Нравственное богословие. Выпуск от 10 июля

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем уроки «Нравственного богословия». И напомню, что в прошлый раз мы начали разговор о христианском отношении к телу. Мы говорили о том, что христианство не настроено против тела принципиально, только оно требует, чтобы не тело управляло человеком, а чтобы дух человеческий управлял телом, чтобы не дух превратился в плоть, а чтобы тело стало одухотворенным. И нас аспект телесности, как мы тоже говорили, ограничив рамки этого вопроса, волнует только с точки зрения элементов физической культуры, то есть отношения к различным упражнениям, которые мы совершаем для того, чтобы, скажем, сохранить свой тонус, действенность своих физических телесных даров, способностей для того, чтобы была возможность непреткновенно проходить то поприще, которое повелел нам Бог. 

И второй аспект телесности таков, что нас интересует телесность именно в отношении полов. Про физическую культуру мы в прошлый раз уже сказали, опираясь на слова апостола Павла о том, что «телесное упражнение малополезно, а благочестие на все полезно». И мы говорили, что «мало» – это не значит бесполезно. Конечно, с точки зрения духовного созидания человека, телесные упражнения, или, попросту говоря, физкультура, малополезны для благочестия, но именно «мало полезно». А сказать, что это вообще ненужная вещь, было бы совершенно неправильно. 

Мне всегда помнится в течение очень многих лет один крошечный и незначительный такой не то что эпизод, а некая ремарка, которую на заре девяностых я прочитал в книге «Старец Силуан» – в той части, которую пишет отец Софроний (Сахаров) про своего старца Силуана Афонского. И вот он говорит, что те подвиги, которые нес старец Силуан, вынести нормальному человеку, обычному человеку было невозможно. 

Но отец Силуан, будучи крестьянским сыном, крестьянином, имел очень крепкое телесное здоровье, и именно это здоровье помогло ему вынести те труды, которые выпали по воле и Промыслу Божиему на его долю. Поэтому сказать, что телесные упражнения совсем бесполезны, наверное, не получится. 

Но в контексте именно просто телесности – отношения к собственному телу, необходимо коснуться хоть совсем немножечко, хотя бы вскользь, вопроса, связанного с тем, как верующему человеку, как христианину относиться к танцам. Такие вопросы часто возникают, конечно, не в отношении, скажем, взрослого человека – тут более или менее каждый сам в этом деле ориентируется на свидетельства собственной совести, и я ничью совесть смущать сейчас не буду. А вот в отношении ребенка, в отношении воспитания детей – допустимы ли для верующего ребенка вот эти танцевальные занятия или увлечение танцами? И вообще, как относиться верующему человеку к танцам? 

Понятно, что я, скажем, сторонник такого подхода, что каждый родитель в ответе за своего ребенка и Бог, поручивший родителям воспитывать своего ребенка, знает, как их умудрить, как их наставить, что и как сделать полезного для ребенка. И родители при желании, руководствуясь своей совестью, своей интуицией и своей любовью к ребенку, вглядываясь, всматриваясь, «вчувствоваясь» в ребенка и молясь за него Богу, могут определить этот вопрос самостоятельно. Но в целом, для того чтобы некоторые, скажем, рамки поставить в отношении к танцу, несколько слов хочется сказать. 

Танец – древнейшая культурная универсалия. Мы не можем сказать, когда он появился, но во всех народах после возникновения цивилизации этот танец присутствовал. Конечно, мы не можем этого утверждать, мы можем только предполагать – просто потому, что танец предусматривает использование музыкальных инструментов, а музыкальные инструменты появились в поколении каинитов – в поколении Сифа их не было, и мы можем на основании этого предположить, что в определенный период времени, когда колено Сифа сохраняло собственное бытие и самобытность, у них, по-видимому, танцев не было. 

Однако со времен Ноя, несомненно, танцы были у всех. Это некая универсалия человеческого существования, без которой человеческая культура мыслить себя не может. Танец столь же древний, как человеческая цивилизация, а раз он древний, значит, он отвечает на некие важные человеческие потребности. И вот эти потребности каким-то образом танцем удовлетворяются – они для чего-то нужны. И может, именно поэтому Бог в Священном Писании Ветхого Завета танец не запретил – более того, как бы сказали сейчас, Он танец «воцерковил», Он ввел его в некое храмовое действо, потому что мы знаем из ряда ветхозаветных текстов и, несомненно, знаем по историческим описаниям, что в иудейском храме (даже храме, не говоря уже о том, что происходило, скажем, просто в селах, деревнях – там, где обитали иудеи) использовались некие эпизоды танцевальных движений. Конечно, танцевали девушки, сопровождая свои движения звуком бубнов, каким-то ритмом. В пятьдесят седьмом псалме, например, об этом написано, то есть каким-то образом перед лицом Бога это можно было делать. 

