Канон. Виртуозный виолончелист Борислав Струлев. Часть 1

В новом выпуске программы "Канон" - специальный гость из США - выдающийся музыкант, виртуозный виолончелист Борислав Струлев. Борислав поговорит с ведущим Александром Крузе о своем детстве, о музыкальной династии, о своих взаимоотношениях с виолончелью и о том, что сегодня необходимо заниматься пропагандой классической музыки. Кроме того, вы сможете увидеть отрывки из выступлений Борислава Струлева.

– Здравствуйте, дорогие телезрители, в эфире музыкальная программа «Канон» и я, ее ведущий Александр Крузе, приветствую вас! Великий английский драматург Уильям Шекспир говорил: «Музыка глушит печаль». Друзья, сегодня у нас точно нет повода печалиться, потому что к нам специально из Соединенных Штатов Америки прилетел выдающийся виолончелист Борислав Струлев.

– Борислав, здравствуйте!

Борислав Струлев – российско-американский виолончелист. Родился в 1976 году в Москве, в семье музыкантов. Отец Борислава – певец и хоровой дирижер, мать - пианистка. С восьми лет Борислав начал профессионально заниматься музыкой, стремительно делая успехи в этом направлении, и уже в шестнадцать лет получил приглашение в США от американского пианиста Байрона Джениса и президента всемирного банка Джеймса Вулфенсона на дебют в Кеннеди-центре. После успешных выступлений в Америке музыкант поступает в Манхэттенскую школу, получив полную стипендию на обучение. Имя Борислава Струлева стало известно широкой публике после его дебюта в Карнеги-холле в 1999 году.

Сегодня Борислав – востребованный музыкант, сотрудничающий со многими оркестрами мира, среди которых Национальный симфонический оркестр итальянского радио, Кельнский симфонический оркестр, симфонический оркестр Мариинского театра, камерный оркестр «Виртуозы Москвы», Детройтский симфонический оркестр и многие другие. Борислав – частый гость различных музыкальных фестивалей. Сам является художественным руководителем и идейным вдохновителем фестиваля BelgorodMusicFest. Борислав Струлев не боится экспериментировать, смешивая музыкальные стили, играя со звуком и настоящее шоу на сцене, что делает его одним из самых ярких виолончелистов современности.

– Борислав, Вы музыкант с мировым именем, живете на две страны – США и Россию. Скажите, где Вы чувствуете себя наиболее комфортно? Где Ваш дом?

 – Я себя чувствую комфортно в одном месте – на сцене, когда я чуть-чуть прикрыт своим дорогим инструментом – виолончелью и когда я делаю то, что люблю, для чего я предназначен. И где бы я ни находился, если есть сцена, горящие глаза, люди, которым это нужно, и если я вижу, что есть какой-то обмен – это может быть в любой точке мира, – это и есть какое-то ощущение дома, очага.

Дело музыкантов – нести миссию своим искусством. Конечно же я, родившийся в Москве, в семье музыкантов (все мои родственники – певцы и вокалисты), должен был стать певцом и вокалистом, и я стал им, но делаю это на виолончели. Весь мой подход к инструментализму, к игре на виолончели – это некая вокализация. Для меня виолончель – это частичка оперного искусства. Я даже в чем-то для себя лично придумал – и другие люди могут слышать это на новых дисках или других проектах, которых очень много, – такое соединение: виолончельная опера, когда виолончель играет главенствующую роль вместе с текстом, вместе с какими-то эффектами: экран с разными цветовыми гаммами, мистерия…

 О создании виолончели. Как может быть: вот стоит пенек, и его забирает великий мастер. Страдивари – человек, который когда-то так потрясающе гениально сделал виолончель по размеру, что она стала более сольным инструментом и до сих пор ничего не поменялось в ней. Сколько уже всего! Уже шестой айфон, где все работает от прикосновения пальцем. Все изменилось: машины, строительство, дома, а у виолончели и скрипки все тот же размер. Как был смычок – волос из лошадки в тросточке,– так это и осталось. Люди пытаются скопировать эти инструменты, но…

Вернемся к шоу. Что такое опера? Это история. Люди хотят приходить и слушать историю. Тысячу раз видели «Евгения Онегина», «Тоску», «Аиду». Все знают, что такое опера, что есть либретто, о чем оно, но уже много-много сотен лет люди ходят на одно и то же. Почему? Потому что они хотят увидеть, как тот или иной артист возьмет эту ноту, побыть в этой истории, послушать музыку. Что такое оперное либретто? Это самые трогательные, нежные, воинствующие, страшные, может быть, даже в чем-то, уроки жизни, этапы. Не зря великие композиторы брали для него определенные истории.

Так почему же никто не делает этого с инструментальной музыкой? Иной раз слышишь фразы: «Ой, да вот знаете, виолончель, да не формат… вот для такого-то мероприятия…» Я говорю: «Вы видели, вы слышали?

