Читаем Добротолюбие. Выпуск от 8 апреля

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать слова преподобного Марка Подвижника из первого тома «Добротолюбия». Обращаемся к абзацу 57 из наставлений «К тем, которые думают оправдаться делами»:

Делающий добро и ищущий воздаяния не Богу работает, а своему хотению.

В данном случае имеется в виду, что человек, который делает добро или что-то терпит, но ждет воздаяния от людей, работает не Богу, а своей похоти, своей воле. Почему?

Если человек ищет похвалы от людей, он работает ради этой похвалы, он ожидает ее как награды. То есть человек трудится в надежде, что это умягчит сердце другого человека,  он изменится и скажет ему спасибо, поблагодарит его. Или человек делает добро в надежде, что люди заметят это и скажут: «Да, какой все-таки великий труженик этот человек! Как много он трудится!» Заметят, похвалят, наградят. То есть человек что-то делает ради этого. Что бы он ни делал (подвиг ли поста, подвиг ли молитвы, добрые дела или проповедь слова Божьего), если он ждет, чтобы люди его заметили и похвалили, то он, несомненно, делает это не ради Христа, а ради вот этой награды. Получается, раз он делает это ради награды, им ожидаемой, то он делает это не потому, что так велит Бог, а потому, что ему так хочется.

На самом деле (и такого, к сожалению, достаточно много) часто человек ревностно исполняет какое-то дело в надежде, что наконец-то его кто-то заметит и похвалит. Кто-то, разумеется, замечает и кто-то хвалит, и человеку, разумеется, это нравится, он трудится все больше и больше в надежде, что похвалы, каких-нибудь дивидендов в виде внимания людей (или денег, или наград) будет все больше и больше. Он трудится. Но этим показывает, что делает это дело потому, что ему нравится та награда, которую это дело приносит. То есть, по сути, он делает дело как бы Божье, но делает его ради себя.

Выходит, что именно служения Богу как такового вовсе и не получается, вовсе и не происходит. Человек делает что-то потому, что это ему надо, а не потому, что Богу надо. Но перед самим собой он свои усилия считает богоугодными делами.

Первый признак того, что дело совершается неправильно, – появление уныния и ропота. Например,человек видит, что все его усилия не увенчались, скажем, вниманием начальства. Он из последних сил мучается, рвется, каждое свободное время отдает делу, работает по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. И вдруг через какое-то время начальство вызывает его (или звонит) и говорит: «Ты работаешь плохо». И если человек делает это дело по своей воле, он сразу унывает и смущается, а мысли у него такие: «Да как плохо? Если бы Вы знали, сколько времени и сил я трачу на это дело, как я тружусь, какие скорби! Да я и в том, и в этом себе отказываю, да я семьи не вижу, да я не сплю, да я не ем…» А чего ты возмущаешься? Ты это дело начал ради Бога, для того, чтобы угодить Богу. Чего же ты сейчас возмущаешься?  На кого ропщешь? Ты выбрал это дело сам и служишь ради Бога. Чего же ты возмущаешься, что тебе приходится претерпевать скорби? Так и должно быть.

Но человек так не может, у него печаль, что его не заметили, не оценили. Если бы начальство сказало: «Ну, слушай, от тебя не ожидали! Ты так хорошо работаешь! Удивительный человек! Как ты так можешь?» – человек был бы счастлив. «Вот для того и тружусь, чтобы начальство заметило и похвалило, а лучше бы прибавило зарплату. Ну, или награду тоже бы неплохо какую-нибудь. Я, конечно, не тщеславный человек, но неплохо было бы что-то такое получить, какое-то внешнее свидетельство, что труды мои не прошли даром». Это показатель того, что человек творит волю свою, а не волю Божью.

Когда человек унывает, печалится из-за того, что его не замечают, ждет похвалы, а ее нет, ждет удивления людей, а этого нет,  ждет, чтобы его заметили, а замечают только его недостатки, это всегда для его сердца свидетельство о том, что он творит дело неправильно. Он творит его не как дело Божье, а как ему самому приятное дело, потому что надеется за него получить награду и похвалу.

Конечно, человек может подумать (и такие вопросы люди тоже иногда задают): а разве ожидание воздаяния небесного не то же самое? Разве когда я творю дело и жду, чтобы его заметил Бог и оценил меня, это не то же самое?