Более того, мы знаем, что Давид, когда переносил ковчег Завета в свой город, в Иерусалим, он танцевал! Даже будучи мужчиной, царем, взрослым человеком, он танцевал перед Богом, и этот танец получил одобрение Бога, хотя и получил осуждение некоторых отрицательных персонажей, которые за то, что уничижили танец Давида, сами были уничижены. Поэтому мы видим, что танец в Ветхом Завете – это некий не просто сам по себе элемент народной культуры, а некий даже настолько важный, настолько ходовой элемент культуры, что он получил возможность какого-то участия в церковных праздниках, даже выражение особого благоговения, особенного трепета перед Богом. 

Поэтому тоже важно и интересно, что Церковь никогда танцев не запрещала, никакими запретами танцы она не стесняла – особенно не придуманные человеком танцы, а танец как он есть, выросший из среды народной. Другое дело, что в этом танце запрещается (тогда, когда стали формироваться канонические правила) участвовать священнику – не только запрещается, но и, по возможности, священник должен покинуть то место, где начинает играть музыка и должны начаться танцы. Но это требования только к священнику, а всему остальному церковному народу, всем остальным христианам никаких прещений на этот счет не было сделано, люди руководствуются собственным рассуждением и собственной совестью. Священнику запрещено и участвовать, и смотреть, всем остальным не запрещено ни участвовать, ни смотреть. То есть танец, с одной стороны, не признан, скажем, каким-то особым выражением важной, значимой части человеческой жизни, настолько, что неизбежно участие в нем всех людей, а с другой стороны, танец не отвергнут как несомненно плохое, и Церковь учитывает важную особенность и важную потребность (телесную в первую очередь) человека в танце и не запрещает его. То есть Церковь не делает танец каким-то элементом церковного действа, но и не запрещает его, как элемент общечеловеческой культуры. 

Ведь танец это не только ритм – ритм все-таки связан с кровью и, разумеется, все там плотское. В детском, а точнее, переходном возрасте – между ребенком, то есть когда человек становится отроком, и до того времени, когда он станет мужчиной или женщиной, в этот период, который мы привыкли называть подростковым периодом, для этого возраста характерно то, что танец является именно способом овладения тела. 

Если в современном мире мальчик это делает на уроках физкультуры, с помощью увлечения разными видами спорта, то для девочки и сейчас гораздо ближе и гораздо роднее, и гораздо желаннее овладение собственными телом посредством танца. А раз так, то, конечно, христианин должен руководствоваться следующими нехитрыми рассуждениями: танец нужен и может быть использован (так же как и в отношении физкультуры, которая «мало полезна, но небесполезна») в подростковом возрасте для того, чтобы взрослеющий ребенок мог овладеть телом. Именно овладеть телом, а не распустить это тело, не распуститься телесно, не разболтаться, а этим телом овладеть. 

Что это такое – каждый может уразуметь, какого вида танцы имеются в виду и какие виды танцев, если это необходимо, можно использовать для ребенка, чем именно ему можно заниматься. Те занятия танцем, которые способствуют дисциплине тела, овладением тела, культуре тела, – те хороши, а те, которые приводят к разбалтыванию, к расхристыванию человека, недопустимы для христианского ребенка. 

И второе, что важно учитывать, – это, несомненно, возраст. Для ребенка совсем маленького, по всей видимости, танец совсем не нужен. Мы нигде не встречаем – нигде: в культурах народов, в Священном Писании, где-то в каких-то традициях, чтобы танцами занимались дети – собственно дети, то, что у нас называется детский сад. Потому что они не могут в силу возрастных особенностей овладеть своим телом и все, что они делают, получается не совсем благовидно, больше похоже на кривляние, что и естественно. Им просто рано! Они, конечно, хотят танцевать, но еще не могут – музыка их тянет, но овладеть своим телом они не могут. 

И для христианина важно иметь в этом отношении трезвость. Если необходимо или все-таки неизбежно принимать участие в каких-то танцевальных мероприятиях, то лучше пусть это будут как можно более плавные, как можно более спокойные танцы, где как раз элементов движения тела, искривляющих некую гибкую линию, будет как можно меньше. Но в древности дети не принимали участие в танцах – этим все-таки занимались повзрослевшие дети. И поэтому скорее всего, не нужно, чтобы дети принимали участие в танцах, а с подросткового возраста делать это можно. 

