Преображение (Одесса). Святитель Димитрий Ростовский

Беседа с протоиереем Димитрием Предеиным.

– Четвертого октября Святая Церковь чтит память дивного ученого и просветителя – святителя и угодника Божия Димитрия Ростовского. Именно о его трудах и жизни пойдет речь в сегодняшней программе. В студии доктор богословия, протоиерей Димитрий Предеин.

Расскажите о славном происхождении будущего святителя.

– Димитрий Ростовский – поистине выдающийся святитель, он происходил из украинского города Макаров Киевской области. В то время эта местность называлась областью Войска Запорожского. Его отец был сотником в этом войске. Таким образом, можно утверждать, что Димитрий Ростовский происходил не из духовного сословия. Он не был наследственным священнослужителем, а был казаком по происхождению.

Это довольно необычный случай такого рода, потому что в Центральной России в то время уже более-менее сложилась система сословного духовенства. Вероятно, в тот период в Киеве такие варианты были еще вполне возможны, и они были возможны прежде всего благодаря появившейся Киевской братской школе, которая впоследствии стала называться Киево-Могилянской академией. Многие люди из казацкой старшины отдавали туда своих детей. А поскольку образование было по преимуществу богословским, философским и с духовным уклоном, то многие из этих выпускников впоследствии, если имели к этому склонность, принимали священный сан.

– Вы уже сказали, что Димитрий учился в Киево-Могилянской академии; расскажите о его учебе и как он стал монахом.

– Он от рождения имел имя Даниил, а фамилия у него была Туптало. Это довольно обычная для того времени украинская фамилия. Он отлично учился. У него были прекрасные умственные способности, которые проявились  с раннего детства, и учился он, можно сказать, с детства, потому что в то время обучение занимало много лет. То, что он учился в таком святом месте, в Киеве, под монастырскими сводами, имело свой большой плюс: он привык к храмовому благочестию,  присмотрелся к жизни монахов и решил для себя, что это то, чего ему бы хотелось.

Из жизни своего отца, друзей и родственников он, конечно, прекрасно знал военный казацкий быт, но ему было ближе именно служение Церкви. Не только священнослужение, но именно монашеское призвание. Уже в 17 лет он делает для себя этот судьбоносный выбор и принимает монашеский постриг, причем не в Киево-Печерской лавре, а в Кирилловом монастыре. Но он оставался в Киеве, в сфере влияния своих учителей, своих наставников, которые присмотрели его в годы учебы и в дальнейшем оказывали ему определенную протекцию.

– Какие ученые труды он принял на себя в это время?

– В первые годы после окончания академии Димитрий Ростовский прославился прежде всего как проповедник. Это общая черта для выдающихся церковных деятелей той эпохи: они могли себя проявить прежде всего в проповеди. Ораторское искусство и риторика очень хорошо преподавались в Киево-Могилянской академии. Те, кто ими овладевал в полной степени, у кого был к тому же природный дар, привлекали к себе внимание всех слоев общества. И образованные люди любили в храме услышать красивую проповедь, и простые люди многое могли почерпнуть для себя из этих устных наставлений, тем более что в то время какая-то часть населения была еще безграмотной.

Димитрий много путешествовал в эти годы по Украине. Он занимал официальную должность проповедника в разных городах. В наше время такой должности нет. У нас проповедует тот священник, который служит в этот день литургию в храме. Так принято, как бы он ни проповедовал. Тут уже, как правило, альтернативы нет. А в то время было принято по-другому. Была официальная должность проповедника, и он был профессионалом своего дела; было заведомо известно, что он скажет красивую и содержательную проповедь.

Эти поездки по стране очень помогли и в духовном, и в научном становлении Димитрия Ростовского, потому что он общался с людьми разных сословий, он увидел жизнь такой, как она есть. Раньше он находился в каком-то своем маленьком мирке, общался только со своими товарищами по учебе, жил в монастыре. А здесь ему уже пришлось увидеть реальные человеческие горести, проблемы, несчастья, социальную несправедливость. Все это отразилось на его творчестве и характере.