Во-первых, когда человек делает дело, ожидая похвалы от Господа, он знает (именно потому, что ожидает от Господа), что это милость Божья, а не Его долг. Как говорит величайший проповедник всех времен и народов апостол Павел: «Какая мне награда за то, что я проповедую? Проклят буду, если не буду этого делать. Проклят буду, если не буду благовествовать. Награды никакой я за это не жду» (см. 1Кор. 9, 16). И действительно, даже в последних своих посланиях он ясно свидетельствует, что ждет венец правды, но вовсе не за то, что он сделал. Он ясно понимает, что это не он, а благодать, которая с ним.«А вот терпение, боль, смерть – это мое. Вот за веру, которую сохранил в этих скорбях, за подвиг того, что я не разочаровался, не отрекся и претерпел до конца, я надеюсь, что Он меня не отринет. А за дела, которые я делаю, я вовсе ничего не жду» (см. 2 Тим. 4, 7–8).

И любой человек, делающий дело ради Господа, понимает, что дело он делает некачественно, что в этом деле гораздо больше недостатков, чем какого-то достоинства. Он делает ради Бога и постоянно плачет и кается и постоянно укоряет себя за то, что делает не так, как должен делать. Но он все-таки ждет, что Бог не отринет его и помилует, потому что он Божье дело делает, а не то, что ему нравится. Если же человек думает, что Бог ему должен что-то за то, что он делает какое-то дело, то это, во-первых, отношение наемника, а не сына, а во-вторых, это показывает гордыню. Именно гордыню человека.

Например, в известной евангельский притче о блудном сыне, когда старший сын отказывается присоединиться к празднику и выказывает неправильное отношение к отцу, он ведет себя как наемник. Он ждет награды. Разве жизнь с отцом не является сама по себе наградой? Нет, ему нужна какая-то особенная награда: отец должен удивиться, поразиться, похвалить, почтить его, едва ли не сам ему служить должен, чтобы сын был доволен этим вниманием отца. Сын не понимает, что сама жизнь с отцом и является наградой, а он требует чего-то большего.

Вот это фарисейство, эта гордыня приводят к неправильному отношению к деланию и показывают нечистоту того дела, которое мы делаем. Человек, делающий дело Божье, понимает, что никакой награды ему не будет. «Я делаю это ради Бога, но никакой награды я за это не получу. Ибо все, что я делаю, наполнено недостатками, тщеславием, гордыней и прочими нехорошими чувствами, мыслями, словами, ошибками, оговорками, раздражением, глупостями и так далее. Но я делаю дело Божье». И человек надеется, что Бог помилует его, ибо он хотя и недостойный раб, неключимый, но раб. То есть исполняет не свою собственную волю, а волю Господа своего.

Во-вторых, ожидая похвалы от Господа, мы готовы вытерпеть все здесь, именно здесь. Зная, что здесь нас ничего не ждет, мы не любим мира; значит, мы не любим себя, потому что удовольствия здесь и сейчас (именно удовольствия, какой-то мирской радости) мы не получаем. Мы надеемся там получить что-то, надеемся на жизнь будущего века. Но поскольку не испытываем этого здесь, у нас нет любви к миру и нет любви к себе. Ненависть же к миру и ненависть к себе и поддерживает, и укрепляет, и усиливает веру в Бога и любовь к Богу, именно истинную и чистую любовь.

Поэтому человек, который делает дело ради будущего воздаяния (как бы он его ни понимал), именно ожидая чего-то только в будущем, незаметно для себя все больше и больше ненавидит этот мир. Для него этот мир перестает быть родным, он перестает быть домом. Этим он показывает, что дом у него там, он хочет домой, он хочет к Отцу, он хочет быть там, где будет хорошо. Здесь он ничего хорошего не ждет, он хочет и рвется домой.

И постепенно это вырастает в такое стремление к Богу, такое вожделение к Богу, что даже если и была какая-то корысть поначалу (ладно, здесь потерплю, зато там, в будущей жизни, меня наградят), она умирает, она переплавляется в этой любви. И человек просто думает о том, как бы ему наконец увидеть Бога, увидеть лицом к лицу, припасть к Его коленям и никогда больше оттуда не уходить.

