Читаем Добротолюбие. Выпуск от 29 апреля

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника. И сегодня  поговорим немного о помыслах. Восемьдесят седьмой абзац (из раздела «К тем, которые думают оправдаться делами»):

Самомнение и кичение суть причины хулы, сребролюбие же и тщеславие – немилосердия и лицемерия.

Я специально прочитал этот абзац только для того, чтобы несколько слов сказать о хульных помыслах. Очень часто люди испытывают неприятное состояние, когда в голову им лезут хульные помыслы, причем в самом неподходящем месте (например, в храме во время молитвы). И люди часто смущаются, разумеется, и даже молиться не могут из-за этого. И унывают иногда очень сильно, а главное – не могут понять причину.

Все эти омерзительные помыслы хулы или чего-то подобного, связанного с именем Божьим, со Христом, Пресвятой Богородицей, очень сильно угнетают человека,  преклоняют его душу к земле, лишая его дерзновения на молитве, лишая  возможности ощутить отдых в храме. Как же стоять в храме, если вдруг неожиданно начинаешь думать всякое раздражающее, омерзительное, нечистое в отношении Бога, к Которому ты пришел? И главное, что человек не может понять, откуда это берется и как со всем этим бороться.

Эти помыслы непроизвольны. Наверно, есть какие-то особые состояния, мне неведомые, но по преимуществу эти помыслы непроизвольны всегда. В природе человеческой нет такой бездны ненависти к Богу, какая порой проявляется в хульных, нечистых помыслах в отношении Его. Это всегда действие падших духов, действительно умеющих ненавидеть и способных на такую невыносимую совершенно бесчеловечную ненависть. И человек может, наверно, достигнуть такого состояния (едва ли стоит, но, наверно, может), когда он отдает себя всего этим падшим духам – и эти духи завладевают его сознанием настолько, что он начинает богохульствовать всегда и везде. Но обычно про таких людей и говорят: одержимый.

В том случае, про который говорит преподобный Марк Подвижник, это именно непроизвольный помысел хулы. В этой непроизвольности его угнетающее действие на нас. Мы не хотим так думать, и он происходит независимо от нашей воли; это происходит неожиданно и очень утомляет. Мы беззащитны перед этим помыслом, мы не знаем, что с ним делать, потому что сама молитва делается бесплодной, невозможной, так как мы отравлены этой хулой.

И вот тут преподобный Марк Подвижник и говорит: действительно, эти помыслы непроизвольны, но причиной этих непроизвольных помыслов все-таки является самомнение и кичение. То есть если мы думаем какое-то скверное слово против Бога, то нашей воли в этом слове нет, это нас пугает. Но самомнение, ставшее причиной этого богохульства наших мыслей, у нас есть. Когда мы мним о себе очень много, когда  внутренне превозносимся над другими, когда мы в свободное время очень любим поучать и делать другим замечания, тогда хульные помыслы вспыхивают в нашем сознании все настойчивее и настойчивее. И человек должен получить урок от этого.

И смысл попущения этой брани в том и состоит, чтобы человек познал, как немощен он перед ненавистью злого духа, смирил свои высокоречивые слова и стал бы думать смиренномудренно, не мечтая о себе как о ком-то высоком, кто может поучать людей.  Таким образом помыслы сами уйдут, ибо Бог не хочет наших страданий, тем более от этих безобразных и сильно оскверняющих душу мыслей. Лишь бы мы смирились и внутренне не выставляли самих себя выше других людей, лишь бы не было у нас желания всех поучать. Тогда все эти помыслы сойдут на нет.

Восемьдесят шестой абзац:

Непроизвольных помыслов любим мы причины: от чего они и приходят, а произвольных, очевидно, любим и самые предметы.

Есть два вида причин, по которым помыслы нас обуревают; наверно, и два вида помыслов. Во-первых, если помыслы возникают непроизвольно, то мы виноваты в том, что любим причины тех страстей, по поводу которых воспламеняют нас наши помыслы. Если же помыслы произвольны, то есть зависят от нас, нам нравятся, то на самом деле мы обычно сами вызываем эти помыслы. И очевидно, что мы любим то, к чему помыслы нас склоняют, на что они нас ориентируют, какие картинки нам предлагают, чем заинтересовывают и так далее. То есть очевидно, что мы любим предмет этой страсти. То, что представляется нам в нашем сознании как некая страсть, несомненно, нам нравится; очевидно, что мы любим этот соблазн нечестия.