Как раз к этому времени он и приступает к главному труду своей жизни. В 1684 году, когда ему было 33 года (возраст Христа), он получил послушание в Киево-Печерском монастыре заняться составлением житий святых. Он взялся за это с большим энтузиазмом. Тем более что это было место, исключительно подходящее для подобных занятий, потому что прямо под ним, в этих пещерах, находились святые Божии угодники. В таком числе и такие великие святые, как нигде в мире. Это уникальное место. Поэтому там он и занялся этим трудом.

Его целью не было составление житий Киево-Печерских святых, потому что они были давно составлены. Был Киево-Печерский патерик, который он использовал как один из источников для своей книги Четьи-Минеи, как назывались эти жития святых. Почему они так назывались? Потому, что Минея – это богослужебная книга календарного характера, в которой указаны службы на каждый день. А здесь получается не служба, а жития тех святых, которым служится служба на этот день. У него были своего рода приложения к Минеям, только для домашнего чтения, а не для богослужения.

Такие опыты были и раньше. Он был не первым в этом отношении. Были, допустим, Четьи-Минеи, написанные московским митрополитом Макарием в XVI веке, были аналогичные сборники у католиков. Их он тоже использовал. Таким образом, он не на пустом месте создавал свое творение. У него был целый ряд уже вполне сложившихся источников, но при этом мы бы глубоко ошиблись, если бы считали его компилятором.

У него был творческий подход. У него был свой выразительный индивидуальный стиль. Мы его сразу узнаем, когда читаем любое житие святых в его собрании. Кроме того, он использовал многие исторические источники, в которых упоминались те или иные святые. Если это была документальная хроника, он этим пользовался. Он прекрасно знал латинский и польский языки, поэтому все источники на этих языках он тоже мог использовать. А их было очень много, гораздо больше, чем на славянском языке.

Потому горизонты его были широки, и он оказался, наверное, какой-то просто идеальной личностью для написания такого труда. Потому что в нем пересеклись многие линии: и культурные, и богословские, и духовные, так что он, будучи человеком, происходившим не из духовного сословия, а казаком, обладавшим большим здоровьем и силой, всю свою мощь и энергию, которые Господь дал ему от природы, вложил в этот колоссальный памятник.

Это было только начало. В 1686 году он получил на этот труд благословение патриарха Адриана. Это было уже новым импульсом, новым витком в отношении этого труда, потому что он почувствовал, что его труд, во-первых, будет издан, так как есть поддержка на общецерковном уровне, а во-вторых, он получит распространение не только в Киеве, не только в Украине, но и на всей территории Русской Церкви. Конечно, я думаю, это прибавило ему энтузиазма.

– Четьи-Минеи стали самым крупным произведением славянской литературы. Какое значение эта книга имеет до сих пор?

– Значение этой книги необыкновенно. Я помню свое первое впечатление от ее прочтения. Так сложилось, что в период своего воцерковления, когда я еще учился в школе, я зашел в храм, в Свято-Троицкий кафедральный собор Днепропетровска, и общался со знакомой женщиной. Она мне посоветовала купить эту книжку. Эта женщина мне сказала, что это очень хорошая книга, она мне понравится. Там стояли не 12 томов, а только один том Димитрия Ростовского за ноябрь. Я его приобрел, и вскоре после этого (а это было осенью) я заболел. Какое-то время дома пролежал больным. Будучи в таком вынужденном бездействии, я как-то раз посмотрел на книжную полку и взял эту книгу.