Вот такому человеку больше ничего не надо. Для него наградой и становится просто жизнь с Богом. Не какие-то там чертоги или дары, он просто хочет наконец прикоснуться к Богу и никогда больше видимым, зримым, ощутимым образом не терять с Ним контакт, всегда чувствовать Его руку в своей руке, всегда видеть Его. Больше ему ничего не надо. Собственно, ради этого и существует вечная жизнь: не ради награды, а ради утешения, ради осуществления самой главной потребности человека – жить с Богом, радуясь просто тому факту, что он живет с Богом, Богом напитано и пронизано каждое его дыхание.

Шестидесятый абзац:

Те, которые произволением всегда расположены к самоугодию, отказываются делать и то, что под силу им, под тем предлогом, что нет помощи свыше.

Это очень коварное состояние, и иногда оно, как раковая опухоль, поражает людей. Причем, по всей видимости, людей не простых, людей, некогда решившихся следовать за Богом очень решительно. Но потом что-то происходит (может, нет духовного наставника, руководителя или еще какие-то тайны в душе; один Бог знает), действительно что-то ломается в человеке – и сознание собственной немощи его давит. То есть сознание полной своей неспособности что-либо делать так его однажды поразило, что просто пригнуло к земле. И он ничего не может сделать.

Действительно, человек реально немощен. Реально. Он действительно очень и очень немощен, особенно если хочет жить по правде и любит жить по правде, а мир зол и наполнен соблазнами.  И вот, повоевав с этим злом и этими соблазнами (внутри себя в том числе), человек понимает, как он немощен, как он грешен, как испорчен, тщеславен, горд. И это сознание своей немощности парализует человека, он забывает, что всегда есть то, что он сделать может. Всегда, на самом дне человеческого падения, в самой парализованной грехом человеческой воле, остается что-то, что еще не отдано врагу, ибо Бог не оставляет человека никогда. Всегда остается нечто, что еще имеет связь с Богом, ибо спасение человека в Боге есть процесс, называемый синергией: если Бог есть в человеке, присутствует в жизни человека, то человек еще что-то может сделать в отношении спасения, в отношении шагов, направленных к Богу.

Каждый человек (тут нет, понятно, никакого рецепта) в состоянии найти в своей собственной жизни то, что он делать может. Если он будет честен, он обязательно это найдет. Если он хочет найти, то найдет. Если же он не хочет творить волю Божью, а хочет творить только свою волю, то сознание своей немощи есть уже не констатация факта, что человек действительно испорчен, отравлен грехом, немощен в борьбе с грехом, а есть лукавое самооправдание.

То есть человек, который при всей своей немощности знает, что он может делать, и делает это из последних сил, – такой человек борется. Плохо ли, хорошо ли, но борется за себя перед лицом Бога, он идет к Богу. Может, он что-то делает не так; может, он где-то лукавит и может изменить в своей жизни больше, чем изменил. Это его отношения с Богом, это его суд, и никто не вправе здесь что-то говорить, делать, думать, советовать.

А вот когда человек ничего не делает, чтобы исправить свою жизнь, утверждая, что он не в состоянии ничего сделать, тогда человек определенно лукавит. На самом деле он знает, что он может сделать; он просто не хочет это делать.

То, что мы реально можем сделать, нам обычно по силам, хотя и совершается нами на пределе этих сил. Один человек может служить всю жизнь каждый день литургию. Может. Иоанн Кронштадтский, например. Есть люди, которые могут служить пять литургий в неделю. Могут и служат. Есть священники, для которых служение даже одной литургии является великим для них подвигом.

Есть люди, для которых приход в храм на Божественную литургию и просто стояние на этой литургии является подвигом: человек вырвал себя из цепких лап кровати, каждый шаг давался ему с боем, но он дошел до храма, встал, влип в стену и стоит. Все его существо от больного позвоночника, уставших ног до спазм сердца и больной головы и уныния и мрака, которые окутывают душу, кричит: «Уйди отсюда, тебе здесь нечего делать». Но он, вжавшись в стену, стоит; стоит всю службу. Он даже молиться не может, потому что голова болит и сердце мрачное, но он стоит, стоит эту воскресную службу, надеясь, что Бог даст ему милость, хоть какую-то отраду. Потом идет домой. И никто не вправе говорить такому человеку: «Что ты! Ты же можешь сделать больше!» Возможно, может. А возможно, и не может. Это знает только он и Бог, его сотворивший. И никто не вправе судить человека, что он может и чего не может.

Но если мы увидим, что человек ничего не делает, вообще ничего, никакого труда, никакого подвига (пусть крошечного, но на грани своих сил и возможностей), то очевидно, что такой человек лукавит, лжет.

