Преображение (Одесса). Памяти профессора МДА Николая Константиновича Гаврюшина

Беседа с протоиереем Димитрием Предеиным.

– Тринадцатого августа отошел ко Господу известный современный православный мыслитель, выдающийся ученый и философ, профессор Московской духовной академии, истинный сын Православной Церкви Николай Константинович Гаврюшин. Его памяти и посвящена сегодняшняя беседа.

Расскажите о происхождении и детстве будущего философа.

– Николай Константинович Гаврюшин – один из наиболее выдающихся православных мыслителей нашего времени. Родился он в Москве в 1946 году в семье довольно известного киносценариста Константина Лаврентьевича Гаврюшина. Отец его был яркой творческой личностью и сумел заразить своего сына любовью к знанию, причем к знанию в широком смысле слова. И хотя образование Николая Константиновича было филологическим, но главной сферой его интересов стала философия в широком смысле слова, именно как любомудрие. Не отдельная ветвь философии, не отдельный раздел или сфера, а именно любовь к мудрости. Это, наверное, было главной чертой его личности. Он был философом в строгом смысле слова. Не просто любителем мудрости, но и по-настоящему мудрым по жизни человеком.

– Какое образование он получил?

– Образование он получил в Московском государственном университете на филологическом факультете. Следует признать, что филология сыграла очень позитивную роль в его становлении как личности. Он владел несколькими европейскими языками, и это очень помогло ему впоследствии, когда он занялся философией вплотную, на глубоком уровне. Он мог читать произведения западных мыслителей в оригинале. Я помню, как-то помогал ему переезжать с квартиры на квартиру, мы переносили вещи из машины. Я думаю, процентов семьдесят всех перенесенных вещей были его книги. Многие из этих книг были многотомные собрания западных философов на иностранных языках. Уже тогда меня удивило, что это были старинные книги. Видимо, он покупал их где-то в букинистических магазинах, это были редкие издания.

– С какого времени Николай Гаврюшин начал трудиться во благо Святой Церкви?

– Уже в 1980 году, когда эпоха застоя была в разгаре, он начал сотрудничать с издательством Московской Патриархии. Кроме того, в середине восьмидесятых годов, еще до начала перестройки (по крайней мере, до начала яркого поворота государства к Церкви), он начал читать лекции в Доме ученых в Протвине. В 1987 году он был приглашен для преподавания в Московскую духовную академию и семинарию. Начиная с этого времени он преподавал в московских духовных школах. Если не ошибаюсь, на один год брал академический отпуск – в особенно тяжелый период (1999–2000 годы), когда у него были серьезные материальные проблемы. Тем не менее это был именно академический отпуск, Гаврюшин не уволился, не уходил. Он не хотел терять связь с московскими духовными школами. Как только ситуация нормализовалась, он тут же вернулся.

– Интересно, что он преподавал во многих учебных заведениях.

– Да, палитра его деятельности была очень разноплановой и впечатляющей. Во-первых, он многие годы преподавал в Институте истории, естествознания и техники. Я помню, что в своих лекциях и беседах он часто ссылался на свой опыт преподавания в институте. Насколько я понимаю, это была совершенно другая среда, но ему она была по-своему дорога. Он считал, что, преподавая там, исполняет важное служение. Кроме того, он в свое время читал лекции на историческом факультете Московского государственного университета по истории русской философии (и на дневном отделении, и на вечернем). Также не нужно забывать, что он был профессором Минской духовной академии и преподавателем Нижегородской духовной семинарии тоже на протяжении многих лет.

Я бы хотел особо выделить его преподавание в Минской духовной академии. Он сам с очень большой теплотой отзывался об этих духовных школах. Следует заметить, что звание профессора он получил именно там, в Минске. Его ученое звание было признано в Московской духовной академии постфактум.

– Какова была сфера его научных изысканий?

– Профессор Гаврюшин больше всего интересовался вопросами религиозной антропологии, космизма и вообще религиозной философии. Я даже не помню у него сколько-нибудь глубоких экскурсов в философию, которые бы вообще не соприкасались с религией. У него всегда был выход на эту тему, тему религии, христианства в частности, тему Церкви. Это я особенно ценил в его лекциях. Было видно, что он был именно христианским философом. Самые разнообразные вопросы, даже далекие от религии, он умел связать с религиозной картиной мироздания.

