Читаем Добротолюбие. Выпуск от 29 июля

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника из первого тома «Добротолюбия».

Сто семьдесят восьмой абзац: 

Того, кто не состоит в подчинении тебе, не обличай в проступке в лицо, ибо это дело более власти, чем совета. 

Человек, говорит преподобный Марк Подвижник, не должен делать кому-то замечания, если не принужден к этому волей Божьей. Если воля Божья не принудила его к тому, чтобы он следил, надзирал за какими-то людьми, отвечал за них, то он и не имеет права делать им замечания. Он не отвечает за них, ибо не властен над ними; Бог не поставил его над этими людьми. 

В этом смысле важно понимать, что семья – это тоже определенная иерархия. Скажем, родители имеют право делать замечания детям, а дети не имеют права делать замечания родителям. И, как мы знаем, муж есть глава жены, он может делать замечания своей жене. Но никогда не нужно забывать, что она – сонаследница вечной жизни, она хотя и должна его слушаться, но это послушание не административное; он не на работе, не в среде своих подчиненных, он глава, но не начальник, не администратор. Не надо путать директора офиса с главой. Поэтому муж (хотя в отличие от жены имеет на это право) должен очень мудро, осторожно использовать свою власть, потому что они в равных отношениях с супругой в том смысле, что их связывает взаимная любовь и взаимная ответственность за детей. Пользоваться этим правом, о котором так много говорят и думают, мужчина должен очень осторожно, чтобы не навредить своей семье и тем отношениям, которые связывают его с супругой. 

Действительно, любое обличение, делаемое человеком, показывает, что тот, кто обличает, имеет на это власть. Если я решил обличить своего брата, то у меня есть какая-то власть над ним, я показываю ее. А кто дал мне эту власть? Откуда она у меня? Кто дал мне право обличать этого человека? Кто вложил в меня слово, чтобы я пророчествовал? Кто дал мне такое дерзновение, чтобы я кого-то обличал? Конечно, Бог может это сделать. Но человек обличающий должен предоставить именно доказательства того, что он действительно послан Богом на обличение этого человека, иначе он самозванец. 

Конечно, в евангельском тексте есть подобные слова: если согрешил против тебя брат твой, иди и обличи, скажи ему об его грехе (см.: Мф. 18, 15). Но это представляется именно действием, напоминающим то, о чем говорит здесь преподобный Марк. Действие подвижника – это действие совета, а не власти. Я прихожу к брату и говорю, как бы советуя, не имея над ним дерзновенной власти, а используя некий совет: «Знаешь, брат, мне кажется, ты ошибаешься. Надо бы делать так и так. Но мне так кажется, потому что апостол, Евангелие или пророки говорят то-то и то-то». Но это именно совет, общение равных, а не обличение от лица, имеющего власть. 

Или, например, встречаются два друга. Один из них хорошо разбирается в машинах, а другой плохо. У одного машина всегда чистая, аккуратная, вымытая, хорошо работает, все вовремя заменено, все замечательно в ней, потому что он хорошо в этом разбирается, умеет это делать. И вот он встречается с другом, у которого машина неаккуратная, в ней не прибрано, где-то что-то барахлит, стучит. Поскольку он в этом не понимает, то в это дело и не вникает. Это ситуация обычная, рядовая. 

И вот тот, который разбирается в машинах, начинает кричать: «Ты что, совсем не понимаешь? У тебя машина завтра сломается, потому что ты масло не поменял. Да как ты вообще можешь за руль садиться? Почему ты машину не бережешь? Разве не знаешь, что с тебя Бог спросит за то, как ты распоряжался вверенным тебе имуществом?» Я подчеркиваю: это два друга, не начальник кричит на своего водителя, который вовремя не поменял масло, не начальник гаража кричит на подчиненного, а разговаривают два друга. 

И вроде бы тот человек, который обличает, уверен, что это очевидно, надо же поменять масло, это же само собой разумеется, это элементарная вещь, это написано в любой инструкции. Но он забыл, что он не начальник, а друг. Если ему кажется, что человек совершает ошибку или грех, он должен подойти и произнести это иначе, с другой интонацией: «Слушай, брат, мне кажется, что у тебя здесь проблема. Давай помогу, потому что это опасно, машина может сломаться. Я понимаю, что ты в этом не разбираешься, давай я сделаю сам». Это обращение в виде совета, не свысока, не с высоты своего опыта или начальственного положения. Это надо уметь делать. Надо иметь понимание того, что перед тобой люди, не подчиненные тебе; что есть те, на кого ты можешь повысить голос, а есть те, на кого повышать голос нельзя. А иначе любая дружба развалится, почему она реально и разваливается у друзей, которые пытаются вместе что-то делать, вместе управлять, строить бизнес, потому что они забывают, что дружба и административное подчинение – разные вещи. Не надо путать обличение с советом, не надо смешивать две эти вещи. Об этом немало сказано еще в ветхозаветной Книге Притчей. 

