Плод веры. Беседа с Героем России Вячеславом Бочаровым. Часть 2

Легендарный сотрудник спецподразделения "Вымпел" Вячеслав Бочаров рассказывает о буднях этого элитного подразделения, о героях, спасавших людей и выполнявших сложнейшие государственные задачи.

– Я бы попросил Вас рассказать о знаменитом подразделении «Вымпел». Вы долгое время являлись его сотрудником. Каковы истоки создания этого элитного подразделения?

– Прежде чем прийти на службу в такое элитное подразделение, как Управление «В» (группу «Вымпел»), я двадцать пять лет прослужил в не менее славных воздушно-десантных войсках и в группу «Вымпел» пришел уже в звании полковника. Это было мое добровольное решение. Я сначала пришел на беседу к руководству «Вымпела»: согласны ли меня рассмотреть в качестве кандидата? Да, я был полковником, был в Афганистане, принимал участие в боевых действиях, был ранен, награжден, однако проходил многомесячную проверку. И когда мне сказали: «Вы нам подходите», я написал рапорт на имя командующего воздушно-десантными войсками с просьбой не препятствовать моему переводу в Федеральную службу безопасности. Без увольнения из Министерства обороны я был зачислен в распоряжение директора ФСБ и в дальнейшем начал службу в тогда еще антитеррористическом центре Федеральной службы безопасности, который в 1998 году стал Центром специального назначения, в его составе и находится группа «Вымпел».

Группа «Вымпел» 19 августа отметила свое 35-летие, и она была изначально создана для того, чтобы выполнять поставленные задачи не только на территории Советского Союза, но и за его пределами. Отбор был жесткий, подразделение было строго засекречено. Кандидатов отбирали не только тех, кто прошел боевые действия в Афганистане, но и тех, кто при этом владел одним западным языком и одним восточным. Кроме того, они проходили дополнительную специальную подготовку. Свою задачу на тот момент «Вымпел» выполнил.

Все, что можно о «Вымпеле» рассказать с советского периода, есть в открытой печати. Сейчас подразделение «Вымпел» более открытая структура для общества, оно не скрывает своей деятельности, это по телевизору показывают. Не так давно в Санкт-Петербурге была обезврежена бандгруппа в одном из многоквартирных домов – это работал «Вымпел». На Северном Кавказе постоянно действуют подразделения «Вымпел» в борьбе с преступными группировками и группировками террористической направленности.

Служат там ребята молодые. Мы уже говорили с Вами о подрастающем поколении, так вот, этим ребятам 25-30 лет, они у нас тоже относятся к молодым людям. Не за деньги ведь они там служат. За деньги можно служить, воевать, но за деньги умирать нельзя. Я уволился в 2010 году, когда мне было 55 лет. Пришел на торжества, посвященные 35-летию «Вымпела», подошел к мемориальному комплексу, который находится в Центре специального назначения, и посмотрел, скольких же ребят мы потеряли после моего увольнения. Много, больше двух десятков. А о ком из них мы знаем? Пока сотрудник служит, его лицо, фамилия являются достоянием, будем так говорить, Федеральной службы безопасности, это закрыто. Но когда сотрудник погиб, он же продолжает работать на воспитательную составляющую в нашем обществе. Ведь солдат, любой военнослужащий и любой человек в принципе жив до тех пор, пока о нем помнят, а помнить можно только тогда, когда знаешь о нем. Поэтому я и занимаюсь вопросами патриотического просвещения. Я прихожу, показываю на экране тех сотрудников, которые до конца выполнили свой воинский долг.

Третье сентября – День солидарности в борьбе с терроризмом. Третьего сентября 2004 года подразделениям «Выпел» и «Альфа» пришлось принимать участие в нейтрализации бандитов, которые захватили школу в Беслане. Вопрос в тот день уже не стоял о том, чтобы спасти всех заложников – когда прогремели взрывы в спортзале, инициированные бандитами, уже были потери, – вопрос стоял только о минимизации потерь, и эту задачу можно было выполнить только смелыми, решительными действиями, порой жертвенными. То, что «Вымпел» потерял тогда семерых сотрудников, а «Альфа» – троих, говорит не об их слабой подготовке, это как раз говорит об их высокой духовной составляющей, потому что они закрывали детей собой, они понимали, что главная их задача не сохранение собственной жизни, а спасение заложников. Вся учебно-боевая подготовка подразделений «Вымпел» и «Альфа» направлена именно на это – на защиту того, кто нуждается в ней. В данном случае были заложники.

