Читаем Добротолюбие. Выпуск от 6 января

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать наставления Евагрия, монаха, о деятельной жизни; главы, посвященные описанию помыслов (или бесов, страстей), с которыми борется подвижник. Сегодня  поговорим о помыслах тщеславия и гордости. Восьмой абзац:

Помысел тщеславия есть самый тонкий. Он предстает пред тех, кои исправно живут, и начинает провозглашать их подвиги и собирать им дань похвалы у людей, представляя, как кричат изгоняемые бесы, как исцеляются жены, как толпы народа теснятся коснуться одежд его; предсказывает, наконец, ему и священство, приводит к дверям его и ищущих его, которые по причине отказа уводят его связанного против воли, – и, таким образом, возбудив в нем пустые надежды, отходит, оставляя далее искушать его или бесу гордости, или бесу печали, который тотчас наводит ему помыслы противоположные тем надеждам. Бывает, что он и демону блуда передает его, незадолго пред сим досточтимого и святого иерея.

Интересно, почему авва Евагрий называет помысел тщеславия самым тонким? Ведь перечисленные здесь искушения (жажда похвалы и подобные) – очень грубые помыслы. Никто же в трезвом уме не мечтает о том, чтобы ему поклонялись толпы народа, чтобы от его одежд исходило исцеление. Такое вполне может быть, просто мы, к счастью, недостаточно хорошие подвижники. Конечно, нам не придут в голову подобные мечты, потому что мы адекватно осознаем, как нелепа наша жизнь, как ничтожны наши помыслы. Но когда человек, скажем, три года проживет на одном хлебе и воде, непрестанно молясь, ему действительно приходит в голову, что он один «един от древних», что он подобен величайшим отцам древности. Тогда эти помыслы вполне могут приходить ему в голову. Но как бы там ни было, сами по себе эти помыслы и соблазны грубы, тонкими их никак не назовешь. Поэтому интересно, почему он именно так назвал искушение бесом тщеславия.

Есть очень мудрый, интересный мультфильм, называется он «Твой крест». Наверное, все христиане его смотрели. Сюжет простой и банальный, взятый из патерика: некий человек устал от своего креста и попросил себе другой. Ангел предлагает ему выбрать крест, и, прикасаясь то к одному, то к другому кресту, этот крестьянин как бы проецирует будущее, в чем состоит «крестность» этого креста. Всякий раз увидев, к чему это приводит, он в ужасе бросает этот крест и говорит: «Нет, такого мне не надо». В конце концов он выбирает тот самый крест, который и был ему дан, – Бог не ошибается.

В этом мультфильме он захотел подражать жизни подвижника, и нам проецируется жизнь подвижника. Некий подвижник, списанный с иконы преподобного Серафима Саровского (внешне очень на него похожий, хотя подразумеваются события эпохи монголо-татарского ига), молится в пещере – и его искушает сатана. Искушает и питьем, и яствами и наконец говорит: «Ты мне поклонись, а я сделаю так, что все будут поклоняться тебе, поставят тебе памятники». И в конце говорится замечательная вещь. Когда подвижник говорит это, видно, как тяжело ему это переносить – пот струится по его челу, он изнемогает. Но все-таки он говорит заповедные слова: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Эти слова тяжелы до невыносимости. «И никто, – говорит сатана, – не усомнится в праведности дел твоих».

То есть похвала – это грубое искушение. Но на самом деле глубоким искушением является желание доказать миру, что ты не напрасно подвизаешься, что ты не по глупости, лени, бестолковости или жажде похвалы взял этот труд, но трудишься по-настоящему. И так хочется, чтобы народ понял, что на самом деле ты не пустой человек, чтобы никто не сомневался в том, что ты действительно достойный человек. Вот это трудное искушение, это очень тонкая грань, мысль, которую враг внушает людям. Почти каждый сталкивался с этим искушением (мало кто не сталкивался, я таких людей не знаю). Есть очень много сюжетов об этом. Даже американский кинематограф на эту тему не преминул снять очень нехорошее кино (в смысле – его нельзя смотреть, оно очень мерзкое, поэтому не скажу его названия), но оно тоже очень тонко передает непобедимую, непреодолимую власть тщеславия над человеком.

Суть кажется простой. Каждый человек желает, чтобы его труд, усилия, подвиг, его жизнь получили оценку, то есть чтобы люди его оценили. Не в смысле поставили какую-нибудь оценку, а чтобы увидели, заметили его усилия и оценили эти усилия. Пусть не все это сделают, пусть это сделает не каждый человек, но это обязательно должны сделать люди, значимые для этого человека. Еще лучше, если это будут люди, значимые не только для него, но и для других, то есть общественно значимые. Но главное, чтобы обязательно оценили люди, которых ценит он.

