Лаврские встречи. Монах Авраам. Часть 1

В гостях у отца Анатолия Першина - насельник Валаамского Спасо-Преображенского монастыря монах Авраам. В эфире гость исполнит музыкальные произведения на своем необычном инструменте. 

– У нас в гостях монах с Валаама Авраам. Отче, мы с тобой уже несколько лет, наверное, знакомы? Хотя, может быть, когда-то в молодости ходили одними и теми же путями в поисках Бога, в поисках смысла жизни. И, насколько я помню,  ты был в деревне поблизости, в Куженкино...

– В Выползово я на автобус сел.

– Это ж моя деревня. Так начинался твой путь, получается?

– Ну да. Я шел непонятно куда. То есть мне хотелось на юг, но я понял, что до юга не дойду, поэтому решил сесть на ближайший автобус, поехать в Бологое и там уже – на электричках до Москвы. На автобус я сел именно в Выползово, а потом так получилось – сошел в Куженкино, повернул на Селигер и оказался в Ниловой пустыни. Думал, на неделю или две, оказалось – на полгода. Вот так у меня повернулось.

– Такие были первые шаги в поисках духовности, смысла…

– Да. Хотя я был крещен, но крестился мимоходом, на всякий случай. А первый опыт воцерковления у меня начался в Нило-Столобенской пустыни. Первый месяц там я под благословение не подходил – казалось, это как-то неестественно. Меня там как-то терпели. Потом у меня там была первая исповедь, первое причастие.

– А какой это год был?  

– Это был конец 1994 года.

– Давно. У меня тогда мама работала на автостанции. Наверное, она тебе билет продала. А мы с тобой как познакомились, ты не помнишь?

– Через Юру Чиковани.

– А, Чиковани! Диакон он сейчас, отец Георгий.

– Диаконом стал, да.

– Это мы на концерте у него…

– Ну, сначала мимоходом, потом начали как-то переписываться, а потом оказалось, что мы были в одно время на фестивале в Суздале два года назад.

– В Суздале фестиваль прекрасный был.

В общем, волей-неволей, неизвестно какими судьбами то и дело мы с отцом Авраамом встречаемся. Хотя он живет на Валааме, но делает вылазки по благословению, чтобы уладить какие-то жизненные моменты, выполнить какие-то долги перед родителями, еще что-то – чтоб на душе монашеской было спокойнее.

А как ты попал, отче, на Валаам-то после Ниловой пустыни?

– В Ниловой пустыни я впервые испытал целительную силу церковных таинств. Такой период был тогда тяжелый, и там я просто это испытал реально. Поначалу я не думал уходить в монастырь; думал, что открыл для себя  бесплатный источник энергии, и собирался какое-то время жить так: летом где-то ездить, а зиму восстанавливаться в каком-нибудь монастыре – в Ниловой пустыни или еще где-то. Меня хватило тогда на два года.

И Валаам оказался третьим таким монастырем – приехал я туда только на зиму. Это была зима 1996–1997 годов. Так получилось: я понимал, что в городе уже жить не могу, а вне города я ничего не умел делать. Поэтому когда попал почти сразу же на валаамскую ферму, то, в общем, был этому рад – думал, что заодно научусь чему-то такому, что позволит мне потом жить вне города, то есть научусь обращаться со скотиной.

Так все и пошло. Я там впервые познакомился с коровами, лошадьми. Параллельно, конечно, люди встречались интересные, посещал церковные службы… Когда эти полгода прошли, я почувствовал: если сейчас уеду, то потеряю что-то такое, что мне потом будет уже сложно найти.

Тем более у нас старший по коровнику предложил: «Если останешься до лета, научим доить». Потому что кого попало к дойке не подпускали – дойка ручная была, нельзя так. Поскольку мне хотелось научиться доить, все это как-то так совпало, я остался еще на лето. Постепенно это все как-то затянуло – и остался там уже навсегда.

– Ну, перезимовал на Валааме, можно сказать. А как флейта появилась в твоей жизни?

– Если быть точным, это не флейта, а блок-флейта. Флейта – это поперечный инструмент, более сложный. А блок-флейту рекомендуют детям – она более простая. Если родители хотят, чтобы ребенок занимался музыкой, – это один из первых инструментов, потому что она, с одной стороны, достаточно проста, с другой – позволяет играть и классические произведения.