– Недаром же говорят, что главный инструмент – это человеческий голос. Поэтому все музыканты пытаются повторить его.

– Все музыканты пытаются повторить. У виолончели четыре струны: нижние – это бас  (шаляпинские ноты), потом баритоновые, потом теноровые и струна «ля» – диапазон, конечно же, колоссальный. Все голоса, все краски могут быть выражены на этом инструменте. Я запоминаю такие моменты, когда у меня, слава Богу, есть возможность участвовать в таких больших мероприятиях, на которых режиссер или постановщик в чем-то идут навстречу, берут не только виолончель в моих руках как главенствующую партию этого мероприятия, но и новую музыку, которая ведет за собой и дает людям возможность исполнять вокруг этого определенный танец, дает возможность художнику выбрать правильные краски.

И конечно, моя мечта. Меня часто спрашивают: «К чему Вы стремитесь»? Очень много планов, много разных программ. Но вот под номером один у меня стоит виолончельная опера, в которой история происходит от момента вырубки дерева. Знаете, однажды я присутствовал у своего ныне живущего прекрасного виолончельного мастера в тот момент, когда он при мне надевал первый раз струны на подставку. Понимаете, это как рождение ребенка. Этот первый звук: «а-а», это крик, понимаете? Это, конечно, абсолютно невероятное ощущение, и если люди этого не испытывали, не видели, то для этого и есть подобные вещи, «упакованные» в такой форме.

– Давайте к Вашему проекту мы вернемся чуть позже. Я все-таки хотел сказать, что Вы говорите о виолончели как о ребенке, многие говорят о ней как о женщине, к этому инструменту какое-то особенное чувство. Вы можете сказать: «Это, наверное, первая любовь»? Вы можете вспомнить свою первую встречу с этим инструментом? Как произошло это чудо?

– Во-первых, к виолончели отношусь по-разному, в зависимости от музыки, которую я играю. Конечно, когда я в первый раз очутился с этим инструментом наедине, я не мог издать ни одного звука.

– А как так получилось, Вы ведь из семьи вокалистов?

– Абсолютно верно. Это очень смешной случай. Я считаю, что это Божественное Провидение, абсолютно. Педагог обыкновенной музыкальной школы, где мы жили, сказал нам с мамой, когда мы к нему пришли: «Борислав, извините, но набор на фортепиано (а мы шли на фортепиано – самый популярный инструмент… «у нас дома рояль, все в порядке»… «изумительно») закончился, и у вас есть две возможности: выбрать скрипку или виолончель». Мама взяла меня за руку, и мы вот-вот уже должны были выйти. Годы поджимают, сапожник без сапог, дома «консерватория»: дедушка преподает. Мне уже семь с половиной – восемь лет. Люди уже с трех играют, а я как бы где-то болтался в подвешенном состоянии. Конечно, нужно было уже принимать решение, и мама мне сказала: «Борислав, подумай: если ты выберешь скрипку, ты будешь всегда заниматься и играть концерты стоя, а если ты выберешь виолончель, то у тебя будет возможность заниматься и играть сидя. Когда ты будешь ездить по всему миру, у тебя будет шикарный стул! Как ты думаешь?» Я посмотрел и решил: «Стоять всю жизнь? О Боже! Нет, я беру виолончель». Понимаете? Небо расступилось – и я увидел какой-то свет и какую-то правильную окраску этой фразы, потому что неизвестно, если бы я выбрал скрипку, может быть, сейчас играл бы уже на совершенно другом инструменте.

К виолончели я отношусь в зависимости от репертуара, который исполняю. У меня несколько инструментов. Есть современные инструменты, на которых лучше играть более современную или джазовую музыку. Есть «итальянец», на котором божественно звучит Бах и вообще классическая музыка.

– Вы являетесь на сегодняшний день популяризатором классической музыки. Совсем недавно я стал невольным свидетелем беседы молодых людей, которые дискутировали на тему классической музыки. Причем олицетворением этой музыки был Игорь Крутой. Я очень удивился. При всем своем уважении к творчеству Игоря Яковлевича его все-таки нельзя назвать классическим композитором. Вот такая проблема невежественности, я бы сказал, существует в нашей стране. Как, на Ваш взгляд, можно прийти к пониманию классики? Как привлечь молодежь к классической музыке?

– Согласен. Вы знаете, я думаю, людям нужно задуматься о том, что они любят и хотят. Потому что все можно называть классикой. Раньше Альфред Шнитке считался таким модерном, таким современным композитором! А сейчас это практически уже наш классик. Понимаете? Время меняет все! Поэтому есть люди, которым, например, нравится не задумываться о каких-то определенных брендах, а некоторые разбираются и говорят: «Я сегодня хочу послушать на своих хороших колонках “Реквием” Моцарта от начала и до конца» или: «Я хочу установить для себя “рекорд Гиннеcса” и прослушать симфонии Брамса». Знаете, должна быть какая-то тяга, как к вере, к Богу. Невозможно заставить человека любить что-то массово.