Гаврюшин очень много поработал над исследованием древнерусских рукописей «Диалектики» преподобного Иоанна Дамаскина. Если вспомните, у Иоанна Дамаскина главное произведение – «Источник знания», которое состоит из трех частей: «Философские главы» (или «Диалектика»); «О ересях»; «Точное изложение православной веры». Так вот, «Диалектика» Иоанна Дамаскина имеет самостоятельное значение. Зачастую в рукописях она была отдельно от остальных его произведений. Почти вся она составлена по Аристотелю. Сто пятьдесят рукописей «Диалектики» изучил Николай Константинович Гаврюшин. Он сам говорил, что постоянно сидел в архивах, в отделах рукописей библиотек и кропотливо изучал их, сверял их между собой. В этом плане его работа была очень велика.

Кроме того, он открыл и ввел в научный оборот несколько работ Константина Циолковского. Его несомненной научной заслугой является то, что он был мыслителем, который сумел самостоятельно найти доказательства подлинности Щукинской рукописи «Слова о полку Игореве».

– В свое время были очень известны антологии, издаваемые Гаврюшиным. Расскажите о них.

– Николай Константинович издал три антологии. В свое время они сыграли немалую роль для духовного просвещения, когда трудно было найти произведения, которые он в эти антологии включил. Сейчас их тоже нелегко найти, даже в эпоху Интернета некоторые из этих работ найти проблематично. Я принес сегодня в студию три книги: «Смысл жизни», книгу по философии русского религиозного искусства (об иконописи) и двухтомник «Русская религиозная антропология». Эти книги в свое время вызвали большой резонанс. Я думаю, что эти антологии принесли ему даже большую известность на каком-то этапе, чем его собственные произведения. Но в предисловии к каждой из этих антологий он сумел выразить самого себя. Эти вступительные статьи очень глубоки, содержательны; они показывают его силу и компетентность именно как религиозного мыслителя.

– Какие еще научные труды опубликовал Николай Константинович?

– Насколько я мог заметить, Николай Константинович не был склонен к написанию больших трудов. Объемных монографий мы у него почти не находим, за исключением, может быть, труда «Непогрешимый богослов» (об Эгидии Римском). В основном у него были статьи, из которых он впоследствии формировал сборники и издавал их. Это «Русское богословие. Очерки и портреты», «Этюды о разумной вере» и «По следам рыцарей Софии». Последняя – менее известная его книга, но очень важная. В ней есть прекрасные работы и о митрополите Филарете (Дроздове), и о Павле Флоренском, и о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова. Любая из этих книг показывает, насколько глубоко он умел проникнуть в сущность анализируемых им вещей. Почитайте любую его работу – и вы сразу поймете, насколько высокого полета была эта птица.

– Вы, будучи его учеником, почувствовали вкус его слова с кафедры. Каким он был преподавателем?

– Я очень хорошо помню его лекции. Я всегда сидел на первой парте, прямо перед ним. Часто он выходил из-за кафедры и на протяжении всей лекции стоял рядом со мной. Было такое впечатление, что он говорит именно прежде всего для меня. У него была сдержанная жестикуляция, и он постоянно показывал рукой в мою сторону. Поэтому мне все это очень легко ложилось на сердце, на память. Его лекции, его пояснения.

– Встречали ли Вы его лекции в аудиоформате?

– Честно говоря, ни разу этим не интересовался. Наверное, есть. Я слышал, недавно издали конспект его лекций по философии, по истории русской религиозной мысли (по-моему, в Нижегородской семинарии). Если есть распечатка, то есть и аудио, но это нужно где-то искать. Во всяком случае, я настолько тщательно конспектировал его лекции, что у меня не было особой необходимости в аудиоформате. Все эти конспекты у меня хранятся. Я очень хорошо помню его лекции.

Действительно, он был незаурядным лектором. Может быть, у него не было настолько яркой подачи материала, как у профессора Осипова, например, но при этом была глубина и заразительность. Он умел так подать каждую тему, что хотелось его слушать как можно дольше. Я даже помню реакцию некоторых моих сокурсников, причем довольно далеких от философии (она и сейчас в их жизни никакой роли не играет), насколько они поражались тому, как он умел очень сложные вопросы преподавать с такой легкостью, что было видно: он глубоко погружен в этот предмет.

– В извечном споре между платониками и перипатетиками на чьей стороне был Николай Константинович?

– Без всякого сомнения, на стороне перипатетиков. Я в этом никогда нисколько не сомневался. Причины этого нужно видеть, наверное, прежде всего в том, что на заре своей деятельности Николай Константинович занимался диалектикой. Она вся была построена на трудах Аристотеля. Иоанн Дамаскин в этом плане не был оригинален. Собственно говоря, это аристотелевская диалектика. Но дело не только в этом. Я знаю другую сторону медали. Она состоит в том, что Николай Константинович очень любил историю Церкви и прекрасно знал, что многие ереси в истории христианства были инспирированы именно платонизмом.

