Хранители памяти. Высоко-Петровский монастырь. Часть 2

Мы продолжаем рассказ об археологических находках, сделанных на территории Высоко-Петровского ставропигиального мужского монастыря. На этот раз речь пойдет о раскопках монастырского кладбища и об обнаруженном археологами старинном колодце.

– В этом выпуске передачи «Хранители памяти» мы продолжаем рассказ об археологических находках, сделанных в Высоко-Петровском монастыре.

На территории монастыря ведутся масштабные археологические работы. Ряд важных и интересных находок был сделан при раскопках монастырского кладбища.

Беляев Леонид Андреевич, руководитель археологических раскопок в Высоко-Петровском ставропигиальном мужском монастыре, заведующий Отделом археологии Московской Руси Института археологии РАН, доктор исторических наук:

– В Высоко-Петровском монастыре очень хорошо сохранилось присоборное кладбище, которое существовало еще до того, как появился каменный собор, то есть до 1510-х годов. Внутри собора есть ранние погребения, которые я сам видел в 1980-е годы, когда шла реставрация собора и мы их исследовали. Здесь, снаружи, – плотное, хорошо заполненное плитами кладбище XVI–XVII веков. Плиты лежат на своих местах. Более того, между ними кое-где сохранились дорожки, отмостки, что, согласитесь, нечастая вещь для московских XVI и XVII веков.

Игумен Петр (Еремеев), наместник Высоко-Петровского ставропигиального мужского монастыря:

– За семь веков на территории нашего монастыря никогда не велось настоящих раскопок и исследований грунтов, которые находятся под ногами у паломников и братии монастыря. Обычно после пожаров, которые покрывали всю Москву и Белый город, когда монастырь разрушался, приходили и строили поверх и здания, и храмы. И поэтому и для нас, и для археологов было очень интересно, совпадут ли с реальностью планы XIX века, где было помечено, что монастырский сад есть кладбище.

Когда мы стали вскрывать землю пласт за пластом, то мы, конечно, с удивлением и радостью видели, что погребения сохранились. На срезах грунта даже видны эпохи развития монастыря и его территории: виден советский период, период, который предшествовал и последовал строительству храма Петра митрополита в XVI веке. То есть все показано на пластах, нарезках, где есть и осколки керамики, и уже окаменевшие остатки зданий, строений, которые горели в пожарах XIV, XV, XVI веков. Поэтому, конечно, мы ожидали, но не знали наверняка, есть ли там погребения, которые сохранились. Когда мы стали вскрывать, обнаружили, что погребения XVI–XVII веков в идеальной сохранности находятся сегодня под пластом земли за Петровским собором и большая их часть – на территории современного муниципального детского сада.

Дело в том, что вскоре после революции, когда наш монастырь был закрыт, на его территории расположились различные предприятия (это были и ремонтные заводы, даже небольшое литейное производство), и на территории монастыря в храмах и кельях проживала почти тысяча рабочих. И вот, чтобы дети рабочих не мешали им здесь же работать, раскатали кладбищенскую садовую территорию и там разместили площадку детского сада. Когда уже после Великой Отечественной войны здания и территории обители были переданы Министерству культуры России, на территории кладбища, к сожалению, сохранилось это детское дошкольное учреждение, и до сих пор оно там есть. Хотя нет уже и рабочих, и монастырь возвращен Русской Православной Церкви, но город пока еще не нашел возможности высвободить эту землю, перенести площадку в другое место, чтобы здесь благодаря раскопкам москвичам предстало одно из древнейших московских кладбищ.

После Петра I не было раскопок, больших строительств. Благодаря этому кладбище выжило, и сегодня, мы надеемся, после его расчистки мы увидим захоронения разных эпох, показывающие нам, кто жил в Москве в Белом городе, кто оканчивал свои дни в монастыре в том числе.