И конечно, когда человек овладел своим телом, когда юноша женился или девушка вышла замуж, через какое-то время естественным образом, когда начинается первая беременность, по сути дела, танцы для нее заканчиваются естественным способом. Конечно, Церковь не запрещает танцевать и дальше, если человеку так уж этого хочется, но он все-таки должен понимать, что это просто некое его желание – он хочет! 

Да, бывают люди, которым это по-прежнему нужно и в двадцать пять, и в тридцать лет, – люди разные и мера у всех разная. Но такой человек уже попадает, скажем, под действие своей собственной совести – он взрослый человек, он 

причащающийся человек, пусть он определяет собственной совестью – что можно, что нельзя, что допустимо, что недопустимо, каких рамках он может использовать этот способ отдыха или развлечения. 

Ну и последний вопрос, которого нам нужно коснуться именно в отношении тела, – это разговор о взаимоотношениях полов. Как и в разговоре о седьмой заповеди, когда мы давным-давно, уже много даже и лет тому назад, начинали разговор о Десятисловии, и с этого у нас начался разговор о нравственном богословии, и как тогда в отношении седьмой заповеди, я не собираюсь подробно говорить об этих отношениях. Наверное, многим было бы очень полезно это услышать, но это точно не мое призвание и точно не тот формат, в котором можно о подобных вещах говорить. Но моя задача сейчас – это обозначить принципиальную позицию Церкви к этому телесному взаимоотношению мужа и жены в браке, то есть обозначить те положения, к которым Церковь относится принципиально категорично, оставляя остальное на рассмотрение живого сердца, живой совести верующего человека. 

Вера, благословение, благодать Божия, Христос, живущий в человеке, освящает плотское соединение супругов. Само по себе это плотское соединение супругов никакой скверны в себе не содержит и не оскверняет человека, когда происходит супружеское соединение. Конечно, скажем, есть определенный регламент вот этих отношений, но этот регламент по преимуществу устанавливается самими супругами, о чем мы скажем чуть-чуть дальше. То есть сама по себе телесная близость не оскверняет никого из супругов – настолько, что, как говорит апостол Павел, дети святы. И даже муж неверующий освящается верующей женой, и наоборот, неверующая жена освящается верующим мужем, так что зачатые в этом браке дети будут святы. 

То есть мы видим, что когда муж, скажем, верующий, а жена неверующая, то муж, соединяясь с женой, не просто ею не оскверняется – нет! Напротив, он ее освящает, и дети, рожденные от этого брака, хотя и рождены от неверующей жены, называются святыми – не в том смысле, что они не нуждаются в крещении, а в том смысле, что они не являются некоей скверной. То есть само по себе зачатие, в котором участвуют верующий супруг – именно супруг, является честным, оно не является скверным и гнушаться им категорически нельзя. 

И даже есть специальные канонические постановления Соборов (поместных и Вселенского Собора), что человек, который гнушается браком, отлучается от Причастия. Человек может пойти в монашество, потому что он любит Христа больше всего на свете, потому что он любит Бога, потому что он хочет быть только с Ним, и это хорошо! Но если он уходит в монастырь потому, что презирает или ненавидит женщин, потому, что он гнушается брака, потому что он ненавидит всю мерзость плотскую и социальную, бытовую, связанную с этим браком, то такой человек не только не будет успешен в своем начинании, в своем монашеском посыле, в своей интенции, движущей его к Богу, но и Церковь призывает таких людей ставить на место и не позволяет им причащаться, потому что Бог запретил этими вещами гнушаться. 

Более того, например, апостол Петр в своем послании называет женщину сонаследницей небесного обетования – сонаследницей! Потому что часто у восточных народов и вообще у древних народов к женщине относились пренебрежительно, и именно оттуда – с дохристианских времен, идет иногда встречающееся у верующих людей пренебрежительное отношение к женщине. А апостол Петр называет ее сонаследницей вечной жизни, сонаследницей Царства 

Небесного, то есть она ничем не умалена будет в Царствии Божием, и гнушаться ею или считать ее человеком второго сорта Церковь никогда не призывала и даже помыслить такого не может. А апостол Павел, например, говорит о любви мужа к жене и сравнивает это с любовью Христа к Церкви. То есть он говорит, что вот так вот нужно любить свою жену – не просто пользоваться ею, как домохозяйкой, как наложницей или как нянькой, а именно любить ее, заботясь о ней, ухаживая, оберегая, питая, грея и умирая за нее так, как Христос это сделал для Церкви, – настолько высоки в Церкви представления об отношениях супругов в браке. И очень важно вот этот момент никогда не упускать из виду. 

