Плод веры. Главный врач больницы свт. Алексия, митрополита Московского, Алексей Заров. Часть 2

Как вера помогает выздороветь? С какими проблемами со здоровьем обращаются в главную церковную больницу? В чем проблемы современного медицинского образования? Рассказывает директор и главный врач Центральной клинической больницы святителя Алексия, митрополита Московского, Алексей Заров.

– Сегодня наш гость – Алексей Заров, директор и главный врач Центральной клинической больницы святителя Алексия, митрополита Московского.

Прошлую программу мы начали с разговора о том, как изменилось отношение общества к врачам, – это следствие сложившейся эпидемии. Но немногие знают, какой путь проходит человек, прежде чем становится врачом. Нам зачастую кажется, что это так же просто, как получить какое-то экономическое, юридическое образование. Может быть, поэтому мы не так ценим врачей.

В прошлой программе Вы сказали, что действительно есть такая проблема. Расскажите о своем пути, насколько он был сложным и тернистым, чтобы на Вашем примере мы поняли, что должны ценить медиков.

– У меня дочка оканчивает первый курс Медицинского института. Я был в прошлом году свидетелем того, что она пережила, и мне показалось,  нам было проще. Чтобы поступить на лечебный факультет, нужно было сдать три экзамена и набрать 12 баллов. Если  набираешь одиннадцать, то есть получаешь одну тройку и две четверки, то поступаешь на медико-профилактический (санитарно-гигиенический) факультет. Он считался не очень престижным, но в последнее время мы понимаем, что там должен быть, наоборот, повышенный балл. В период эпидемии санитарные врачи важны – это их время.

Сейчас, чтобы поступить в медицинский институт, нужно иметь три пятерки. Соответственно, если у тебя их нет, то не поступаешь. Мне кажется, это очень большая проблема, трагедия, которая в дальнейшем очень скоро аукнется, потому что мы теряем хорошистов. Очень много людей, которые могли бы работать в медицине, сейчас не поступают в медицинский институт или поступают уже за деньги. Причем для того, чтобы поступить за оплату, нужны тройки.

То есть мы с вами получаем тех, кто сдал вступительные задания  на пятерки.  Не будем рассуждать, как это можно сделать, представим идеальную ситуацию, что это очень сильные школьники, абитуриенты. Однако есть и те, кто  набрал  низкий балл.  Люди, сдавшие на «четыре», но не имеющие  возможности оплатить контракт, поступить не могут. Считаю, что это большая проблема, над которой нужно задуматься. Думаю, нынешний уровень подготовки студентов – следствие в том числе и данной ситуации (сам я преподаю в Первом медицинском институте). Такое вот расслоение.

Для многих абитуриентов, не сдавших на 95–96 баллов экзамен и не имеющих средств на то, чтобы заплатить, единственная возможность – получить целевое направление. То есть это для тех людей, которые не имеют триста баллов за экзамены. Но не все могут получить целевое направление.   Я очень переживаю из-за такой ситуации.

– Это очень важно: с какой мотивацией, с каким уровнем знаний потом приходят в больницы на работу...

– Это определенный уровень. Мне кажется, об этом надо подумать.

– Нужно тревожиться за уровень нашего здравоохранения?

– Я думаю, надо подумать о ситуации, когда к нам поступают люди, которые имеют очень высокий балл, или на платной основе могут быть зачислены абитуриенты,  получившие очень невысокий балл. Соответственно,  сильные претенденты, но не «стобалльники»,   не имеющие  финансовых возможностей, не поступают в институт.

– Троечники поступают к вам? Они мотивированы вообще или просто хотят получить корочку?

– Мы поступили в институт. Я говорю «мы» потому, что учился в школе при Первом медицинском институте. У нас было три класса, училось около 90–100 человек, все поступили, кроме одного (по имени Михаил), он стал юристом. Наш выпускной экзамен приравнивался к вступительному. Поэтому не помню процесса перехода из школы в Первый медицинский.

Школа находилась уже на Пироговке, в Абрикосовском переулке, и Первый медицинский там расположен. Почти вся наша команда поступила в Первый медицинский институт. До сих пор мы активно общаемся, дружим, друг другу помогаем, некоторые мои однокашники работают в нашей больнице. Здесь такого перехода не было.

– Какими были Ваш дальнейший путь и специализация? Давайте расскажем, я тоже человек непосвященный: что проходит студент, прежде чем стать врачом?