Беляев Леонид Андреевич:

– Тут тоже довольно много любопытного, но нам не до конца понятно, что же это все-таки за люди. На некоторых надгробиях написаны довольно простые профессии: на одном – «ножовник» (то ли ремесленник, то ли, скорее, торговец скобяным товаром), на другом написано «банник». То есть, вероятно, это был человек, владевший баней или получавший государственную привилегию эксплуатировать баню. Были такие формы, когда за определенный налог человеку доверялось сдержать баню, он собирал какие-то средства, соответственно, с тех, кто приходил париться (это было, как известно, очень распространенным гигиеническим удовольствием в России); таким образом, он отвечал за гигиену целого квартала в Москве, иногда даже большого. Вероятно, это был достаточно состоятельный человек. Все эти люди похоронены за алтарем собора в XVI веке.

Самая ранняя надпись – 1512 года, это позволяет думать, что собор построен немного раньше, чем мы предполагали. То есть он не просто1510-х годов, но построен до 1512 года, поскольку в качестве опор для плиты использована капитель – видимо, испорченная капитель, разбившаяся. Раз она здесь, значит, ее уже тесали, значит, собор в 1512 году уже строился, следовательно, он должен принадлежать где-то к самому началу 1510-х годов, а мы думали, что гораздо позже – не раньше 1514 года.

Конечно, много захоронений монахов. Открываются довольно любопытные надписи на могилах иноков. На одной написано –  «Никандр Звенигородский». Что это за Никандр Звенигородский? Пока что архивисты Звенигорода не дают нам никакого ответа. В конце XVI века Никандр Звенигородский вроде не известен, не выделяется. На другой плите написано «Феодосий Волочанин» – человек из Волока, может быть, из Волоколамского монастыря. Возникает какой-то географический разброс, которого, опять же, в других монастырях нет. Мы хорошо знаем, что в XVI веке довольно много народу переводилось, переезжало в Москву – это был очень активный процесс, и поэтому, в принципе, у нас есть переведенцы – люди из других городов, – это часто писали на плите. Но чтобы иноки из других монастырей, и это было написано, – такого я, пожалуй, не припомню, это мы еще никогда не встречали.

Игумен Петр (Еремеев):

– Вообще, удивительно, что за короткий период – всего лишь за два месяца – благодаря небольшим шурфам, то есть раскрытиям небольшого размера, так много всего было найдено на территории монастыря. В частности, это по-своему уникальный колодец, располагающийся на Царском дворе – нижнем дворе нашего монастыря, подаренном Петром I при обустройстве обители им и его матушкой царицей Натальей. Колодец сам по себе уникален и интересен тем, что сегодня в Москве находится всего два из известных археологам колодцев. С другой стороны, он прекрасно сохранился: его нижние ярусы позволяют извлечь их и музеефицировать. Мы надеемся, что вследствие проведенных учеными-археологами изысканий на территории нашего монастыря мы сможем воссоздать на этом месте колодец в первоначальном виде, ведь, как мы знаем, это был еще и святой источник: на картах монастыря это место обозначено как колодец, в скобках – святой источник. И мы думаем, наряду с тем, что бояре Нарышкины и матушка царя Петра Наталья питались из этого колодца, почерпывали воду, и паломники, и прихожане, и сами монахи набирали воду уже для богослужебных и иных, домашних нужд. Поэтому это единственное место, которое в монастыре называется святым источником, и мы надеемся его возобновить после окончания реставрации нашего ансамбля.

Беляев Леонид Андреевич:

– Несколько дней назад конструкция нам представлялась совсем иной, поскольку такой колодец собственно известен пока археологии только один: это колодец на Романовом дворе в Москве, который раскопал московский археолог Николай Александрович Кренкев в 2000-х годах. И у нас было представление, что эти колодцы – как бы подземные цистерны, большие деревянные пирамиды, внутри которых собиралась, аккумулировалась вода. Но сейчас у нас ощущение, что колодец на Романовом дворе просто, может быть, был недокопан в силу обстоятельств работы – их вообще трудно копать. Здесь ситуация совсем другая: у нас есть точно такая же конструкция – четырехгранная деревянная пирамида, очень мощная, специально усиленная втесанными в нее бревнами, и даже с гнездами от бывших когда-то распорных балок, которые ее распирали, чтобы она плотно стояла в земле, но внутри этой пирамиды оказалась не вода, а четырехсторонняя рама из брусьев, уходившая в глубину, и внутри этой рамы оказалась еще одна рама, но уже привычный нам тип колодезного сруба. Понятно, что это колодец – вопросов нет, – вертикальная глубокая шахта, уходящая в землю. Мы открыли три венца, уже идет вода, но особенно вглубь нам пройти сейчас не удастся: и мы на большой глубине, и техника безопасности, и всякое такое.