Начальник может дать совет подчиненному, а может показать свою административную власть. В одном случае он будет милостивым, в другом – справедливым. Но люди, находящиеся в одной сфере, в одном социальном, духовном, властном статусе, никогда не должны показывать свою власть, потому что этой власти у них над этим человеком нет. От непонимания этого возникает много проблем в общении, в повседневной жизни людей. 

Начальник в отношении подчиненных, священник в отношении прихожан, своего прихода, игумен в отношении своего монастыря, епископ в отношении своей епархии, митрополит в отношении своей митрополии имеют право обличать. Об этом мы читаем, скажем, в Послании к Тимофею, где апостол Павел говорит ему, что слово Божье полезно и для обличения людей; и он имеет право обличать, потому что он епископ. Но он имеет право обличать только своих пасомых, в пределах своей епархии. Он не может использовать эту власть в другой епархии, он не может наказать священника другой епархии, сделать ему выговор, как отец не может наказать чужого ребенка или сделать выговор ему. Он может дать совет, но употребить власть не вправе. 

И вот это смешение понятий настолько значимый элемент межличностных отношений, что пренебрегать им нельзя, хотя бы просто потому, что каноническое право, очень четко регламентируя, описало те ситуации, когда власть может быть употреблена для запрета, наказания и обличения. Те, кто имеет власть обличать, должны это делать. Именно должны. Нам хочется, чтобы начальник был добродушным и милосердным, потому что нам так удобнее. Когда начальник начинает выговаривать нам за ошибку в нашей работе, отчитывает нас за нерадение, недобросовестность, неаккуратность или еще за какой-то недостаток, мы говорим: «Что это он? А еще христианин!» Но начальник как раз и должен так делать именно потому, что он христианин. 

В Книге пророка Иезекииля есть сопоставимый сюжет в отношении не только отца и сына, но и пастыря и пасомых. Если, говорит пророк, ты обличал своего сына, если ты говорил ему, как нужно поступать, а он не послушал, то грех на нем; он понесет за него наказание, а ты нет, ведь ты ему говорил то, что должен был говорить. Но если ты ему не говорил, хотя должен был это делать, и он погиб в неведении своем, то грех его взыщется от твоей руки, ибо ты должен был его учить и не учил. Но такой подход употребим именно в отношении тех, кому дана учительская власть. 

В двести одиннадцатом абзаце, продолжая эту мысль, преподобный Марк Подвижник говорит: 

Получив жребий управлять братиею, храни чин свой и не умалчивай о должном (сказать или приказать) по причине противоречия (некоторых). В чем послушают тебя, за то получишь награду по причине добродетели их, в чем же не послушают, прости им, и за то получишь равное (же воздаяние) от Того, Кто сказал: «отпустите – и отпустится вам» (Лк. 6, 37). 

Сто восемьдесят первый абзац: 

Которые не дали обета подчинения тебе, с теми не вступай в прю, когда они противятся истине, чтобы (вместо назидания) не вышла одна вражда, по Писанию (см.: 2 Тим. 2, 23). 

Этот вопрос очень тесно переплетается с вопросом духóвничества (или так называемого духовнѝчества). Такая путаница явным образом присутствует в современной церковной жизни. Человек приходит на исповедь к священнику и эту исповедь перед лицом священника произносит. Строго говоря, по смыслу исповеди священник просто должен ее выслушать, он только свидетель. Он выслушал, увидел, что человек кается в грехах, и произносит разрешительную молитву, свидетельствуя о том, что этот человек покаялся, и он властью, данной от Бога, прощает и разрешает его грехи. Вовсе никакого вопроса при этом не должно возникать. Исповедь – это исповедь, и она занимает достаточно мало времени, если человек не первый раз приступает к ней. Даже если он приходит раз в месяц, он все равно раскаивается в грехах и готовится к причастию. 