Помню, он мне как-то рассказывал, что читал книгу протоиерея Федора Голубинского «Премудрость и благость Божия в судьбах мира и человека» в дореволюционном издании в библиотеке Московской духовной академии. Он ее специально читал с целью найти там следы отрицательного влияния платонизма на Голубинского, но ничего такого не нашел. Я тоже потом эту книгу взял ради интереса. Никаких ересей я там не изыскивал, мне просто было интересно, что можно было в конце XIX века взять у Платона для объяснения мироздания. На меня эта книга не произвела никакого впечатления.

– Были ли у профессора Гаврюшина спорные моменты в богословии и философии?

– Думаю, что спорные моменты есть у любого настоящего профессора богословия или философии. Если человек умеет творчески мыслить, если он далек от шаблонов, если он думает не по стандарту, а ищет истину на новых путях, у него обязательно бывают неоднозначные, спорные суждения.

Например, меня очень удивила его мысль. Как-то мы с ним заговорили в частной беседе (это было даже не в академии) о повреждении человеческого разума грехопадением. Он совершенно уверенно, безапелляционно заявил, что разум человека грехопадением не поврежден.

– Ну, у него как у профессора, наверное, нет…

– Я так этому удивился! Но я думаю, что это следы картезианского рационализма. Если это философ, то он верит в силу разума. А он был прежде всего, конечно, философом. И еще один момент помню, который немало меня изумил в свое время, я даже писал об этом в одной из своих статей. Николай Константинович подозревал архиепископа Одесского и Херсонского Никанора (Бровковича) в симпатиях к пантеизму и приводил цитату.

Но дело-то в том, что не так давно Артем Соловьев доказал: на самом деле цитата, на которую ссылался Николай Константинович, – не цитата самого Никанора. Это он в своей работе цитирует чужие взгляды пантеистов, которые потом опровергает, полемизирует с ними. А Николай Константинович принял эту цитату за собственный текст архиепископа Никанора. Это ошибка, от которой никто не застрахован.

– У Вас лично как у ассистента и ученика профессора Гаврюшина случались ли разногласия с ним?

– Разногласия у нас с ним никогда не случались. Может быть, я даже ему прямо об этом и не говорил, но у меня было такое чувство, что можно было бы и сказать. Оно состояло в том, что Николай Константинович по характеру был человеком очень добрым, мягким, покладистым. Это замечательное качество.

– Но им, наверное, пользовались ученики.

– Да, для преподавания в семинарии они не совсем подходящие, потому что его добротой некоторые нерадивые семинаристы активно пользовались. Мне приходилось порой прибегать к трюкам, уловкам, я даже предупреждал семинаристов: «Сегодня Николай Константинович в плохом настроении, поэтому как следует подготовьтесь к лекции, потому что может быть разнос». На самом деле он приходил, как обычно, добрый и благодушный и никогда никого оценкой не наказывал. Я считал тогда и считаю до сих пор, что в некоторых случаях нужно быть более жестким в контроле знаний.

– Почему некоторые околоцерковные блогеры относятся к профессору Гаврюшину, мягко скажем, отрицательно?

– К сожалению это так, как ни странно. Даже когда мы говорим о такой безусловно светлой личности, как профессор Гаврюшин, который, на мой взгляд, был истинным сыном Церкви, благочестивым православным христианином, замечательным ученым, признанным в мировой академической среде. Знаю, что у него есть друзья в Европе, в частности во Франции, с которыми он постоянно поддерживал общение в серьезных философских кругах. Тем не менее нашлись злые языки, которые пытаются опорочить его имя. Это зависть человеческая – единственная причина, по которой кто-то может сейчас находить какой-то вред в его деятельности или какие-то отрицательные аспекты в его пребывании в академии. Люди, которые не могут подняться до такого уровня, пытаются компенсировать свою неполноценность нападками на тех, кому этого достичь удалось.

Без всякого сомнения, найдутся сотни, если не тысячи, людей, которые лично знали профессора Гаврюшина; они согласятся со мной во мнении, что Гаврюшин – это эпоха в истории Московской духовной академии. Это человек, который повлиял на миросозерцание поколений православных академистов, семинаристов. Это человек, который оставил глубокий и очень важный след в истории центральной духовной школы Русской Православной Церкви. Я полагаю, когда мы попытаемся объективно анализировать его деятельность, то со временем имя профессора Гаврюшина займет такую же высоту в истории духовного образования нашей Церкви, как имена того же Голубинского или Кудрявцева-Платонова, Введенского, то есть лучших наших мыслителей в истории Русской Церкви.