Я никогда не забуду этого чувства! Я никогда в жизни с таким настроением не читал жития святых. До этого просто я вообще с ними особо не сталкивался. А после много раз пытался читать, но такого ощущения буквально осязаемого присутствия благодати, какого-то вдохновения, буквально общения с этими святыми у меня никогда больше в жизни не случалось. Этот ноябрьский том я запомнил на всю жизнь. Я каждого святого, который там описан по дням, воспринимал как какую-то особую личность. И настолько это все ложилось на сердце, что я бы сказал, что в моем воцерковлении какую-то катехизическую роль сыграл Димитрий Ростовский. Вроде бы прошло столько времени: он жил в XVIII столетии, а я живу уже в XXI веке, но тем не менее этот его труд оказался для меня абсолютно актуальным. Он был очень живым и очень проникновенным.

Это не только мое впечатление. Миллионы людей прошли через это. Мы можем почитать свидетельства современников Димитрия Ростовского, как они восприняли книгу; на протяжении XVIII, XIX и XX веков эта книга постоянно была в ходу. Она много раз переиздавалась, дополнялась. В начале XX века Ключевский написал примечание к его житиям святых. Определенное совершенствование шло, но самое главное – он сумел осуществить этот труд на таком уровне, что он был принят церковным народом. Вот что самое главное! Это уже был эталон житий святых. Все остальные сразу отступили на второй план. После этого жития святых, как правило, читали по Димитрию Ростовскому.

При этом я хотел бы подчеркнуть другой момент. Ведь судьба его книги могла сложиться совершенно иначе, если бы не определенная доля везения. К тому моменту, как он уже составил первый том, завершил и издал его, патриарх Иоаким потребовал его к отчету. К тому времени патриарх сменился. Адриана уже не было, был новый патриарх, а у него был совершенно другой взгляд на эти вещи.

Когда он почитал эту книгу, сразу обратил внимание на некоторые особенности, свойственные украинскому богословию того времени, но которых не было в Москве и Центральной России. Например, Димитрий Ростовский называл Августина и Иеронима святыми. Это сейчас они у нас в календаре имеют титул блаженных. А в то время в Москве они вообще не считались святыми. У них был какой-то  неопределенный статус. Во всяком случае, считалось, что их сочинения испорчены католиками и что их лучше не читать.

Спасло книгу именно то, что помимо патриарха Димитрий Ростовский посетил еще царей Петра и Иоанна и им эту книгу тоже показал. Вот им она как раз очень понравилась, и они ему в дар каждый подарили по шикарной лисьей шкуре. Это был знак царской милости, которой можно было апеллировать перед патриархом. И когда это стало известно Иоакиму, он пошел на попятную. Он ограничился тем, что приказал вырезать эти страницы, где были вышеуказанные учения, но в целом проект продолжил свое существование.

‒ Вскоре святитель Димитрий становится епископом, святителем. Расскажите, каким он был епископом.

‒ Очень большую роль в личности архипастыря играет его образование. Я много раз видел это в жизни. Какую духовную школу закончил тот или иной архиерей, в какую эпоху он воспитывался, где проходило его образование – так он себя дальше и ведет на кафедре. Разумеется, из одной и той же духовной школы выходят разные люди, но все равно есть какие-то общие черты.

Димитрий Ростовский примыкает к многочисленной плеяде украинского епископата, который в то время доминировал по всей Русской Церкви. Если не ошибаюсь, чуть более 90% всего епископата Русской Церкви в то время были именно выходцами из Киева, из Киево-Могилянской академии. Они несли свой взгляд на Церковь, на духовность своей пастве. В целом Димитрий был довольно деятельным архиереем: он был энергичен, красноречив, был убедителен в общении с народом.

 Но при этом нельзя умолчать о такой любопытной подробности в его жизни. Мы называем его Димитрий Ростовский, хотя он был украинец и при этом еще включен в лик сибирских святых. Спрашивается, как это все совместить? То, что он был по происхождению украинец, – это понятно, а в лик сибирских святых он попал потому, что его хиротония во епископа была по инициативе императора Петра Алексеевича, который хотел его отправить митрополитом в Тобольск (как просветителя Сибири). Но этого не произошло. Димитрий Ростовский заболел, около года он прожил в Москве, и здесь можно строить различные догадки, почему все так произошло, что это была за болезнь и почему она закончилась, когда его решили не отправлять в Тобольск, а отправили именно в Ростов.

