Читаем Добротолюбие. Выпуск от 3 июня

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника. Напомню: в прошлый раз, читая 119-й абзац этих «Наставлений», мы говорили о том, что причина нашей страстной зависимости в нас самих: мы любим ту сладость, которая и является содержанием страсти, нам приятно состояние, которое мы получаем в момент удовлетворения страсти, хотя сама зависимость нам не нравится.

Продолжая эту мысль, преподобный Марк Подвижник дальше пишет еще несколько «Слов» на эту же тему. Сто двадцатый абзац:

Когда действуют в вас злые помыслы, будем обвинять в том самих себя, а не прародительский грех.

Если нас мучают злые помыслы, важно сознавать, что в этих помыслах виноваты мы, а не что-то еще, не сами помыслы, которые взяли и пришли. Мы уже как-то говорили, что если они просто взяли и пришли, то одного движения нашей воли, нашего ума  достаточно, чтобы они ушли. Если они несвойственны нам, неродственны нам, то ни один злой помысел в нас не задержится. Если они  неотвязчивые,  это говорит о том, что мы любим то, что этот злой помысел нам внушает. Виноваты мы, а не сами эти помыслы. Сами эти помыслы можно воспринимать как средство обличения того внутреннего нашего состояния, при котором мы и любим нечто недолжное. Эти помыслы показывают нам, что сердце наше не Господа любит, а любит нечто иное. Если мы не станем с этим бороться, то в конце концов помыслы овладеют нами и введут нас в страстное состояние.

Иногда люди по ошибке, о которой здесь и говорит преподобный Марк Подвижник, считают, что в этой нашей зависимости от помысла виноват прародительский грех, первородный грех. Первородный грех как некое состояние, в котором все мы оказались после грехопадения. А также мы считаем, что в этом виноваты грехи наших предков, что они грешили алкоголизмом, блудом, ревностью, гордостью, завистью, воровством, а поскольку мы их наследники, то и мучаемся. Оба этих представления неверны, хотя можно, рассуждая, усмотреть, что какое-то воздействие родительской наследственности все-таки сохраняется. Но оно какое-то, а не власть помыслов. Почему?

Человек забывает, что он крещеный. А крещение и освобождает человека от первородного греха, от прародительского греха и вообще от зависимости от грехов наших предков. Любых: от Адама до моих родителей. Крещение меня освобождает, потому что я рождаюсь заново.

Конечно, для этого есть условия, главное из которых вера, а второе – оглашение. Для того чтобы действительно полнота таинства, благодатных даров, изливаемых в крещении на человека, могла быть человеком усвоена, прочувствована и плоды этого преображения принесены, конечно, нужно креститься очень осознанно, с сознательной верой. Не просто с верой в Бога, а сознательно с верой во Христа, с посвящением себя Христу, с оглашением, в котором мы не только узнаем, что с нами происходит, для чего мы это делаем и как нужно служить Христу, но и с размышлением и пониманием того, от чего, собственно, мы отрекаемся и какой образ жизни категорически не приемлем для себя как для христианина. Но даже в той неподготовленности, в которой всякий приступает к крещению, благодать действует, и от первородного греха, от зависимости от этих несообразностей наших предков она нас освобождает.

Конечно, любой человек, который знает прошлое своей семьи или что-то понимает в первородном грехе, может сказать: «Ну как? Я же чувствую, что у меня те же самые мысли, как у моих предков; я ничего не могу сделать. Я же понимаю, что я зависим. Значит, я не освободился в крещении от прародительских зависимостей или первородного греха?» Нет, освободился! Ты, человек, просто сам возлюбил эту страсть и потому стал зависимым. Виновато не крещение, оно тебя освободило, а ты после крещения снова стал культивировать в себе страсть. Тебя освободили от этого, но ты вернулся к этому по своей доброй воле.

Например, если бы ты искренне раскаялся перед крещением, что никогда не будешь разжигать свою плоть, никогда не позволишь посмотреть на женщину с вожделением, отречешься от самой сладости этого блудного, нечистого греха, от этой мерзости, то в крещении это было бы уничтожено. И ты бы никогда к этому не вернулся. Одного движения твоего ума было бы достаточно, чтобы к этому не возвращаться и стоять в целомудрии. Но ты по собственной воле через два дня после крещения стал  смотреть фильмы эротического содержания, пялиться на женщин, мечтать, о чем-то думать, опять иметь тайные желания – и снова оказался в зависимости от страсти, от которой вполне мог освободиться, если бы захотел. То есть дело не в том, что есть первородный грех или какие-то прародительские грехи, а в том, что мы любим, все равно любим то, что велит нам помысел и страсть. Любим по собственной причине, ибо мы от всего этого освобождались бы, если бы собственной волей не повергали себя в рабы греху, снова бы не становились рабами греха.