– Что Вы можете сказать о профессоре Гаврюшине как о человеке?

– Он был человеком необыкновенно порядочным, очень честным, справедливым, интеллигентным. При этом особенно важно подчеркнуть: он был очень внимателен к людям. Он умел выходить за рамки. Я знаю, некоторые преподаватели и профессора подчеркивали дистанцию между собой и студентами. Они садились за кафедру, читали свои лекции, отвечали на пару вопросов, опять разрывали дистанцию и уходили. С профессором Гаврюшиным никогда такого не было. К нему можно было всегда подойти, пообщаться на разные темы (не только философские).

До сих пор помню случай. Со мной случилась какая-то инфекция, и один глаз наполовину заплыл. Он это заметил и, когда мы остались одни на перемене, посоветовал помазать глаз настойкой календулы. Это подействовало – буквально за один день все прошло! Я до сих пор это помню. Я тогда еще даже не был его ассистентом, а просто одним из его студентов. Он всегда старался чем-то помочь, оказать поддержку. Его советы, рекомендации всегда попадали в самую точку.

– Чем более всего Вы считаете себя обязанным профессору Гаврюшину? Он был Вашим научным руководителем.

– Да, он был моим учителем, научным руководителем в академии при написании кандидатской диссертации. Он был моим научным консультантом в докторантуре. Кроме того, когда он преподавал у нас в академии, я был его ассистентом и три года преподавал в Московской духовной семинарии под его руководством. Так что я с ним общался очень тесно на протяжении академических трех лет (со второго по четвертый курс). Кроме того, потом я постоянно поддерживал с ним общение во все последующие годы.

Прежде всего я ему обязан любовью к философии. Он умел привить эту любовь. Главное, на что он ориентировал своих студентов, – на чтение первоисточников. Нужно было читать не просто учебники по философии, а самих этих философов, чтобы понять, что они собой представляют. Тогда я осознал, насколько важно ощутить стихию философской мысли, насколько важно проникнуться ею. Если ставить себе цель просто получить отличную оценку на экзамене, то это будет совсем другой подход к философии. А если вы хотите уяснить нечто для себя самого в каких-то глубоких философских вопросах, то надо обязательно читать первоисточники, читать серьезных философов, нужно думать над этим чтением. Это чтение всегда очень неспешное, сопряженное с размышлениями. В академические годы общение с профессором Гаврюшиным как раз научило меня этому чтению.

Кроме того, я отдельно обязан ему темой своей докторской диссертации, которую писал в общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Именно он подсказал мне эту тему – «Православные катехизические опыты второй половины ХХ века». Я очень ему за это благодарен. Потому что для меня самого это было прозрение. Я сам до этого не мог дойти, не мог сформулировать. А мне это казалось очень близким, я с любовью работал  над этой темой. Он умел направить студента на правильную стезю и при этом вдохновить его на работу.

Он умел внушить своему ученику уверенность в собственных силах, собственной значимости. Человек писал не просто для того, чтобы написать и получить очередную квалификационную степень. Он писал с осознанием, что это может быть вклад в развитие этой темы для следующих мыслителей, которые будут этим заниматься. С какой стороны ни возьми, профессор Гаврюшин из всех моих учителей за всю мою жизнь (и в семинарии, и в академии) повлиял на меня более других. Его влияние было особенно глубоким и плодотворным.

– Какие работы профессора Гаврюшина Вы могли бы рекомендовать нашим зрителям?

– Все, что попадется на глаза, можно читать. Он виден в любой своей работе. Его подход очень интересен, язык очень емкий. Читая одну страницу, ощущаешь, какая работа стоит за несколькими абзацами. Это колоссальный труд. Он постоянно жил философскими интересами, раскапывал что-то новое, постоянно углублял знания. Это очень познавательное чтение. Как я уже говорил, больших трудов у него практически нет, но сборники его статей можно открывать на любой статье, потому что эти этюды, очерки, портреты весьма познавательны и своеобразны. Я знаю, что некоторые даже ставили ему это в вину. У него был довольно критический подход, но это я считаю его сильной стороной. При всей доброте и мягкости своего характера в общении, в преподавании, в научном плане он был очень строг и принципиален. Я помню, насколько он умел обрубить какие-то вещи. Он видел неправоту и обличал ее очень сурово. Я даже чувствовал какой-то диссонанс, как будто ушат холодной воды на тебя выливают, и тебе надо собраться, нельзя позволять себе расхлябанности. В вопросах научных, философских он был очень точен, строг, принципиален. Этому у него можно и нужно поучиться.

Ведущий протоиерей Андрей Гавриленко

Записала Маргарита Попова