Мысль такая: мне ничего не надо – не нужно похвал, не нужно памятников, не нужно петь дифирамбы, фильмы документальные снимать; нужно, чтобы человек, которого я лично ценю, сказал мне, что он меня заметил, а то, что я делаю, – необыкновенно достойно, ценно. Вот чего хочется любому человеку.

Понятно, что для подвижника ценными являются очень редкие люди. Скажем, для простого обывателя таких людей, мнением которых он дорожит, оценки которых ждет, очень много. У подвижника – чем тверже его подвиг, чем глубже его вера, серьезнее усилия, тем объективно меньше людей, оценки которых он ждет. Но каждый человек хочет, чтобы его труды заметили, чтобы его подвиги оценили. Как кажется человеку, похвалы ему не надо, грубой лести тоже не надо. Но человеку очень важно, чтобы его кто-то увидел, похвалил, что он не напрасно вообще все это делает. Ведь никакой внешней оценки своих усилий он не видит, а очень хочется, и это невыносимо.

Я очень хочу подчеркнуть это слово: невыносимо! Невыносимо трудно всю свою жизнь все свои усилия посвятить только Богу, зная, что похвала будет только потом, и неизвестно, будет ли. Очень хочется, чтобы человека похвалили сейчас. Хоть бы ангел с неба пришел и сказал: «Все нормально, мы тебя видим, ты трудишься хорошо». Человек утешился бы, и больше ему ничего не надо. Так он думает. Через месяц он захочет, чтобы ангелы пришли еще раз, потом еще, а потом еще. Это показывает нашу страстную зависимость. Человек думает: «Да мне не нужны похвалы, но пусть Господь спустится и скажет, что я хорошо делаю». Ты за похвалу страдаешь и трудишься? Ты почему вообще трудишься, человек?..

Только подлинные подвижники по-настоящему знают, какое мучительное, непередаваемо тонкое искушение и соблазн этого: чтобы хоть кто-то увидел, оценил, сказал, что я тружусь не напрасно. Ну, хоть чудо какое-нибудь совершить, и я бы успокоился! На месяц. А потом захотел бы совершить еще чудо. Потому что постоянно хочется получать удостоверение в том, что я не напрасно подвизаюсь, чтобы меня оценили, заметили. Вот в этом тонкость тщеславия: человек вроде бы избегает грубой похвалы и хочет просто некой оценки, ему кажется, что эта оценка объективна. Кажется: что в этом плохого, если мне кто-то скажет, что я делаю хорошо? Но как только тебе это сказали, ты чувствуешь неизъяснимую, но чрезвычайно липучую, глубокую потребность, чтобы сказали еще раз, и еще, и еще.

Если тебя каждый раз будут хвалить, это будет грубо, нехорошо. Но когда ты делаешь подвиг и хочешь, чтобы кто-то сказал, что молитвы твои услышаны, – человек придет и скажет, и ты будешь доволен. И вот это состояние довольства хочется испытать еще и еще, и в конце концов это становится единственным, всепоглощающим желанием человека. Это очень далеко от грубой жажды славы, грубой похвалы и лести. Это очень тонкий помысел, но приводит он к очень грубым, тяжелым, гнусным вещам.

Особенно это значимо именно для подвижников, которые несправедливо гонимы, или для тех, кто терпит очень тяжелые, невыразимые скорби (скажем, мучительную болезнь, одиночество, непонимание людей, безденежье). Они терпят это ради Христа, а никакой похвалы от людей, с неба они не ощущают, не чувствуют. Им очень важно, чтобы кто-то заметил это. Ведь они страдают не потому, что деньги заработать не могут, не потому, что молиться не умеют или плохо молятся, а ради Христа терпят этот труд. А этого никто не видит, не замечает. Им так хочется, чтобы кто-то пришел и сказал: «Да, ты достойный подвижник; мало таких людей на свете сейчас». И все: человек доволен и счастлив. А через месяц хочется догнать этого человека, чтобы он сказал еще раз. Так хочется сказать всем, что мои страдания – ради Христа, ради Бога, я в них не виноват!

Даже праведный Иов не выдержал подобного искушения – так оно тонко, так незаметно проникает даже в самое чистое, самое посвященное, объятое Богом сердце, в самую чистую и праведную жизнь. Настолько тонкий, неуловимый этот помысел, настолько он естественен и понятен подвижнику, что очень трудно против него противостоять.

Особенно важно, сугубо значимо все это для священников. Не случайно авва Евагрий заканчивает, именно говоря о святом иерее, в какой-то степени не понаслышке зная, что происходит с человеком, носящим священный сан (хотя, по всей видимости, он не был священником, но священнослужителем, дьяконом был). Сугубая особенность всех этих тонких искушений тщеславия ощутима для священников.