Я думаю, наиболее логичным предположением является то, что вот это решение (о том, что его отправят именно в Тобольск) ему было очень тяжело перенести. Во-первых, он был сам по себе южанин: он привык к теплому климату, он привык, что даже зимой можно спокойно перемещаться по улице и не бояться этих страшных морозов, которые были в Тобольске. То есть там жизнь фактически замирает на какое-то время, когда все это происходит. Нужно просто сидеть где-то в отапливаемом помещении, тут уже не подумаешь об объезде епархии по этим колоссальным сугробам. Только в теплое время можно было заниматься более-менее активной деятельностью, поэтому ему, очевидно, было тяжело смириться с такой мыслью – ехать туда. Кроме того, он уже осознал для себя совершенно ясно, что главное его дарование, полученное от Бога, ‒ это научная работа, это труд, который он уже успешно осуществлял. Жития святых, которые нужно было закончить, требовали еще многих лет буквально подвижнических трудов, которые можно было вести только в благоприятной, сравнительно спокойной обстановке и в местности, географически не удаленной от главных научных центров – Киева и  Москвы.

Ясно, что если бы он оказался в Тобольске, можно было бы забыть об этом. Видно, это все на него повлияло,  он упал духом, и на этой почве развилось какое-то заболевание. Оно было настоящим, было подлинным, реальным. Он не симулировал, но при этом оно коренилось в его внутренних психологических переживаниях. Поэтому как только проблема решилась (Петр дал разрешение оставить его правящим архиереем в Ростове), тут же он сумел преодолеть все свои заболевания. Это был судьбоносный момент для него, и, наверное, Сам Господь Своим Промыслом так определил, чтобы он попал на эту кафедру в Ростов, и это было счастьем для его паствы, потому что они получили не просто образованного, умного, красноречивого архиерея, но и по-настоящему святого, духовного человека.

‒ Одной из основных задач он поставил образование народа. Как он это делал и почему так высоко ставил образованность?

‒ Сейчас нам это, может быть, даже не совсем понятно. Мы живем в другое время. В нашем обществе большинство людей имеют высшее образование. В то время много было вообще безграмотных, они даже не умели читать и писать, не знали основных истин. И это особенно играет роль, когда мы говорим о религиозном контексте. Христианство было на Руси уже семь столетий, и при этом многие христиане не знали даже самых основных догматов своей собственной веры. Когда он столкнулся с этим невежеством, то пытался нести просвещение посредством прежде всего обучения, образования. Он создал школу в Ростове, он отдельно работал с духовенством, он буквально проводил курсы для того, чтобы сами священники тоже свой уровень повышали, потому что когда они жили в такой среде, где требовалось прежде всего совершать требы, то это тоже для многих из них было началом деградации. Так вот, он им напоминал о пастырском долге, о том, что нужно людей просвещать, нужно учиться нести апостольское служение, потому что мы наследники этой благодати. Мы должны возвещать людям Евангелие. И это все у него получалось успешно, поэтому до сих пор в Ростове он является, наверное, одним из самых почитаемых святых, он оставил глубокий и плодотворный след в этом городе.

‒ Львиную долю своей деятельности он посвящал борьбе с расколом. Есть даже такая цитата: «Окаянные последние времена наши! Святая Церковь сильно стеснена, умалена, с одной стороны, от внешних гонителей, с другой ‒ от внутренних расколов». Почему такую проблему видел он в раскольниках?