Но у человека помимо исповеди может возникнуть некий вопрос. И он естественно обращает этот вопрос к священнику не потому, что священник его духовник (он вообще не знает, кто такие духовники), не потому, что священник очень мудрый, ибо есть же священники очень юные и по разным причинам, может, даже малообразованные, но это не имеет значения. Человек спрашивает священника потому, что священник молится, читает Божьи книги. Он обращается к нему за советом как к человеку, который может разрешить его проблему на основании Промысла Божьего, заповедей Божьих, воли Божьей, то есть так, чтобы перед Богом его ситуация хорошо разрешилась. И священник, помолившись или забыв помолиться, но как-то в меру данных ему способностей пытается на этот вопрос ответить. Стал ли он после этого духовником? Нет. Его спросили. Он по заповеди Божьей просящему у тебя дай (Мф. 5, 42) дает совет – как может и понимает. На сто процентов этот совет правильный? Нет, конечно. Может быть, правильный, а может, неправильный. Это зависит от многих вещей: от веры вопрошающего и отвечающего, от знания отвечающего всей ситуации, о которой идет речь. Но в любом случае, как бы ни прозвучал ответ, это не устанавливает каких-то особых отношений между вопрошающим и священником. 

Например, священник ходит по улицам в подряснике; очевидно, что он священник. К нему подходит некто и задает некий житейский вопрос, и священник отвечает: так-то и так-то, надо прийти на исповедь. Стал ли священник после этого духовником человеку, случайно встретившемуся на улице? Нет, не стал. Устанавливает ли это какие-то особые отношения между исповедующимся и священником, принимающим исповедь или дающим совет? Нет, не устанавливает. И это предполагает, что тот человек вовсе не обязан второй раз приходить на исповедь к тому же священнику. Это как получится. 

Попал второй раз – попал, не попал – не попал, никакой катастрофы в этом нет. Он ведь приходит на исповедь перед Богом, и любой священник может принять эту исповедь. Никакой катастрофы здесь нет. 

Это значит также и то, что священник вовсе не имеет никаких особых прав на руководство жизнью этого человека. Никто его на это не уполномочил, никто его специально на это не ставил. Он не имеет права сказать: если исполните то, что я вам сказал, то будет вам хорошо, а не исполните, будет плохо. Это никаким образом не является справедливым и правильным пред лицом Бога. 

Но бывают такие случаи, когда в силу каких-то обстоятельств некий человек проникается особым доверием к какому-либо священнику, доверяет ему и старается за разрешением своих вопросов обращаться именно к нему, потому что его собственный опыт говорит, что советы этого священника мудры, и он старается его слушать и их исполнять. Налагает ли это на него какие-то особые обязательства? Нет. Этот человек может приходить за советом к священнику, которому он доверяет, а исповедоваться при этом может у кого угодно. Просто понятно, что для того, чтобы советы были действительно мудры, чтобы ответить правильно, священнику лучше знать многие обстоятельства жизни человека, поэтому чаще всего и исповедь, и совет бывают у одного священника. Но и это вовсе не дает оснований священнику что-либо требовать от прихожанина, каким-то образом оказывать на него давление. 

И вот здесь Марк Подвижник указывает единственную ситуацию, только одну возможность, одно действие, которое дает право священнику, духовнику каким-то особым властным образом воздействовать на обратившегося к нему человека: когда сам человек своим собственным словом, движением своей воли отдает себя в послушание именно этому священнику. То есть он так и говорит: «Батюшка, я отрекаюсь от своей воли, я хочу, чтобы Вы руководили моей жизнью, хочу Вас слушаться». Только после этих слов священник имеет право настаивать на том, чтобы человек слушался его советов. Преподобный Марк Подвижник только такой эпизод полагает оправдывающим какие-то особые властные интонации в речи духовника, священника в отношении прихожанина. Так это не только с точки зрения преподобного Марка. Это в принципе единственная возможность, когда духовнику дана власть воздействовать на доверившегося и озвучившего это свое особое послушание и доверие человека, когда священник имеет право так делать. 

Во всех остальных случаях священник никогда не должен забывать (и он, как правило, не забывает), что он всего лишь свидетель, если происходит исповедь, и он всего лишь обыкновенный человек, дающий совет, который чаще всего определяется верой вопрошающего, ибо и камни могут возопить, если человек обращается с верой. 