Получилось так: мне до монастыря всегда хотелось играть на каком-то музыкальном инструменте, но было непонятно – на каком. Я пробовал брать гитару, еще что-то, но, в общем, ничего не выходило. Хотелось не то чтобы научиться играть, а с помощью музыкального инструмента как-то самовыражаться, то есть пытаться с помощью музыкального инструмента отразить то, что в душе.

Кто-то может петь. Я считал, что никогда петь уже не смогу, считал, что нет голоса. Но, кстати, в монастыре все это тоже порушилось. У меня все почему-то в монастыре происходит. А был конец 90-х, в монастыре жизнь была не такая, как сейчас, – была действительно удаленность от мира, то есть не было ни новостей, ни телевизоров, ни телефонов. Магнитофонов даже не было.

И когда так живешь не один месяц, из года в год в такой тишине, начинаешь слышать звуки вокруг себя – пение птиц, шелест волн, листвы, то есть тихие звуки…

– Прости. Я тебя перебью. А ты мог бы издать хотя бы пару звуков на своей блок-флейте и объяснить про нее что-то? Одну мелодию сыграть? Вот у тебя целый набор блок-флейт…

– Там был такой период, когда мне начали дарить разные инструменты. Вот этот, например, мне больше дорог как память о людях – его подарили мне сербские рабочие, которые у нас работали несколько лет назад на реконструкции. Они подарили мне вот такую дудочку.

– Сыграй что-нибудь, пару нот.

(Играет на блок-флейте.)

– Да, хороший звук очень, теплый. А еще что у тебя здесь в твоем наборе?

– Вот это, например, простая алюминиевая трубка.

– Типа лыжной палки, только толще?

– Да. Но она непроста чем? Она побывала в руках у настоящего музыканта Арсена, армянина. Он вообще играет на дудуке. Я как-то хотел тоже научиться играть на дудуке, но не потянул, потому что дудук действительно очень сложный инструмент, очень серьезный.

Но когда мы с Арсеном познакомились, он мне подарил на память вот эту трубку. Вот есть расчет, музыка – как математика: интервалы и так далее. Арсен с другом просверлили отверстия определенного диаметра на определенном расстоянии. Здесь вот такой чопик деревянный; изолентой замотали... И получился, как говорит Арсен, песочный звук.

(Играет на инструменте.)

– Хороший звук.

– Да, но тут еще дело в том, что я уже с фермы ушел и эти дудочки уже довольно долго в руки не брал, все-таки пропадает  навык. Я себя музыкантом назвать не могу, потому что с музыкальной точки зрения это чистая халтура. Я не играю по нескольку часов, не совершенствуюсь. Но на ферме – там поле, коровы, небо, и вот перебираешь что-то…

(Играет на инструменте начало мелодии «Зеленые рукава».)

– А потом подходят люди и говорят: «Это Вы, да?»

– Сливается же с природой…

– Дело в том, что на Валааме какая-то акустика – вот эти скалы вокруг. И эти звуки на расстоянии становятся необычными, особенно высокие звуки – они становятся какими-то неземными. Я потом это сам слышал. Тут нет никакого моего достоинства. А на расстоянии пропадают все ошибки, шероховатости какие-то. И если, скажем, идет паломническая группа где-то вдалеке, до них действительно доносятся неземные звуки.

– Они начинают их искать…

– Начинают искать источник; находят, говорят: «Это Вы?» Я им: «Ну да». Они: «А можете еще?» – «Ну конечно». Начинаю дуть и гляжу: у них выражения лиц меняются, то есть глаза сразу тухнут; типа – все понятно.

– То есть вот она – банальная разгадка…

– Да, вблизи это все оказывается не таким; получается, все делает Валаам.

– А может, мы с тобой какую-нибудь мелодию сыграем вместе, с гитарой? Это же хорошо звучит.

– Можем попробовать.

– Давай что-нибудь испанское, типа фламенко.

(Играют на инструментах.)

– Вот в этом роде. Хорошо звучит совместно?

– Ну да, то есть опять же – музыка как средство общения. Когда собираются несколько человек, можно пытаться вместе играть около костра или еще где-то.