– Когда мы поступили в институт, у нас было посвящение в студенты. Мне запомнилась   яркая мысль, которую нам сказал, по-моему, ректор академии: «Сейчас вы все сюда пришли, а из вас врачами станет пятьдесят процентов».

– Это в лучшем случае.

– Вокруг все были увлеченные, счастливые от того, что поступили в медицинский институт. Мы понимали, что должны через один рассчитаться: только каждый второй станет из нас врачом. Это о чем говорит? Не о том, что пришли какие-то неподготовленные, немотивированные студенты. На самом деле медицина – сложный путь,   многие не становятся врачами, даже поступая в мединститут. Здесь очень много рубежей, которые нужно пройти. Рубеж поступления в институт сейчас тяжелый, как я уже сказал. Обучение в институте тоже сложное.

Медицинский институт – один из тяжелейших. Многим людям, которые обучались в других вузах, даже не понять, как сложно учиться в мединституте. Потом у нас возникает последипломное образование – ординатура. И опять здесь сложность. Я сегодня немного критично настроен, но хочется об этом сказать. Мы сейчас имеем, насколько   знаю, практически стопроцентное платное последипломное медицинское образование.

Хотя в некоторых развитых странах (в той же Германии) людям,   оканчивающим медицинский институт, но продолжающим  последипломное образование, платят зарплату. Они учатся пять лет,  тем не менее   получают содержание, которое в абсолютном выражении является хорошей зарплатой московского врача. Об этом тоже надо подумать, потому что не может быть последипломное образование стопроцентно платным. Сейчас ординатура для многих стала малодоступной. Опять рубеж  получается, в том числе экономический.

– Давайте поясним: если человек не идет в ординатуру, кем он может быть, окончив вуз?

– С дипломом врача?

– Да.

– Практически никем. Само по себе сложное шестилетнее обучение в  вузе, в который еще надо с большим трудом поступить, фактически не дает возможности работать. Нужно последипломное образование для  получения сертификата. Для того чтобы мы взяли на работу специалиста, кроме диплома, нужен сертификат. Диплом ты один раз получил, а сертификат надо каждые пять лет продлевать, сдавать определенный экзамен (сейчас есть непрерывное образование).

То есть само по себе обучение в институте – это еще не все, нужно последипломное образование – это тоже годы. Так что это сложный и длительный путь, до финиша которого доходят немногие. Только за это врачей уже можно уважать, ценить  и, безусловно, высоко оплачивать их труд.

– Очень важно, чтобы вовремя остановились те, кто понял, что выбрал не ту дорогу. Врачу без мотивации, который осознает, что занимается не своим делом, лучше вовремя уйти.

– Безусловно, это очень важно, как и то, о чем я уже сказал: чтобы  те, что оказались достойны, могли пройти эту дорогу и потом помогать людям.

– В Вашем случае  какова  была основная мотивация?

– Так получилось, что я оказался в так называемой школе-вузе (школе при Первом меде), когда мне было 12 лет,   был еще ребенком. Обе мои бабушки – врачи, мама – врач, то есть я врач в третьем поколении. У меня никаких протестов не было. У нас уже сразу в восьмом классе началась практика в клиниках медицинской академии. Мы там со шваброй мыли палаты, и экзамены между классами у нас принимали преподаватели– профессора Первого медицинского института (тогда учреждение называлось Московской медицинской академией). То есть времени не было размышлять, так же как сейчас у студентов времени нет подумать.

Часто говорят: «Я не могу стать врачом,   боюсь морга, трупов»; и так далее. Это все на самом деле ерунда. Гораздо страшнее любого морга и трупа преподаватель по анатомии. Ты оказываешься в образовательной системе, когда достаточно интенсивно нужно учиться.  Я не видел, чтобы кто-то сошел с этого пути именно из-за того, что не понравилось в морге или в патологоанатомическом отделении.

– Как связаны вера и Ваша профессия? Вы пришли к вере до того, как выбрали профессию, во время или после?

– Думаю, что с верой человек рождается  как духовное существо. Мне всегда было это интересно. Духовные рецепторы есть у любого человека. А непосредственно крещен я был в детстве, в четыре года на Красной Пресне. Папа у меня был хоть и очень хороший человек, но работал в НПУ «Энергия», был начальником отдела и, соответственно, членом партии. Он совершенно не возражал против крещения, однако это нельзя было делать открыто.