Но понятно, как это работало: в земле была вырыта очень большая яма, площадью где-то шесть на шесть метров, на глубину около трех метров, может быть, четырех. В нее была вставлена четырехгранная деревянная пирамида без верха: то, что у шахтеров называется копр – сооружение для проходки в глубину. На ее основании (она уже защищала от верхних метров) в центре была сделана вертикальная прямоугольная шахта, которая доходила до нужного водоносного слоя. Она крепилась квадратными рамами из бруса. А потом, когда они дошли до воды и уже колодец у них образовался, они поставили внутрь вертикального короба, который у них получился, нормальный срубленный на стороне из больших бревен колодезный сруб: срубили снаружи, разобрали, опустили бревно за бревном вниз, в шахту, и дальше, уже наращивая, собрали, и таким образом вывели его наверх, уже сняли балку с копра и дальше все лишние промежутки, лишние куски забили землей, в основном материковым грунтом.

Какой он глубины, не знаем. Конечно, сейчас пока попробуем пробурить буром в глубину еще дырку, но не знаю, сумеем мы дойти или нет, сумеем ли понять, где сейчас кончается этот колодец, какой он был глубины. Возможно, он был очень значительный: все-таки мы на высокой горе над Неглинной. Где здесь были достигнуты водоносные слои, на каком уровне, трудно сказать. У нас, во всяком случае, вода уже поступает. Может, не такой уж он и глубокий, а был глубины метров шесть-семь, может быть, восемь.

Хотелось бы опуститься до дна, потому что на дне откладываются находки, которые роняли в колодцы. А их роняли всегда, и на дне всегда очень много всякого добра. Нам не столько нужно это добро, сколько понять бы точную дату. Мы, конечно, сделаем спилы на дендрохронологию. Все это пока (в основном, во всяком случае) из сосны. Дерево в хорошем состоянии, почти не повреждено.

Мы имеем эти колодцы от XVII века. Как это делалось в XVI веке, мне трудно сказать. Для этого хорошо было бы уйти вниз и понять, когда он был построен. В конце XVII века он уже ветхий, значит, его построили либо в начале XVII века, либо в XVI веке. Предполагать более древнюю дату нет никаких оснований. Вообще пока в монастыре, по большому счету, нет археологии раньше конца XV века, хотя она ожидается, и хотелось бы ее иметь.

До окончания археологических работ в Высоко-Петровском монастыре еще далеко – у археологов большие планы.

Беляев Леонид Андреевич:

– Конечно, нам нужно продолжать разбираться с отметками грунта, с палеорельефом: очень важно понять, как это возникло. Ведь монастырь очень сложный – террасный, какими-то ступеньками. Что это такое? Какие здесь истинные отметки до начала жизни? Это первое. Второе – очень сложно со стенами. Мы плохо знаем ранние стены, ранние ограды монастыря. Где они проходили? Как все это было организовано? Существует несколько точек зрения, в них надо разобраться. Мы не до конца знаем все ворота: некоторые ворота давно исчезли, и мы вроде знаем, где они, но толком точное место и форму мы, конечно, представляем плохо.

Здесь явно есть какие-то исчезнувшие постройки. Мы время от времени их находим. Они, конечно, не очень ранние, но для архитектурной, планировочной истории монастыря это важно: от этого зависит наше представление в целом о развитии ансамбля. Вот этим всем мы будем заниматься и продолжать, конечно, исследовать некрополь до уровня материкового слоя, по возможности не залезая в могилы.

– Наш рассказ из Высоко-Петровского монастыря завершен.

Автор и ведущая программы Елена Чач
Записала Аксиния Шмонденко