Часто вспоминаются слова апостола Павла из Послания к Римлянам, что вот какой я несчастный: хочу делать доброе, но не делаю, а злое, которое не хочу, делаю (см. Рим. 7, 19). Люди, читающие Священное Писание, часто приводят эти слова в оправдание своей несчастной и зависимой судьбы: «Ну, вот так я мучаюсь!» Но ведь апостол Павел, в том числе и продолжая ту самую мысль, которую он говорит в 6-й главе Послания к Римлянам о крещении, о котором мы уже сказали, заканчивает возгласом: «Благодарение же Господу Иисусу Христу, Который избавил меня от этого состояния». Сам-то Павел так не живет. Он жил так до того, как крестился. Он констатирует, что так жили люди до того, как пришел Христос. Но когда Христос пришел и человек крестится во Христа, он освобождается от этой зависимости, если только действительно любит то, что должно любить христианину, и ненавидит то, что христианину должно ненавидеть. И тогда не будет никакой зависимости. Навязчивые помыслы всего лишь обличают нас в том, что сердце наше не любит Христа так, как оно должно Его любить.

Сто двадцать первый, сто двадцать второй абзацы продолжают эту мысль:

Корни помыслов суть явные грехи, которые каждый из нас совершает руками, ногами, устами.

Невозможно, чтобы тот собеседовал со страстью в уме, кто ненавидит причины ее.

Собеседование со страстью в уме и есть тот самый неотвязчивый помысел, который никак не может от нас удалиться. Не может потому, что нам нравится то, что предлагает нам помысел. Мы сами себя погружаем именно в то состояние, от которого избавил нас Христос, потому что нам нравится эта сладость, это удовольствие, оно вызывает наше желание. «Мы бы хотели, да нельзя! А так-то мы бы хотели! Но, увы, нельзя; мы же христиане. Но хочется очень!» Вот это колебание показывает, что сердцем нам этого хочется, искренне мы хотим того удовольствия, которое предлагает нам помысел. Но мы в то же время и христиане, поэтому нам стыдно за это хотение. И хотелось бы, наверно, когда-нибудь (но только не сейчас) от этого хотения избавиться. Когда-нибудь, но сейчас мне приятно хотя бы думать о каком-то удовольствии. Я его не собираюсь делать, но подумать-то приятно же! Неотвязность этого помысла показывает, что нам на самом деле приятно, что нам на самом деле нравится, к чему на самом деле привязано наше сердце.

Последствие этой привязчивости к удовольствию нам не нравится. Нам не нравится алкоголизм, нам не нравится утопание в разврате, нам не нравится постоянное гневное раздражение, это нас напрягает. Последствия не нравятся, но сама сладость нам нравится, сам момент совершения греха нам приятен. Сама сладость греха, а не его последствия – вот что нам нравится.

То есть мы любим, конечно же, не грех. Никто из людей, сознающих себя христианами, грех, конечно, не любит. И любой скажет: «Да, я ненавижу тот грех! Я только изюминку, вот ту сладкую изюминку люблю. Ну что ж тут поделаешь? Такой я человек. А грех вообще, конечно, я не люблю. Но сладость мне приятна». А приятна потому, что Христос на самом деле не стал сладостью моего сердца, не в Нем сосредоточены все мои помышления, не в Нем сосредоточены все мои утешения, не от Него я жду утешения, помощи. Мне хочется, чтобы в моем окружении было еще нечто, что радовало бы, веселило. Мне так нравится! И получается, что, в сущности, я люблю некое удовольствие, а значит, свою собственную плоть, а вовсе не Бога.

Поэтому чтобы идти к Богу, идти за Богом, Христос ставит нам непременное условие: кто хочет идти за Мной, отвергнись себя, отвергни свою плоть со страстьми и похотьми (см. Гал. 5, 24). Кто хочет быть Его учеником, должен возненавидеть грех? Нет, не грех, а возненавидеть свою душу, потому что это душа любит ту сладость. И я должен возненавидеть душу, любящую эту сладость, возненавидеть себя, любящего эту сладость. Не грех! Что его ненавидеть? Его и так все ненавидят. Но все любят сладость, утешение, некоторое удовольствие, что по недоразумению, как кажется человеку, стало грехом.