Например, Амвросий Оптинский (мне этот пример очень близок и понятен) никогда своих советов, распоряжений, рекомендаций дважды не повторял. Если он встречал прекословие со стороны человека, он больше никогда ни на чем не настаивал. Он исходил из того, что он не знает, волю Божью он сейчас озвучивает или свое собственное мнение. И был убежден, что если он озвучивает волю Божью, то сердцем верующего человека эта воля принимается тотчас же. Если же она не принимается, то у него нет гарантии, что это именно воля Божья; и зачем он тогда будет настаивать? Ведь настаивать на своей воле – это значит вести человека к смерти. 

Двести седьмой абзац: 

Если хочешь, чтоб тебе не стужали злые помыслы, имей душевное уничижение и телесную скорбь, и это не отчасти, но во всякое время, во всяком месте, и во всяком деле. 

Душевное унижение как средство против помыслов – так можно резюмировать это коротенькое высказывание преподобного Марка Подвижника. Все дело в том, что в нормальном, здравом состоянии христианин пребывает в мире, у него на сердце мир, глубокий, подлинный, настоящий мир, который дарован ему в день его крещения, и он этот мир хранит или (тут всегда святые отцы оговариваются) сам этот мир его в мире и хранит. 

И этот мир настолько глубоко охватывает сердце человека, что защищает это сердце от всего того, что может ему повредить, от всех вредных, назойливых, наглых, вторгающихся в него помыслов. Они приходят, немножко, может, зацепят человеческое сознание и уходят. Но сердце человека хранится миром, оно пребывает в Боге, и помыслы не проникают внутрь, не задевают его. Это то, что происходит со здоровым во Христе человеком, с человеком мирным, каким и должен быть всякий нормальный христианин, если он не осквернил благодати крещения, а хранит ее со дня, когда крестился. 

Человек может, конечно, расстроиться, но в уныние не впадает. Человек может испытать помысел неудовольствия, какого-то неприятия позиции другого человека, но в гнев и в раздражение это не переходит. Он может увидеть красивую девушку и восхититься, но пялиться и рассматривать ее ему не приходит в голову. Он может насладиться пищей, но думать о ней непрестанно или хоть сколько-нибудь обращать внимание на то, что он ест, ему не приходит в голову. То есть он человек пока отнюдь не совершенный. Но из-за того, что он пребывает в мире, мир Божий хранит его сердце от того, чтобы туда проникали помыслы и через это проникновение развивались страсти. Такое состояние далеко от совершенства, но это дар Божий, хранящий человеческое сердце. 

Болезненность христианина начинает проявляться именно в том, что в нем нет этого мира. Отсутствие этого мира говорит о том, что человек болен, он инвалид в самом прямом смысле этого слова: он пребывает вне Бога, не может выстроить отношения с Ним, он потерял мир, потерял Бога. Конечно, это произошло не случайно. Он крестился в пять лет, после этого чем только не занимался... И вот он пришел в Церковь, все страсти по-прежнему в нем остались, он болен, у него нет мира. А раз так, то сердце его не защищено. 

И вот эта немирность проявляет себя в том, что человек имеет навязчивые, плохие, злые помыслы: постоянную ревность, зависть, злопамятство, он постоянно помнит зло, пытается выговориться, чтобы оправдаться, у него постоянный ропот, когда он всем недоволен, зложелательство другим, самооправдание перед кем-то… То есть внутреннее состояние сердца болезненное. Эта болезненность проявляется в нескончаемом потоке помыслов. 

Например, человека обидели, он помнит об этом, ему горько. Он постоянно внутренне спорит, что они несправедливы, не правы, он оправдывается, взывает к Богу. Это состояние засасывает человека. И все эти помыслы, осуждение, зло, зложелательство, злопамятство, неудовольствие, уныние – от того, что внутри человека нет мира. 

А из-за этого не получается и молитва, ибо миром Господу помолимся. А если мира нет, то как же помолиться Богу без действия Духа мира, Духа Святого? Без Него ничего не получится, ибо Он и есть Дух молитвы. И поэтому нужно смириться, принять с миром все, ибо благодать дается только смиренному, поэтому нужно душевное смирение и телесная скорбь, какая бы она ни была. 

И вот это душевное уничижение помогает человеку смириться: «Я действительно такой: я действительно злой, ропотник, похотливый, я действительно достоин тех помыслов, в области которых пребываю. Это не они, это я такой». И вот это душевное состояние, понимание того, что я такой, как раз и является залогом смирения и, как следствие, освобождения от назойливых помыслов. 

Записала Инна Корепанова