Более того, это негнушение соединением человека в браке после того, как Бог стал человеком и принял человеческое тело, приобретает порой настолько решительный характер, что некоторые люди до сих пор стыдливо, так скажем, опускают глаза долу, как бы немножко стыдясь за некоторые тексты Священного Писания. Но вот в Первом послании апостола Павла к Коринфянам, в седьмой главе сказано, что брак служит не только для каких-то очень возвышенных и вдохновенных мотивов, моментов, но и просто для того, чтобы утолить свою похоть. С этого начинается второй стих седьмой главы, где буквально говорится об этом – что если кто-то не может воздерживаться, то пусть женится. 

То есть даже для того, чтобы просто каким-то образом остепенить свою похоть, утолить жжение, – и то можно жениться, конечно, принимая все последствия этого решения, то есть социальную и личную ответственность за семью, которую ты создаешь. Но если даже по этой причине ты женишься, то и это не считается злом и это никто не пытается уничижить, насмеяться, опозорить, и это считается благом – даже если мотив такой чрезвычайно подчеркнуто плотской, и это неплохо. Настолько Церковь не гнушается телесными проявлениями человеческого естества. Она просто требует установить их рамки: только в браке, только одна жена, только один муж и больше ничего. Брак оскверняет не само по себе супружеское соединение – оно не может его осквернить, оскверняет страсть, оскверняет гордость, оскверняет эгоизм, оскверняет тогда, когда человек думает только о себе и так и не желает научиться думать о другом – вот это оскверняет брак, но никак не телесная близость. 

И второй момент, который нужно учитывать каждому христианину, он как бы продолжает вот эту линию рассуждения Священного Писания, церковных канонов, правил в отношении взаимодействия мужа и жены на супружеском ложе. Но тем не менее это два разных требования, повеления. По сути, они об одном и том же – о том, чтобы показать, что в телесном соединении супругов нет скверны, нет самого по себе вот такого состояния, такого явления, что могло бы осквернить человека. И поэтому следующее требование, которое выдвигает и Священное Писание, и Церковь, говорит о том, что после того, как люди стали мужем и женой, когда они соединились в браке, никто из них не имеет ни малейшего физического, нравственного или духовного основания отказывать своему супругу в близости – никакого! То есть человек может выйти замуж или жениться, или не выйти замуж и не жениться, но, выйдя замуж или женившись, ни один из супругов телом своим не распоряжается. Это до сих пор вызывает страшный протест у многих людей – у многих мужчин и у многих женщин, но это так! Тело больше мне не принадлежит – оно принадлежит моему супругу, и отказать ему в близости у меня нет никаких оснований, если он хочет. 

Да, по согласию мы можем прекратить близость на какое-то время, но только по согласию! Это касается любого постного дня, любого поста, но мы должны 

согласиться – уговорить, поговорить, объяснить своему супругу, что вот мне это необходимо, сейчас у меня первая неделя поста, или я не хотел бы, чтобы это было накануне среды или пятницы, или уж тем более накануне воскресного дня, и я категорически не хочу это делать, потому что готовлюсь к причастию… Но это нужно объяснить – это именно договоренность, этого нельзя потребовать – это же брак! Она или он не начальник, она или он – это вторая половина, продолжение меня, она возлюбленная или он возлюбленный, и надо уговорить его, показать, что это мне важно и любовь доделает все остальное. Но именно таким образом – по договоренности, по согласию – я могу выговорить себе определенное количество воздержания для того, для чего мне нужно. Но отказать я не могу. 

И поэтому получается (даже у апостола Павла в том же послании написано), что настолько это важно, если, например, человек распаляется похотью (неважно, он или она), а другой отказывает ему, как бы насмехаясь над его невоздержанностью, то виноват не тот, кто распаляется похотью, а виноват тот, кто отказывает. У человека немощь, а христиане должны носить немощи друг друга. У человека очень тяжелая телесно-душевная потребность – болезненная потребность, может, даже болезнь; так вот, тот, который сильный, должен не себе угождать, а немощи немощных носить и должен угождать брату своему ко благу, в назидание. И поэтому виноват не тот, который немощен и болен, и грешит, а тот, кто высокомерно и жестоко отказывает. Так вот, к милосердию, к миру призывал нас Господь, и, руководствуясь этими правилами, мы должны заботиться о том, чтобы в семье был мир, и дороже этого нет ничего. 

Записала Ольга Баталова