С одной стороны, никакой проблемы с похвалой у них нет – любой священник, даже самый неказистый, нерадивый, всегда найдет людей, которые его любят, чтут, слушают и считают его посланным им Богом помощником, наставником, духовным отцом. Это человеческое окружение, со вниманием относящееся к священнику, становится той почвой, закваской, жизнь в которой в окружении заботы, любви, похвалы, сознания собственной значимости для священника становится способом существования. Сначала одним из способов, потом единственным способом. Кто-то из священников обретает в этом силу и уверенность, постепенно внутренне возносится все выше и выше, дерзя многоопытным, гораздо более умудренным людям, превозносясь перед начальством. Потому что он обрел веру в себя, он значимый человек, и это вознесло его на такую высоту.

Кто-то обретает в этом финансовую независимость и в итоге впадает в сребролюбие, в зависимость от денег, которые порой просто начинает вымогать. Кто-то мнит себя особенным и начинает учить даже тех, кто в учении не нуждается, даже людей заведомо более умудренных, чем он. Учит, говоря порой совершенно нелепые вещи, нимало при этом не смущаясь, делая нелепые умозаключения, нисколько не комплексуя (даже если эти заверения полностью противоречат учению Церкви). Ему нет до этого дела; главное – есть люди, которые его понимают, ценят и поддерживают. Кто-то думает, что он один из великих, раз люди его так почитают, и начинает думать, что имеет власть над демонами, имеет возможность творить чудеса. Кто-то таким образом находит любящую семью и оставляет свою семью, в которой все от него чего-то требуют. Ведь так приятно, когда от тебя ничего не требуют, а безусловно в тебя верят, любят тебя, ждут, радуются тебе и всячески подчеркивают твою значительность.

Все это становится сетью для всякого священника, для всякого человека, ставшего «духовным наставником» (в кавычках); для всякого человека, даже очень «досточтимого и святого иерея», как говорит здесь авва Евагрий. Для любого это может стать сетью.

Если Христос боялся и избегал всяких способов прославления, даже жестко и очень нелицеприятно разговаривал со Своими учениками, всячески избегая любой возможности вспыхнуть страсти тщеславия и каким-то образом Его поймать, то тем более человек никогда не может быть спокоен на этот счет. Всякий раз, когда любой священник делает безапелляционные заявления, когда пренебрегает уважением, когда не чтит собрата своего священника, превозносится над ним, судит его (тем более судит свое священноначалие); всякий раз, когда он пренебрежительно отзывается о правилах, канонах, о деятельности собрата священника или просто других людей, – это свидетельствует, что тонкий помысел тщеславия уже проник в него, в нем уже есть это семя. Этот помысел может разрушить жизнь этого священника, если он не научится трезвиться и трезво относиться к подобным вещам.

Конечно, священника губит не любовь прихожан; его губит этот самый помысел, этот бес тщеславия, который достиг сердца человека – и человек принял этот помысел. Он поверил той мысли, той лжи, которую внушает ему помысел, в результате ничего не может с этим сделать, потому что поверил. Помочь в этой ситуации может либо глубочайшее смирение, приобретенное до того, как человек становится священником. (Именно поэтому всегда были строгие рекомендации о возрастных рамках для рукоположения священников.) Либо (что гораздо легче) нужно найти мудрого наставника – то есть не просто какого-нибудь, а очень мудрого, много пожившего, пережившего,  которому бы этот подвижник, этот священник всецело доверял и которого бы слушался. Но беда в том, что когда человек ощутил собственную значимость в лице окружающих его прихожан, он уже не считает нужным слушаться какого-то наставника, советчика – он сам теперь уже советчик для других и наставник другим, зачем ему-то наставник?

К сожалению, очень часто такой священник, даже если у него был наставник, разрывает с ним отношения, потому что наставник мудр, он видит, что происходит что-то не то, предупреждает об этом, но происходит то, что происходит.

Важно помнить, что любовь прихожан всегда говорит не о моем качестве; она говорит только об одном: о том, что это хорошие люди, что Бог живет в их сердцах, они умеют любить и любят. Мои качества никак не свидетельствуются любовью прихожан. Это нужно понимать, об этом нужно говорить, это нужно чувствовать: любовь любого человека говорит только о его сердце, а не о моем значении, не о моих качествах. Но так хочется увидеть в любви другого человека подтверждение своего достоинства! В этом и состоит помысел тщеславия.

Любому пастырю надлежит хотя бы трезво понимать, что он пастырь; стало быть, он должен заботиться об овцах, а не овцы о нем. В этом принцип жизни любого священнослужителя. Если он этого никак не понимает, это заканчивается тем, о чем пишет здесь авва Евагрий: человек либо впадает в великую печаль от того, что все не так, как ему хочется, либо, что еще хуже, отдается демону блуда. И это хорошо, это замечательно, потому что этот постыдный грех очень от многих сладостей тщеславия может человека излечить.

Записала Маргарита Попова