– На досуге, после трудового дня сесть и восполнить свои силы. Раньше же и пели, и играли даже в перерывах между работами.

– На Валааме ферма – это, я бы сказал, пограничное место между миром и монастырем. Есть монастырь с достаточно строгими правилами, с уставом, режимом, а есть ферма. Были попытки сделать из нее скит. Не знаю, может, это еще и получится когда-то, но до сих пор не получилось, потому что там всегда, во-первых, свой ряд работ – и это круглосуточно.

Там, например, нельзя остановить работы в дни строгого поста или, наоборот, в дни праздников, потому что коров надо независимо от этого и кормить, и доить, причем соблюдать определенный режим, иначе это нанесет вред их здоровью.

Кроме того, там постоянно случаются разные непредвиденные ситуации – внезапные болезни, отелы, еще что-то. Поэтому там все равно расписание не составить: всегда будут какие-то отклонения. Это было постоянно: собираешься на всенощную – корова пропала, надо идти искать, или отел...  

Соответственно, к нам приходят люди сами или их присылают. Бывает, они не в монастырь пришли, а находятся в каком-то поиске, но где-то им надо паузу сделать. Они готовы какое-то время потрудиться. Они, может быть, недостаточно воцерковлены, но само время пребывания на природе и соприкосновение с этим трудом, с животными, в сочетании с какими-то регулярными праздничными богослужениями, дает человеку возможность для начала немного отключиться от тех проблем, от которых он попытался уйти из города. И потом как-то найти себя, определиться, чего он дальше хочет.

– Хотелось бы еще такой момент выявить: как относятся животные к звукам флейты или других музыкальных инструментов? Например, коровы.

– Положительно. Смотря какие звуки…

– Раньше пастухи ведь играли на рожках, на жалейках.

– Да. Причем не то чтобы они играли от скуки, от нечего делать. Все эти рожки, жалейки – это звуковые сигналы. То есть у коров очень большой потенциал развития; не знаю, как сказать, умственного или нет... Это уже выявлено даже американскими учеными, они коров поставили чуть ли не на один уровень с собаками – если дать коровам возможность этого развития. Если не держать корову в стаде в каких-то жестких рамках, а дать ей свободу. Но это, естественно, в потенциале, это не главное для коровы.

Но смысл в чем? Все эти рожки и жалейки были издавна на Руси. Корова очень быстро запоминает какие-то определенные сигналы, в первую очередь звуковые интонации. Одна из главных проблем в любом деле (и, в частности, в работе с животными) – это текучка кадров.

А животные, те же самые коровы, если с ними достаточно долго поработал один человек, очень хорошо запоминают его повадки, интонации – и уже даже не нужны слова, достаточно буквально какого-то жеста, и они уже понимают, что от них хотят. Потом этот человек уходит, приходит другой, у которого уже свое: «Встать! Лечь!» А корова его просто не понимает…

– Боится…

– Да. Если он еще начинает ее бить, то получается обратный эффект. А что давали вот эти дудочки? Пастух на Руси – это занятие практически на всю жизнь. Община пастуха кормила зимой и летом. У него были подпаски и вот эти инструменты. Соответственно, все эти команды условные – «домой», «вперед», «пошли» – передавались какими-то звуковыми сигналами, которые коровы знали. И потом вместо старого пастуха приходил другой, но старый пастух передавал ему по наследству инструмент, звук которого помнили животные.

– Пошли какой-нибудь сигнал. Передача просто заканчивается…

– Нет-нет, я про это читал, но в итоге так свои сигналы и не сделал.

– Ты просто импровизировал, а коровы тебя слушали…

– Я больше голосом: «Домой! Домой!»

Вторым моим монастырем был Псково-Печерский, я там провел два месяца в 1995 году. Я еще далек был от коров, но мне это было интересно.

– Отче, мы вынуждены прерваться, потому что передача заканчивается...

Дорогие мои, передача «Лаврские встречи» подошла к концу, во второй части мы услышим продолжение рассказа отца Авраама. Божьей всем помощи и ангела- хранителя на всех ваших жизненных путях!  

Ведущий священник Анатолий Першин

Записал Игорь Лунёв