- Хорошо, тогда поменяем вопрос. Что такое классика на сегодняшний день, ведь классика может быть рок-музыки, поп-музыки?

– Это другое дело. Тут ваша пара, которая дискутировала, перепутала жанры. Дело в том, что Игорь Яковлевич Крутой – это практически и есть классика. Песни его поются народом, он сделал прекрасный проект с гениальным певцом Хворостовским.

– Наверное, это как раз и имелось в виду.

– Сейчас время «кроссовер» (crossover) – смешивание жанров, классика выплывает с поп-именами. Это начинал когда-то великий Иегуди Менухин: и на голове стоял с индусскими йогами, и вверх ногами играл, и ездил в Индию, и с рок-звездами играл, и с Паваротти, с Бонна… Люди хотят увидеть зрелище: чтобы это было около какого-то невероятного здания, чтобы звук гремел, как, помните, в проекте «Три тенора». Я считаю, что это должно быть. Жаль, что в России мало такого продакшена. Я бы хотел такое делать, все время это пропагандирую, но иногда встречаю людей, которые говорят: «Ой, а как мы соберем народ? Ну, на классику…» Я отвечаю: «Мусоргский, Бородин, вся “Могучая кучка”…»

– На Западе такого эффекта нет?

– На Западе почему-то люди не боятся слова «классика». На Западе люди почему-то сидят и радуются, улыбаются и подтанцовывают под Штрауса, а я говорю про десять-двадцать тысяч человек – стадион! Сидят и радуются: «Боже мой, это наша музыка!»

– Нам такое даже и не снилось!

–У нас есть потрясающие роковый фестиваль в поле: собираются люди и играют.

– Это в России? «Нашествие»?

– Совершенно верно. Я несколько раз участвовал и поддерживал Марию Сёмушкину с фестивалем «Усадьба- Jazz», единственным в своем роде опен-эйр, который в этом году проходит в Москве, в «Архангельском» и в других городах, в Воронеже, сейчас в Санкт-Петербурге. Я делал с оркестром проект на открытом воздухе «От Гайдна до АВВА»: виолончель – классика, потихонечку переходящая в специально для меня написанное попурри, чтобы можно было расслабить народ и добавить ударных, сделать из этого массовое шоу. Я считаю, что нужна пропаганда, в хорошем смысле, нашего великого, уже сделанного, уже написанного, уже проверенного, со штампом «Сделано в России»! (Как у сгущенки ГОСТ стоит, понимаете?) Нет ничего лучше, чем Рахманинов, чем Чайковский, чем Мусоргский, чем Бородин. Это наше всё! Люди, которые этого не испытывали и не видели, может быть, не хотят и боятся потому, что не та подача? Скучноватые лица, сидят люди, стоит спиной дирижер. Понимаете? Нужно поменять форму, подачу.

Я считаю, что в классах, в школах должен быть урок – поход на такую огромную «гала» всем школам Москвы. Это уже огромная масса. Я в разных странах мира перед концертом хожу в школы, сажусь с виолончелью, играю Баха. И вот те, кто только что орали, визжали (думал: «Господи, меня сейчас тут затопчут, сломают и инструмент и смычок пополам об колено, Господи!» Знаете, какие бывают хулиганы?), видят виолончель первый раз в жизни, и у них это вызывает огромные эмоции, интерес. Может, из трех тысяч таких учеников сто понесут в себе этот месседж, но если этого не делать, то ничего не получится и мы будем терять их, и, к сожалению это невозместимо.

Понятно, что сейчас очень удобно: нажал на кнопку и скачал в MP3, в ужасном качестве сжатый трек за двадцать рублей. А что до этого было? Процесс! Композитор написал, живой музыкант сыграл, снимали студию, писали, выравнивали баланс… Понимаете? С одной стороны, все стало очень доступно, а с другой – у музыканта очень мало ресурса, чтобы «быть в телевизоре». Продюсеры говорят, что это нерентабельно.

 – Да, Вы говорили в интервью, что без спонсора нет искусства.

– Знаете, это должно быть как пожертвование на церковь: разные люди, проекты. Есть абсолютная обязанность государства просто заботиться о молодых – не то что дарованиях, а о молодой публике. Молодая публика – это те люди, которые несут в себе наше будущее и вообще искусство. Они будут по-другому созидать.

Если водитель в машине будет слушать хотя бы один час какую-то классическую музыку, то это будет как лекарство: будет меньше аварий, будет больше концентрация. Потому что в этой музыке просто другая духовность. Это как работа, молитва. Да, нужно встать с утра, да, нужно пойти в храм, несмотря на погоду, поставить свечу… Понимаете? Нужно прочесть, наизусть выучить… Для чего все делается? Для того, чтобы человек очеловечился, стал ближе к тому, ради чего он создан. Музыка, молитва, отношение к Богу – это едино.

Автор и ведущий программы Александр Крузе 
Записала Людмила Трубицына