Понять, что помысел нам нравится, можно из следующего: когда он пришел, мы никак не хотим его прогонять. Мы знаем, что это надо, но – «еще чуть-чуть я его подумаю, еще чуть-чуть эту картинку понаблюдаю, еще чуть-чуть сделаю то, что этот помысел велит, хоть немного». И когда мы наконец усилием воли или в силу каких-то обстоятельств прекращаем наслаждаться этим помыслом, то расставание с ним для нас печально; внутри мы всегда обретаем некий привкус сладости: вот бы еще, вот бы еще... Конечно, нельзя, запретно, но вот бы еще чуть-чуть подумать, помечтать, понаслаждаться, полистать картинки, подумать на эту тему, случайно задержаться взглядом, мыслью, чувством над тем, что для нас действительно вожделенно.

Очевидно, что в этом случае мы любим именно сам предмет страсти, мы культивируем в себе страсть. Мы в силу разных причин не допускаем  того, чтобы предаться этой страсти основательно и всерьез, мы только допускаем размышлять об этой страсти, думать о ней, тайно услаждаться ею, но внутренне как бы хвалимся перед самими собой тем, что мы же не падаем, не грешим, не мстим («жене не изменяю, денег не ворую, взяток не беру»); мы просто в мыслях это приемлем.

Но само вот это культивирование образа, мысли, желания, отображаемого в мыслях, и есть страсть. И это с очевидностью нам показывает, что мы любим то, о чем эта страсть нам говорит. Это может быть что угодно. Человек рассматривает дорогую машину. Он не собирается ее покупать, он знает, что ему никогда эту машину не купить. Он просто ее рассматривает в Интернете или видит в действительности. Он интересуется ею, она ему нравится. Он узнает, какие у нее показатели двигателя, салон… Он все это понимает, все это знает. Он понимает, что это грех, что честным образом на такую машину не заработаешь, никогда в жизни он ее не купит, никогда в жизни он на ней не покатается. Но он любит об этих дорогих машинах думать, говорить. «Где тут грех? Нет никакого греха! – думает человек. – Подумаешь, просто забавляюсь таким образом». Но на самом деле это страсть. Человек не может подумать о другом с таким же наслаждением, как об этом. И, естественно, он любит сам предмет этой страсти, он любит конкретно езду на таких дорогих машинах, это ему в глубине души нравится.

Скорее всего ничего не произойдет, особенно если человек действительно не предает себя в руки врага, не совершает каких-то страшных поступков в отношении своих родителей или доверившихся ему людей, не делает того, что отъемлет от него благодать Божью, изымает его из-под действия этой благодати. Он никогда этого не сделает. Но если он поскользнется, если его духовная жизнь провалится, тогда страсть станет невыносимой. Он будет либо стремиться любой ценой осуществить эту страсть, либо впадет в страшную депрессию или уныние, что повлечет за собой другие страсти и постоянный ропот на Бога за несправедливость, почему у других есть, а у него нет.

И вся духовная жизнь такого человека может рассыпаться как карточный домик, хотя в целом речь идет действительно о достаточно невинных вещах, чего не скажешь, например, о такой же страсти к рассматриванию девушек (в живом виде, или в виде картинок, или еще каким-то образом). Это уже совсем не невинно, потому что есть определенное предупреждение Бога, что это грех.

Или, например, совсем уж странный вид страсти, когда человек культивирует в себе уныние. При всяком удобном (точнее неудобном) для себя случае он начинает искусственно вводить себя в депрессию: «Ну вот, у меня ничего не получается и ничего не может получиться, потому что я вот такой бедный, несчастный…» В сущности, это гордыня, человеку нравится сознавать себя обделенным. Это жалость к себе, а в сущности, отказ от крестоношения и стремление к утешению и покою, чтобы ничто привходящее не раздражало его плоть, его душу, его дух, чтобы было комфортно, чтобы все были хорошие – дом был хороший, работа была хорошей, дети были хорошие, друзья были хорошие, время было хорошее, храм, батюшка, прихожане… Чтобы ничто не напрягало. Это – внутреннее желание покоя, нежелание  нести свой крест. На самом деле этот человек культивирует в себе определенные помыслы, потому что любит (именно любит) сами предметы этих страстей.