Если человек говорит, например: «Я не могу молиться, не могу вообще; хоть что сделайте, не могу молиться!» – это неправда. Любой человек, с самой невероятной физической болью, любой человек в самой крайней степени истощения, любой человек на самой серьезной степени ответственности и измотанности в этой ответственности может сказать «Отче наш», молитву Господню произнести один раз в день. Любой человек. Если он этого не делает, он не хочет этого делать.

Человек, может, произнесет молитву просто скороговоркой первый раз. Пусть. И второй день скороговоркой. И третий день скороговоркой. Она занимает ровно одну минуту. Любой может ее произнести. Совершенно. Если человек этого не делает, то только потому, что  не хочет этого делать; он говорит: «Я немощен, я устал, у меня душа унылая». Нет, он лукавит, он не хочет этого делать.

Человек говорит: «Я не могу поститься, у меня все болит и решимости нет, да и смысла я в этом не вижу». Каждый человек может поститься в том смысле, что может отказать себе хоть в чем-то. Например, не есть конфет, пить на два глотка меньше воды, чая или кофе, съесть на четвертушку хлеба меньше, чем обычно. Всегда есть то, что человек может сделать. Сделай это – через год ты сделаешь больше, через пять сможешь всерьез воздерживаться от удовольствия покушать, через десять лет станешь постником. Но начни с чего-нибудь. Если ты ни в чем себе не отказываешь ни в какие дни, то ты просто лукавишь.

Человек говорит: «Я не могу давать милостыню, у меня нет на это денег; я не верю этим людям, они пьяницы, алкаши и вымогатели. Я не могу, хоть что со мной делайте – не могу». Можешь. Любой может давать по десять рублей человеку, по рублю давать. Вот стоят несколько человек перед входом в храм, дай каждому по рублю. Это всего лишь пятнадцать рублей, это ничего не изменит в твоей финансовой ситуации, ты просто отдай. Со скрипом, со стоном, но отдай. Не можешь отдать по рублю – дай по пятьдесят копеек, дай по копейке, но начни с чего-нибудь, научись просто давать... Начав с копейки, через год ты будешь давать по десять рублей. Постепенно ты поймешь, кому действительно надо, а кому не надо, кому нужно дать сто рублей, а кому копейку.

Но если ты не начнешь делать хоть что-то, ты никогда ничему не научишься, никогда не сможешь преодолеть страх, застенчивость или неприязнь. Научись смотреть человеку хотя бы в глаза, тому нищему, который просит у тебя деньги. Посмотри ему в глаза. Не давай денег, посмотри в глаза человеку. Посмотри!  Пусть этот человек лукавый или злой, больной или вонючий, но ты увидишь: это человек, у которого есть душа, она смотрит на тебя сквозь глаза. Посмотри ему в глаза и скажи ему «нет»; посмотри ему в глаза и дай копейку или десять рублей, но сделай хоть что-нибудь маленькое, крошечное, и с этого начнется делание.

Если ты не делаешь вообще ничего, если у тебя просто принцип «никому никогда не давать», то это самооправдание, это лукавство, ты не можешь так жить. Есть всегда некая маленькая мера, которую ты всегда выполнить можешь. Не можешь дать всем стоящим, дай только детям, которые просят. Не можешь дать детям – дай хотя бы одному. Каждый день или каждое воскресенье, заходя в храм, давай одному человеку столько, сколько стоит булка хлеба, двадцать рублей. Пусть одному, выбери его сам, дай ему двадцать рублей. Начни с чего-то. Всегда есть с чего начать.

Мы не можем жить среди людей, нас раздражает их присутствие, мы не можем им радоваться, у нас давно уже ночь, мрак на сердце. Да, мы не можем улыбаться, мы не можем быть в хорошем настроении. Мы можем сказать сквозь зубы «здравствуйте», но мы можем сказать просто одно слово «здравствуйте» или кивнуть головой. Всего лишь одно слово. Мы обязаны. Это заповедь. Мы должны здороваться с каждым человеком в нашей семье, в нашем коллективе, туда, куда мы приходим. Мы можем заставить себя проговорить это слово хотя бы сквозь зубы. Пройдет пять лет, и мы начнем улыбаться. Но надо с чего-то начать.

Если человек не делает вообще ничего, говоря, что он испорчен, слаб, немощен и прочее, он просто лукавит. На самом деле он хочет творить свою волю.

Записала Инна Корепанова