«Что в этом плохого? – говорит человек по поводу любого греха. – Ничего! Ни в чем ничего плохого нет». Это не просто плохое, это не Бог. Ты любишь не Бога, ты прилепился сердцем к чему-то другому, и это что-то другое лишит тебя вечной жизни, ты не сможешь жить вечно, потому что то, что ты любишь, не является ни жизнью, ни вечностью. Ты любишь плоть – она тленна, ты любишь удовольствия – они тленны, ты любишь то, что не существует, ты любишь себя, в тебе нет жизни, ты любишь собственные удовольствия, собственные плотские сладости, низкие, недостойные тебя сладости. А так вообще ничего плохого нет.

Жизнь разумного существа, жизнь человека, созданного по образу и подобию Божьему, в том, чтобы любить всецело, всем сердцем жизнь, любить Бога, любить Христа. Только Он, как мы говорим в молитвах, радость наша, жизнь наша, дыхание наше. И когда это подлинно так, никакой помысел никогда в жизни не сможет быть неотвязчивым, придет и уйдет. Если бы мы отверглись себя, если бы возненавидели душу свою, ищущую утешения в удовольствиях, то имели бы власть над всяким помыслом. В этом, в сущности, и состоит задача аскетической жизни.

Сто двадцать третий абзац:

Кто станет беседовать с тщеславием, если он презирает посрамление? Кто будет смущаться бесчестием, если он любит уничижение? Кто согласится на угодие плоти, если он имеет сердце сокрушенное и смиренное? Кто станет заботиться о привременном или вести из-за него войну, если он верует во Христа?

Преподобный Марк говорит даже несколько жестче и принципиальнее. Он говорит: «Человек, если ты хочешь победить тщеславие, то ты должен полюбить поношение, уничижение, срамоту». Если мы задумаемся, мы поймем, что это правильно, это логично. Разумом поймем. Сердце ни капельки не загорится желанием, восторгом, мотивом, восхищением. Нет. Но разумом мы поймем.

Естественно, тщеславие – это любовь к славе. Просто так перестать любить похвалу мы не можем, потому что она приятна. Мы можем возненавидеть похвалу только тогда, когда полюбим позор и уничижение. По-другому просто не может быть. Если нас не хвалят, не хвалят, не хвалят, то мы начинаем впадать в уныние, потому что мы любим похвалу. Нас похвалили – нам нравится, мы начинаем возноситься, утешаться, высокомерствовать.

Мы говорим: «Я не тщеславный, я не хочу быть тщеславным человеком!» Как же не хочешь, если ты любишь похвалу? «Но я не хочу ее любить!» Правда не хочешь? Ты не хочешь любить, чтобы тебя хвалили? Способ только один – люби, чтобы тебя ругали. Люби, чтобы тебя ругали! Это честно, это правильно. Человеку, который решил это сделать как-то собственными силами, это невозможно. Но благодать Божья так преображает человеческое сердце, что он действительно становится к этому способен.

Пей поругания как воду жизни, говорит преподобный Иоанн Лествичник. И он сам мог это сделать, он сам мог пережить сладость от того, что его ругают, потому что его стремление ко Христу было искренним. Мы неискренни, мы не любим, когда нас ругают. Значит, мы любим, когда нас хвалят. Значит, мы тщеславны. А тщеславие порождает все те миазмы, всю ту вонь, которая в нашей душе висит непрестанно и создает облако непрестанных помыслов, с которыми мы не можем справиться.

Или вот для того, чтобы победить блудную страсть, надо победить оскорбление плоти, тяжесть плоти, то есть все то, что утомляет плоть. Полюбить это. Полюбить, когда больно, полюбить, когда тело не двигается, не слушается, когда оно не буйствует жизнью, полюбить, когда ему тяжело. Именно полюбить. Не просто делать поклоны, мало спать, мало есть, а полюбить все это. Полюбить, когда телу тяжело, и искать это состояние со сладостью юного развратника, искать состояние, когда моему телу некомфортно, тяжело. Когда я это люблю, я буду целомудрен.

Но пока я люблю само это состояние (когда могу лечь на мягкую кровать, на чистую простынь и утонуть в неге после тяжелого рабочего дня, когда люблю ванну, где можно погреться, помыться, ощутить чистоту собственного тела, когда люблю покушать какую-нибудь замечательную еду, очень вкусную, очень приятную), невозможно победить никакой блудной страсти. Немыслимо, невероятно. И человек, который говорит: «Я бы хотел справиться с блудной страстью, но ничего сделать не могу», – лукавит.

