхищение. Это настолько цельный образ: он такой, какой он был. Это как святой Мартин Турский ХХ века. В нем есть буквально что-то монолитное. И опять же хочется повторить: «Как жаль, что такие люди были редким явлением в нашем епископате, потому что именно на них и можно было равняться».

Это человек, который жил ради Христа, ради Церкви. Происходя из среды православной, но малорелигиозной (потому что тогда были разные настроения в армии, в дворянстве), он сам прочувствовал истину православной веры, настолько возлюбил Церковь и Господа Иисуса Христа, что посвятил всего себя (свое время, силы, средства) только на служение Господу. И те успехи, которых он добился, показывают нам, что может сделать буквально один человек, который по-настоящему хочет послужить Иисусу Христу. Поэтому, полагаю, пройдут еще многие годы, десятилетия, а может быть, и столетия (сколько просуществует мир), но подвиг этого человека никогда не будет забыт.

Ведущий Андрей Гавриленко, протоиерей

Записала Таисия Зыкова