А дальше была обычная советская жизнь. Опыт общения с протестантами, которые в начале 90-х наводнили Москву, да вообще, как я потом убедился, и Россию. Когда   пришел в Православную Церковь, мы вместе с молодежью Николо-Кузнецкого храма Свято-Тихоновского университета ездили в миссионерские поездки в Архангельскую область – по рекам Мезень, Пинега – на родину отца Иоанна Кронштадтского.

Мы приезжали в места, где дорог не было, только по речке можно было добраться. Собирали людей, чтобы батюшка с ними общался, потом крестили тех, кто хотел. Практически во всех этих местах до нас были протестанты или какие-то сектанты. Меня это очень впечатлило. Когда мы приходили, бабушки спрашивали: «Нашинские или не нашинские? Наконец-то нашинской веры пришли».

Тогда протестантские течения были очень активными, они много людей завлекли в свои сети, но  тем не менее  у этих людей тоже определенный духовный путь. У меня с ними было просто общение. Первую Библию я купил у баптистов на Китай-городе. А в институте я встретился с сыном отца Владимира Воробьева Николаем, который стал моим другом.    Через него познакомился с храмом, у меня появилось много друзей – так я воцерковился.

– Как вера помогает врачу? Иногда  думаю, что верующие люди в первую очередь приглядываются, к какому врачу пойти. Насколько значима в оценке и при выборе врача, к которому ты хочешь обратиться, его вера?

– Безусловно, профессия врача – это в первую очередь знания, опыт и навыки. А вера помогает, потому что делает человека сильнее. Вот перед нами паркет: когда мы выбирали мастеров, которые будут его  реставрировать, я у них не спрашивал, как часто они причащаются и какова  их духовная жизнь. Мне было важно, чтобы они выполнили эту работу хорошо. Поэтому и в работе врача я на первое место ставлю знания, опыт и навыки. А все, что дальше, конечно, уже зависит от того, какой человек. Конечно, если человек с тобой одной веры, одного духа,    с ним проще взаимодействовать и проще ему доверять.

– Какова мотивация людей – мирян (не священников, а мирян), которые обращаются в вашу больницу? Бывает такое, что человек к вам пришел потому, что вы – церковная больница?

– Бывает, конечно, часто бывает: обращаются миряне и нецерковные люди. Многие нашу больницу до сих пор называют Пятой градской. Я сержусь по этому поводу, особенно когда духовенство, священники и даже члены профсовета нас иногда так называют. Думаю, что для большинства людей это в первую очередь хорошая больница именно по уровню медицинской помощи.

– Как вера помогает пациентам, больным людям, особенно в сложной ситуации?

– Когда это спрашивают, у меня почему-то всегда возникает образ одного священника, который сейчас лежит у нас в реанимации. Известный священник, настоятель храма в центре Москвы. Он поступил к нам с двухсторонней внебольничной пневмонией, которая вызвана, скорее всего, нашим последним вирусом. Возник очень кризисный момент в его состоянии. Он был практически уже в состоянии предкомы. Но когда к нему приходил священник (полностью в средствах индивидуальной защиты) для того, чтобы причастить его,  наш пациент сразу оживал, молился, принимал Причастие.  Практически до следующего Причастия (его старались причащать каждый день) он находился в таком состоянии – думаю, что молился.

У нас самих было упование на Божью помощь, даже на его молитву, надеемся, что Господь ему поможет. Нам казалось очень важным, чтобы, несмотря на его преклонный возраст, он выздоровел. Мы очень надеемся, что он выздоровеет. Так что вера, безусловно, помогает больному, дает силы. Без надежды можно даже легкую болезнь не пережить. А с надеждой, верой можно и тяжелую болезнь пережить и выздороветь.

– Читаешь интервью, рассказы врачей, которые работают с   больными тяжелой формой коронавируса;  доктора  говорят, что очень много зависит от внутреннего настроя: как только пациент сам сдается, врачи уже ничего сделать не могут.

– Да, это то, о чем я хотел сказать. Это касается не только коронавирусной инфекции. В данном плане новшества коронавирусная инфекция не принесла.

– Вы неоднократно рассказывали о том, что пациенты меняются в течение своей болезни, во время нахождения в больнице. Как? Можете рассказать какие-то примеры.