‒ Это довольно своеобразная сторона его деятельности. И если сравнить его Четьи-Минеи с книгой «Розыск о раскольнической брынской вере», то мы видим даже какой-то определенный диссонанс. То есть здесь  благость,  благодать, любовь, а там яркая, жесткая, резкая полемика. Почему он так воспринимал старообрядцев? Мы сейчас гораздо более миролюбиво настроены по отношению к ним. Но тогда были совсем другие времена. Сама рана раскола была тогда еще совсем свежей, кровоточащей. Это же были  времена патриарха Никона, они прошли сравнительно не так давно. Наверное, это было буквально второе-третье поколение после раскола. Было очень резкое противостояние, и особенно его шокировало это потому, что в детстве, в юности, в молодости он вообще ничего об этом не знал. На Украине не было раскола. Вся Украинская Церковь до 1686 года была под омофором патриарха Константинопольского, и она была цельной Церковью, в которой ничего ни о каком расколе не слышали. И тут, оказавшись в Центральной России, вдруг он увидел, что львиная часть его потенциальных прихожан не воспринимает его как архиерея; они его называют никонианином, потому что они оказываются в другой юрисдикции. Это вызвало его резкую реакцию; вплоть до того, что он пишет: «Старообрядцы пусть напишут на своих двух перстах “де мон”». Ясно, что это, конечно, сарказм. Наверное, живи он в наше время, таких вещей бы не написал.

‒ Как относился святитель к культуре, театру?

‒ Это тоже очень интересная его особенность – он был любителем театра. Но театра православного.

‒ Религиозного.

‒ Да. Он сам писал религиозного характера постановки, посвященные Рождеству Христову. Это было в украинской традиции того времени, потому что вертеп, который всегда строится на Рождество в Украине в любом храме, в любом монастыре (в Киево-Печерской лавре так он вообще стационарный, отдельный павильон – это рождественский вертеп), всегда был средоточием религиозной инсценировки. Ряженые – это отдельный театральный элемент. Это тоже помогало людям осмыслить какие-то истины христианской веры на доступном им уровне. Я считаю, это положительный момент.

‒ Какие чудеса происходили в жизни святителя?

‒ Когда он писал свои Четьи-Минеи, он вел не только скрупулезный научный труд, пользуясь многочисленными источниками: и древнеславянскими, и польскими, и латинскими – всеми, которые мог изыскать. И нашел он их очень много. Там были готовые сборники, но были и отдельные буквально манускрипты. Вместе с тем это была и духовная работа. Мне памятен один случай из собственного жития Димитрия Ростовского, когда он писал житие святого мученика Ореста и уснул. Он думал, что закончил житие, и лег спать. И ночью ему является святой мученик Орест и говорит: «Ты не все написал о том, что я сделал, как я пострадал за Христа; у меня еще были и другие ранения, увечья, пытки, которые я перенес, а ты об этом не написал». И показывает ему: вот у меня есть рана на руке, ноге... Димитрий Ростовский увидел все это в видении, проснулся и тут же внес в житие святого мученика Ореста. Это было откровение. Буквально от этого святого он находился в тесном общении с духовным миром, с миром святых, о которых писал, и они являлись ему реально.

‒ Скажите, как мы можем почтить память святителя Димитрия?

‒ Прежде всего нужно ему помолиться. И желательно сделать это в храме – посетить в день его памяти близлежащий храм, поставить свечу. Я думаю, что эта молитва не останется незамеченной. Я был у его святых мощей в Ростове,  почувствовал ту благодать, которая исходит от его святых останков, и хотел бы подчеркнуть – он был прославлен первым в Синодальный период, когда вообще любая канонизация продвигалась с огромным скрипом. Бюрократический государственный аппарат чинил множество препятствий на пути к канонизации любого нового святого. Первым проломил этот лед именно он. Потому что его святость была бесспорна, его мощи были полностью нетленны, и чудеса, которые стали тут же происходить, были настолько очевидны и их было так много, что игнорировать это было просто невозможно.

‒ Спаси Господи, отец Димитрий, за интересную, полезную и душевную беседу.

Мы прощаемся с вами, дорогие братья и сестры. Божией вам помощи, ангела-хранителя!

Ведущий протоиерей Андрей Гавриленко

Записали Таисия Зыкова и Ольга Румянцева