– Я знаю, что Вы одним из первых вошли в здание школы. Можно чуть-чуть подробнее рассказать о том, как это происходило, что Вы увидели, какие задачи Вы выполняли?

– Первого, второго и до середины дня третьего сентября все сотрудники, которые принимали участие в этой операции, находились в шаговой доступности от школы, выполняли определенные задачи по изучению подступов к ней и контролировали ситуацию вокруг школы. Те, кому было положено вести переговорный процесс (штаб), этим и занимались. Мы не рассчитывали на силовой вариант, мы рассчитывали на то, что будут какие-то договоренности, потому что там же дети. Мы понимали, что один случайный выстрел может спровоцировать преступников на активные действия, и тогда уже не избежать крови. Но когда в 13 часов третьего сентября раздались два взрыва в спортзале, то здесь уже размышлять было некогда, осталось только получить подтверждение штаба о том, что нужно работать по ранее утвержденным задачам. Мне не нравится, когда журналисты употребляют выражение «спонтанные действия». Никаких спонтанных действий там не было с нашей стороны, потому что каждое подразделение центра знало, с какого направления действовать, иначе мы бы друг друга перестреляли. Поэтому, когда я вышел на свой участок, будем так говорить, работы, я запросил руководство: могу ли я продолжить действия внутри школы? Но для этого надо было преодолеть открытое пространство и войти туда. Когда получил разрешение, то начал действовать уже по тому сценарию, который мы отрабатывали на тренировочных занятиях. Так получилось, что в школу мне удалось войти первым, и другие ребята за мной не смогли войти. Да я сам их не пустил, я попросил их просто прикрыть меня. Потому что, когда ты идешь первый и для противника это тоже неожиданно, есть возможность проскочить простреливаемый участок, а когда ты подтягиваешь остальных, то ты их просто подставляешь под пули.

Когда я вошел в спортзал, то, конечно, картину увидел трагическую. Не до эмоций было, я же выполнял задачу, но когда видишь, что люди лежат слоями друг на друге, дети и женщины мертвые, кто-то шевелится… Это уже жертвы террористов. Я даже сейчас волнуюсь, потому что вижу перед глазами ребенка, годика три, который лежит прямо у меня возле ног перед входом в спортзал. Я доложил, что в спортзале бандитов нет, принял все меры для эвакуации тех, кто подает признаки жизни, вытащил их в раздевалку, посадил, если позволяло их состояние. В раздевалке было безопасно, там не было окон. Спортзал при этом простреливался бандитами со второго этажа, поэтому надо было ползать по спортзалу, а не ходить там в полный рост.

Дальше я продолжил свою работу внутри школы, потому что все-таки задача сотрудника – оказать помощь, если есть возможность, а дальше нейтрализовать бандитов. В одном из огневых контактов получил тяжелое ранение в голову, и на этом моя миссия была закончена. А дальше уже я узнавал всю информацию, когда пришел в себя в госпитале. Через несколько дней я уже был в Москве, в госпитале им. Бурденко, и из газет узнавал о том, как журналисты описывали те события. Мне тогда очень не понравились многие высказывания журналистов, когда напрямую обвиняли сотрудников Центра специального назначения в том, что это они стали причиной таких больших потерь. Мы каждый год (и этот год не будет исключением) приезжаем в Беслан. Нас приглашают жители Беслана накануне начала учебного года и принимают как родных и близких, накрывают столы, говорят благодарственные речи, приглашают в школу. Кстати, школа носит имя Героев спецназа ФСБ. Но это не та самая школа (она как мемориал), построена другая школа № 1, и она носит имя Героев, а классы носят имена тех, кто погиб. В школе, которая сейчас является мемориалом, на тех местах, где гибли наши ребята, находятся бронзовые доски, и на них написано: «Здесь погиб Туркин», «Здесь погиб Велько», «Здесь погиб Кузнецов». Это говорит о том, что жители Беслана по достоинству оценили подвиг офицеров Центра специального назначения и «Вымпела» в спасении их родных и близких. Даже родственники погибших понимают, что это не наша вина, это вина бандитов, террористов.