Как я уже сказал, если человек в целом ревностно бережет себя от очень тяжелых поползновений к тому, чтобы обижать и унижать ближних, и еще и служит им, то дальше помыслов ничего и не случится. Но стоит ему споткнуться и совершить грех тяжелый, оскорбив, унизив, обидев человека, как все может расстроиться, рассыпаться – и уже будут не только помыслы, а неотразимая жажда утолить свою страсть.

Наверно, гораздо важнее то, когда помыслы приходят непроизвольно. Показателем непроизвольного помысла является то, что помысел в сознании человека вспыхивает внезапно, неожиданно, не по воле человека. И это удостоверяется тем, что человек сразу пугается и пытается от этого помысла избавиться.

Если помысел неожиданно приходит в его сознание (просто увидел красивую машину и заинтересовался ею, не думая изначально о ней, он потом уже начинает думать на эту тему много и долго), то помысел непроизвольный. Но как только он появляется, человек сразу старается от него избавиться, выбросить его из головы. Ему не нравится эта мысль, она его пугает, воспринимается как нечто омерзительное, противное. Он не хочет, чтобы эта мысль дальше оставалась в голове. Но даже в этой непроизвольной мысли, в которой обычно человек искренне сознает себя невиновным, по существу, не так уж он и невиновен. Потому что если этот помысел непроизвольно входит в его сознание, то он все равно каким-то образом уязвим для действия этого помысла. Пусть страсти в нем нет, но есть в человеке нечто, что может легко этой страстью стать, если он не будет бодрствовать и молиться.

И обычно эти помыслы и приходят в сознание человека, который немножко позволил себе расслабиться. Скажем, был период, когда он учился, много читал или много работал. И вдруг возник отдых, и человек расслабился, стал спать больше, стал кушать больше, голова ничем не занята, он не трудится, не перетруждается, послушания никакого не творит. И в этой успокоенности остывает его сердце…

Помыслы, которые сейчас непроизвольные, потом станут произвольными, и тогда страсть уже удобнее находит путь к сердцу человека.

В обычном состоянии человек, получив непроизвольный помысел, должен осознать, что этот помысел пришел по какой-то причине, с какой-то целью. То есть пришел для того, чтобы человек приободрился, вдохновился, чтобы он больше времени уделял послушанию, вниманию, молитве и делал что-то нужное для людей или для собирания своего собственного сердца. Хотя этот помысел и приходит, в итоге-то он цепляется за то, что есть собственно в нашей душе и что может при нашем нерадении и расслабленности стать страстью.

Например, блудные наваждения, то есть неожиданно входящие помыслы, очень нечистые или мерзкие, в целом человеку несвойственные… Он никогда не смотрел фильмов, картинок, что раздразняют плоть; в целом человек целомудренный, всегда хранил пределы этого целомудрия. Но вдруг на него наваливаются какие-то совершенно неприличные мечты или (еще того хуже) сновидения, которые он совершенно не контролирует. Но человек в этом не виноват, и эту свою невинность он показывает тем, что в ужасе просыпается, пытается очиститься от этого, бежит на исповедь. Он боится этого, ему не хочется этого делать. Тем не менее внутри его самого есть тяга к телесному удовольствию, тяга к расслабленности своей плоти или тяга к тщеславию. Эта тяга есть, она реально присутствует. Если человек будет постоянно бороться с этим стремлением своей плоти к расслабленности, со стремлением души к удовольствию всеобщего успеха (когда он успешен и все его хвалят и показывают, что признают его успешность), то это тщеславие и должно быть погашено страхом. Тем страхом, который мы переживаем, когда на нас находят эти блудные наваждения или блудные сны.

Мы, с одной стороны, смиряемся, осознавая, что где-то внутри нас есть причина, которая сделала нас уязвимыми для этого помысла. И, пугаясь, мы должны понять, как мы немощны. Раз нам привиделась такая картина, значит (при нашем нерадении), это вполне может стать не только картинкой. Надо смириться, сознавая, что мы немощны, и думать не о том, как достичь успеха, а о том, как сохранить свою душу от разных омерзительных страстей.