– Мы – больница церковная, можно сказать, поэтому сейчас по статистике у нас больше трети людей монашествующие, священники, духовенство. Миряне, часто даже нецерковные люди, оказываются в одной палате с ними. Безусловно, они начинают общаться, дружить,  для многих это является началом веры. В больнице есть два храма, проводятся регулярные службы, работает церковное радио, поэтому у многих людей происходит встреча с Богом, Церковью. Хотелось бы, чтобы они не только свое здоровье поправили, но и стали членами Церкви. Мы перед собой такую задачу непосредственно не ставим, но  тем не менее  очень этого хотим.

– Порой люди, которые не так часто сталкиваются с медицинскими учреждениями или, наоборот, имеют негативный опыт, воспринимают больницу  как какое-то очень унылое место. А у вас даже паллиативное отделение является жизнерадостным и жизнеутверждающим. Это можно сказать про всю больницу. Мы действительно свидетели того, какая тут замечательная атмосфера. Но почему паллиативное отделение так назвали: жизнерадостным и веселым?

– Это констатация медицинского факта. В последнее время, когда отсутствовали   паллиативные отделения, не было праздников. То есть были праздники, но не так часто и регулярно, не было самодеятельности. А в паллиативное отделение можно в любой момент зайти и убедиться в том, что там все время какая-то праздничная атмосфера: цветы, шарики, пирожки, идет девушка-медсестра, несет бутерброд с красной икрой, в уголочке несколько человек поют – у них спевка, готовятся к какому-то концерту. Там молитвы каждый день, причем не по какому-то распоряжению, а в 16 часов каждый день читают канон Пресвятой Богородице. Там такая жизнь.

Чем отличается это отделение от других? Во-первых, тем, что там тяжелые пациенты, и, безусловно, сотрудники с ними сближаются. Во-вторых, эти пациенты находятся дольше, чем в хирургических отделениях, где сроки госпитализации в среднем неделя. Там происходит сближение – это одна семья. На праздниках, капустниках собираются не только сотрудники, но и добровольцы, пациенты и их родственники. Многие становятся, как мы говорим, друзьями паллиативного отделения, общение продолжается даже потом, когда человек выписывается или умирает; оно продолжается с его родственниками.

– Я прочитал, что у вас с 2020 года открывается направление  «Телемедицина»: оказание дистанционной помощи пациентам с тяжелыми заболеваниями. Что это и кто на нее может рассчитывать?

– Этот проект мы развиваем в сотрудничестве с фондом Елены и Геннадия Тимченко. Он направлен на помощь пациентам выездной паллиативной службы. Мы хотим охватить больше городов, не только Москву. Для того чтобы оказывать консультативную помощь, необходимо привлечение такой технологии, как телемедицина.

– Как это происходит? Кто может обратиться?

– У нас есть выездная паллиативная служба, которая тесно связана с кабинетом паллиативной помощи. Нужно обращаться туда. Необходимы медицинские документы, признание пациента паллиативным, и тогда мы осуществляем выездную поддержку, в том числе с применением телемедицины для пациентов, которые находятся и в Москве, и в регионах.

– С Дальнего Востока к вам можно обратиться?

– Такого опыта у нас еще нет, хотя были планы об открытии филиала на Сахалине. Однако мы стремимся к  этому. Не только задумываемся.  Например, в этом году мы в процессе открытия филиала в Ивановской области, в городе Шуя, уже есть решение Попечительского совета, и в Минюсте его утвердили. Сейчас там делается ремонт, и вместе с районной больницей города Шуя мы планируем в нынешнем году открыть паллиативное отделение на двадцать коек. Это будет наш первый опыт. Мы очень волнуемся, потому что это необходимая помощь в регионах. Хотим по возможности   помочь, внести вклад в улучшение ситуации с паллиативной помощью в регионах.

Второй филиал мы, возможно, откроем в городе Переславле-Залесском. Сейчас ведем переговоры о получении здания части больницы, которую построил святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Буквально недавно в этом здании находился приют для пожилых людей. Сейчас власти Переславля-Залесского приняли решение перевести его в другое здание, более новое. Мы надеемся в этом месте, которое для нас, православных людей, важно (здесь трудился святитель Лука!), также открыть еще один паллиативный центр.

– Спасибо за Ваш рассказ, за Вашу работу. Мы все знаем, как замечательно тут относятся к пациентам, поэтому надеемся, что у жителей других регионов в случае необходимости тоже будет возможность обратиться сюда.

Ведущий Александр Гатилин

Записала Людмила Кедысь