 – Вы сказали о тяжелом ранении, но надо расшифровать, ведь Вам фактически чудом удалось выжить: Вам снесло, грубо выражаясь, пол-лица. Как вообще удалось выкарабкаться из этого?

– Вы знаете, я себя больше месяца в зеркало не рассматривал. Поэтому я не знал, как я выгляжу. Лежу в реанимации в Бурденко и чувствую, что из меня уходят силы. Весь на проводах, а силы уходят. Я не мог говорить (нечем было говорить), и я написал на листке бумаги обращение к консилиуму профессоров, которые каждый день приходили, чтобы меня выписали в общую палату. Они пошли мне навстречу – правда, поместили не в общую палату, а в отдельную, и я уже на следующий день встал. Я никогда не видел, чтобы у человека были такие капли пота. Вот иногда показывают, как лошадь со скачек прибегает, и с нее пот градом катится, ручьями, – вот такой же загнанной лошадью и я был, когда встал с кровати. На следующий день я присел пару раз, а еще через день я уже отжался от пола пару раз. Когда доктор увидел, он сказал: «Что Вы делаете?» Я говорю: «Я возвращаюсь к жизни». И так потихоньку, потихоньку. Девятого августа был День воинской славы России, я подтянулся шестьдесят один раз на перекладине. То есть восстановился полностью на настоящий момент.

А тогда, конечно, было тяжело. Знаете, когда тяжело стало по-настоящему? Когда ты уже из госпиталя выписался домой, в сознании свой собственный облик сохранился, а ты смотришь в зеркало, а там вроде бы другой человек. Раздвоение восприятия того, что у тебя уже в сознании заложено, и того, что ты видишь, несколько угнетало. А потом, в конечном итоге, я не сидел дома. Если бы сидел дома, может, так бы и печалился над самим собой. Я ни дня не был дома, я на следующий день, как вышел из госпиталя, поехал на службу. У меня лицо было разорвано, дыра, я прикрывал все это дело тряпочкой и ехал на метро до Щелковской, со Щелковской на служебном автобусе до Центра, и так полгода ездил. Через полгода сделали операцию, эту дыру в лице устранили, потом через полгода очередная операция, – и так двенадцать операций. Они же делаются не сразу, а так, чтобы после предыдущей рубцы зажили и можно было коррективы внести. Потихоньку усилиями врачей я восстановился. Между медицинскими операциями продолжал ездить и на боевые операции. Меня этому учили. В ВДВ девиз какой: «Никто, кроме нас!» Если я двадцать пять лет в ВДВ прослужил, то уж девиз-то запомнил.

– Расскажите немного о своей семье: как они Вас поддерживают, как они восприняли такое тяжелое ранение?

– Тут нужно говорить и о семье, и о друзьях. Ведь жена прекрасно знала, чем я занимаюсь, дети тоже. Самая трудная задача у командира в спецподразделении, да и в любом воинском подразделении, – это прийти домой к сотруднику, который или уже никогда не переступит порога своего дома, или находится в таком состоянии, как я, то есть тяжелораненый с неизвестными результатами в дальнейшем. Ко мне домой сообщить жене о моем тяжелом ранении и нахождении в реанимации пришел полковник Романов Алексей Викторович. Когда я служил в Афганистане в разведроте, был замкомроты, он у меня был сержантом в роте, санинструктором. Затем он окончил Рязанское воздушно-десантное училище, второй раз приехал в Афганистан, стал Героем Российской Федерации за антитеррористические действия на Северном Кавказе. Он приехал и сообщил моей жене. Когда я в один из дней пришел в себя в реанимации, то увидел, что рядом со мной на стуле возле кровати сидит жена. В реанимацию обычно родных не пускают, но такая была ситуация, что ее пропустили. Она ни одним выражением мимики не выдала себя в том, что я, будем так говорить, не очень хорошо выгляжу. Наоборот, улыбалась, поддерживала. Что она переживала после того, как уходила, я уже узнал потом.