Конечно, блудная страсть неприятна. Нудная это вещь, противная, мерзкая, грязная. Но ничего не сделаешь! Пока ты любишь мягкую постель, долгий сон, вкусную еду, вкусное вино, удовольствие от фильмов, от приятных, но ничего не значащих бесед, естественно, будет блудная страсть. Ты ее не любишь, но ты любишь свое тело; вернее, свою плоть, когда она покоится, когда ей хорошо, когда интересно и радостно жить, двигаться. Это приятно. За этим естественно и разжигается плоть, потому что она становится неким культом.

И так любую страсть можно разобрать. То есть на самом деле жесткость подвижнической жизни обусловлена не какими-то извращениями в отношении человека. Она – всего лишь исполнение заповеди об отвержении себя, о ненависти к себе и о любви к тому, что является противоположным страсти, противоположным греху.

Представим человека, для которого сладостью является такое состояние, при котором он чувствует, что от голода и усталости он обессилел совсем, а разум его пребывает в покое, ум пребывает в покое. Он не видит вокруг себя, скажем, женщин или мужчин. Он видит людей, он видит человека, просто человека, братьев, сестер. Он видит их, несчастных, обездоленных, и молитва сама творится в сердце за этих людей, слезы текут по щекам. Вот когда человек любит это, какая такая блудная страсть проникнет в его сердце? Какой такой блудный помысел? С чего ему взяться, если он женщины не видит, он видит просто сестер, просто людей – и больше ничего. Да при этом ноги едва переставляются, руки едва двигаются; и дышать тяжело, но такая тишина, такая свобода, такой свет!  И человек начинает это любить. И тогда предложите ему вкусно поесть. Он отодвинет еду, потому что он не хочет ту сладость потерять. Пока этого не будет, невозможно возненавидеть по-настоящему то, что является причиной блудной страсти или чего-то иного.

Сто двадцать седьмой абзац по мысли, по содержанию продолжает 123-й:

Если увидишь, что кто-либо по поводу бесчестий крайне болезнует сердцем, то знай, что он наполнен помыслами тщеславия и теперь пожинает с неудовольствием рукояти семян, которые сам посеял в сердце.

Если видишь человека, который терпит поношения, которого ругают, а он по этому поводу скорбит, переживает, то любому разумному человеку очевидно, что на самом деле человек любит, чтобы его хвалили; он любит, чтобы люди им восхищались, он любит, чтобы люди говорили ему приятные слова, чтобы они радовались от самого его присутствия. На самом деле он любит тщеславие, он тщеславный человек. Это значит, что он скорбит совершенно справедливо, потому что должен скорбеть. Если бы он не любил похвалы, у него бы не было этой скорби. Он бы любил скорбь, и ее бы не было. Он бы любил скорбь, его бы утомляли все эти похвалы, эти знаки внимания, все эти награды, утешения. Он бы страдал от них физически. А любил бы, когда его ругают, ему бы нравилось это. Вот это было бы показателем, что он не тщеславный. Это разумно же?

Человек, которого ругают, а он не страдает, не тщеславный человек. Вот и посмотрите вокруг себя. Посмотрите! Если вам повезет и вы увидите человека, которого кто-то отругал, поносил последними словами и подверг унижению, а он пребывает бодрым, радостным и мирным, – вы встретили нетщеславного человека, вы встретили человека, который очень-очень близок к Богу. Человека, у которого есть чему поучиться. По крайней мере, его можно попросить помолиться за вас, потому что это очень удивительный человек. Это очень редкое качество среди людей.

И если вы видите, что человек скорбит после того, как его отругали, унизили, не оценили, не заметили, не надо ему сопереживать. Сопереживать-то, конечно, можно по поводу того, что он, увы, тоже болен, как и мы. И за него надо помолиться, и за нас тоже надо помолиться: «Господи, помилуй брата моего и исцели нас всех от тщеславия». И эта молитва, несомненно, будет услышана, ибо она возносится из сердца сокрушенного и смиренного, да еще и за брата своего.

Если мы так будем понимать жизнь, если так будем видеть окружающих нас людей и относиться к ним с таким пониманием, тогда, конечно, тщеславия вокруг нас станет заметно меньше. И люди станут заметно смиреннее, и благодати вокруг нас станет заметно больше.

Записала Инна Корепанова