Или, например,  упомянутая мечта о машине. Она может нахлынуть совершенно непроизвольно. Человек вообще не думает о машинах. И вдруг, увидев некую прекрасную машину, он загорается, мгновенно воспламеняется желанием: «А здорово, наверно, на такой прокатиться!» И тут же гонит мысли прочь: «Куда? Это же не по статусу! Это же не по бюджету! И вообще что в этом хорошего? Проехаться с ветерком по улице, чтобы потом всю жизнь жалеть об этом? Да ну ее, всю эту славу и суету!» И он гонит эту мысль. Но если эта мысль все-таки вошла в его голову, она показывает, что в целом он не удовлетворен своей жизнью. Он не считает, что жизнь именно такая, какую даровал ему Бог, что у него есть все необходимое для этой жизни. Зависть показывает, что и в нем есть тщеславие и стремление к самодовольству. Да, очень маленькая, крошечная, совсем не страсть, но если он не будет бодрствовать над своим сердцем, если не будет заботиться об исцелении своей души, не будет стремиться к Богу всем своим сердцем, то именно эта страсть может в конце концов в нем развиться.

Девяностый абзац:

Есть три мысленных места, в которые входит ум, изменяясь сам в себе: естественное, сверхъестественное и противоестественное. Когда вступит он и в свое естественное место, тогда находит себя виновником злых помыслов и причиною страстей и исповедует Богу грехи свои; когда же бывает в противоестественном месте, тогда забывает он о правде Божьей и воюет с людьми, как с обижающими его неправо. А когда возведется в сверхъестественное место, тогда находит в себе плоды Духа Святого, которые указал Апостол – «любы, радость, мир» и проч. (Гал. 5, 22), и знает, что, если предпочтет телесные заботы, то пребывать там не может, и вышедши оттуда, впадает в грех и в последующие за ним скорбные случайности, хотя не вскоре, но в свое время, как ведает про то правда Божья.

Преподобный Марк Подвижник описывает три состояния человеческого ума, два из которых зависят от человека. Почему он говорит о трех мысленных местах? Не о трех состояниях ума, а о трех мысленных местах?

Внутри ума есть некое искомое положение, некое искомое состояние. Люди опытные начинают понимать, что наш ум имеет много разных мыслей, образов, желаний, побуждений, это постоянно  кипящее, бурлящее в разной степени и с разной амплитудой и температурой собрание образов, мыслей, пожеланий и так далее. В обычном этом состоянии молитва (она же зависит от того, как настроен на молитву ум) не сразу получается у человека. Пока ум не занимает то необходимое место, из которого он и может возносить молитву.

Как мы читали в свое время, преподобный авва Исайя говорит, что человек должен умом помещать себя в состояние человека, сидящего на гноище (как Иов). Если ум научился это делать, тогда,  найдя это место, это местоположение среди окружающих его помыслов, он удобно возносит молитву. Если он не может этого найти, то долго мучается.

Но нужно это найти. Это опыт человека, достаточно порой продолжительный, когда он пытается найти какое-то состояние, положение внутри этого ума, какой-то помысел, какую-то картинку, которая и делает ум способным к обозначенным переменам ума, к метанойе, покаянию. Когда ум легко принимает то, что велит ему Бог. Когда ум удобно принимает мир именно таким, каким велит его принимать Бог, то состояние, из которого удобнее всего молиться. У каждого своя практика и каждый ищет это по-своему.

Льюис описывал в свое время человека, который, весь израненный, ворочаясь, в конце концов опытно находит то место, в котором он может что-то делать и когда раны его болят минимально. Они болят все равно, но минимально. Вот так же человек находит это место своего ума, при котором внешние помыслы отвлекают его меньше всего, когда состояние его покаяния перед Богом больше всего. И молиться в силу этого удобнее всего.

Например, это может быть воспоминание о своем грехе, или о пережитом чуде, или о милости Божьей, изливаемой постоянно, или представление себя на Суде, как предписывает нам это, скажем, Покаянный канон. И когда мы займем это место, найдем это место внутри ума,  тут же у нас рождается умиление, сокрушение, молитва и плач. Но возможен другой образ.

Нам важно понять в этом месте преподобного Марка другое: когда человек воюет с людьми, когда он воюет с обижающими его неправо, это состояние для ума противоестественное. Он не видит мир правильно, у него нет ведения, он заблудился, у него ложное представление о себе и о мире. И начать нужно с преображения ума.

Записала Инна Корепанова