Когда я, более или менее восстановившись, начал ездить, сказал: «Я поеду в командировку». Она говорит: «Куда в командировку?» Я отвечаю: «Я там буду при штабе сидеть, бумажки оформлять». Она понимала, что меня не пустить нельзя. Это моя работа, мой образ жизни, мое представление о смысле жизни, в конечном итоге. Поэтому волновалась и терпела еще несколько лет, пока до моего увольнения дело не дошло.

А дети… Конечно, были и слезы, и тревоги за мое состояние, но сейчас есть, наверное, и элемент гордости за своего отца. Я думаю, что не только у меня происходят такие метаморфозы, это у всех, кто посвятил свою жизнь служению Отечеству.

– Я знаю, что на территории Рязанского воздушно-десантного военного командного училища установлен Ваш бюст. Как Вы отнеслись к такому решению, что это за традиция?

– Я учился в Рязанском воздушно-десантном училище с 1973 по 1977 год, и уже тогда ходил по аллее Славы, на которой стояли бюсты Героев Советского Союза, принимавших участие в Великой Отечественной войне, которые служили в воздушно-десантных корпусах, потом ставших стрелковыми дивизиями. Затем я приезжал в Рязанское воздушно-десантное училище и видел, что аллея Славы училища пополнилась бюстами Героев Советского Союза, которые получили это звание за выполнение своего профессионального долга в Афганистане: Солуянов Александр Петрович, Востротин Валерий Александрович, Пименов и так далее. А у нас сейчас в училище 127 Героев Советского Союза и Российской Федерации, за свою историю больше всех оно дало таких людей. Когда у нас был юбилей училища несколько лет назад, командующий воздушно-десантными войсками Шаманов Владимир Анатольевич принял решение пополнить эту аллею и Героями Российской Федерации, выпускниками училища, которые удостоены этого звания за антитеррористические действия на Северном Кавказе. Таким образом, было принято решение (не мной, естественно), что там будет находиться и мой бюст. Кстати, там есть бюст и Алексея Викторовича Романова, о котором я говорил, моего когда-то солдата, а сейчас – товарища. Так что я запечатлел себя в бронзе, будем так говорить.

Я считаю, что это правильно, когда курсанты, которые сейчас там обучаются, идут и видят связь поколений от того времени до нашего. Когда ты приезжаешь в училище на КПП, а они тебя знают без представления и говорят: «Товарищ полковник, пожалуйста!», ты понимаешь, что что-то сделал для имиджа воздушно-десантных войск и для государства в целом.

– В завершение нашей программы что Вы можете пожелать нашим телезрителям – как воспитывать в семьях детей с учетом давления средств массовой информации и иных влияний? Как вырастить гражданина Российской Федерации?

– Сейчас очень часто употребляется такой термин, как «военно-патриотическое воспитание». Я никогда не занимался вопросами военно-патриотического воспитания, я считаю, что вопросами воспитания должны заниматься или родители, или те люди, которые получают за это деньги, то есть это их работа: школа, воспитатели и так далее. Я всегда занимался вопросами патриотического просвещения. При этом я никогда не замыкался только на людях в погонах. У нас есть о ком рассказывать. У нас есть и лауреаты Нобелевской премии, и великолепные конструкторы, и первопроходцы не только в балете, но и в освоении космоса, космической техники, других каких-то сферах. О них я тоже рассказываю и показываю, что мы не на задворках мировой истории, мировой культуры и так далее. Эммануил Кант говорил, что есть две самые важные и трудные вещи в мире: воспитывать и управлять. И он прав, ведь чтобы правильно воспитывать своего ребенка, родитель должен что-то знать. Если родитель не может ничего ребенку дать в информационном плане, то ребенок этот пробел восполнит сам, а чем он восполнит – это может потом удивить, причем неприятно удивить, родителей. Поэтому чем больше родители будут уделять внимания ребенку, чем больше в школе будут уделять внимание вопросам предоставления не только образовательных, но и воспитательных услуг, тем более качественного нашего будущего гражданина мы получим.

– Спасибо огромное за беседу!

– И Вам спасибо!

Ведущий: Александр Гатилин
Расшифровка: Екатерина Самсонова