Читаем Добротолюбие. Выпуск от 21 января

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления святого Марка Подвижника о духовной жизни». Напомню: мы остановились на сто двадцать втором абзаце (из «Двухсот глав о духовном законе»).

Кто в одно и то же время за одно похваляет, а за другое укоряет ближнего, тот одержим тщеславием и завистью: похвалами покушается он прикрыть зависть, а укорами выставляет себя лучшим его.

Здесь ключевым является именно слово одновременно. Можно человека поругать, если он это заслужил, особенно если ты его начальник или поставлен над ним. Можно человека похвалить, если действительно это необходимо и человек того заслуживает. Здесь Марк Подвижник обращает внимание именно на одновременность этих противоречивых действий, когда в одно и то же время мы и хвалим, и ругаем человека. Таким образом, и ругая и хваля человека одновременно, мы показываем собственную сложность, собственную непростоту и собственную нечистоту, в сущности – неискренность своего сердца. Именно неискренность, хотя нам представляется это совсем иначе.

Вот мы говорим: «Ты, конечно, друг, хорошо поешь, только репертуар у тебя никуда  не годный». Или: «Ты очень добрый, конечно, человек, но вот совсем не молишься. Это плохо!» Или совсем уже утилитарные вещи: «У тебя замечательная машина, но очень некрасивая жена». Такой стиль общения, стиль умозаключений очень нам привычен. И настолько мы привыкли так общаться, так говорить, что иначе просто не умеем.

Я понимаю, что, читая подобные высказывания Марка Подвижника или кого-то иного из святых отцов, мы не находим отклика в своем сердце. Нам представляется это настолько естественным, что мы не понимаем, что же здесь смущает, скажем, преподобного Марка Подвижника. Для нас это единственно нормальный стиль общения. Но на самом деле мы свидетельствуем этим стилем общения только о самих себе, о том, что сердце наше нечисто, о том, что в нас есть одновременно и зависть, и тщеславие, и то, и другое. Мы просто этого не видим.

В данном случае подобные мысли, подобные высказывания святых отцов могли бы преследовать ту цель, чтобы показать нам самих себя, показать нам, что мы такое на самом деле, если бы мы захотели их услышать. Если, скажем, человек прочитал эту фразу, пожал плечами: «Да ну, ерунда какая-то, я все время так говорю!» – и дальше живет, дальше читает, дальше строит свою жизнь, то, конечно, толку никакого не будет. Он этим засвидетельствовал, что по отношению к миру святых отцов он находится в некоем мире параллельном, недосягаемо далеком от него.

Хорошо, если мы прочитали и сказали: «Странно, я в себе этого не чувствую. Но ведь Марк Подвижник ерунды не напишет, он же понимает, о чем говорит. Так, может, действительно я завистлив и тщеславен? Может, действительно то, что я говорю, пронизано завистью и тщеславием? Тогда надо понаблюдать за собой». И вот когда человек начинает наблюдать за собой, когда он проникает в сердце свое, когда видит глубину всех своих чувств и переживаний, тогда он понимает, что Марк Подвижник прав, что мы действительно ругаем из зависти, а хвалим из тщеславия. Это именно так, как пишет Марк Подвижник. Просто, не замечая этого, мы свидетельствуем о нечистоте своего сердца.

Так что же делать, если мы в себе это заметили? Во-первых, не ругать человека, если нам доводится его хвалить. Ведь единственная на самом деле оправданность похвалы та, когда мы хотим человека утешить. Единственный мотив, оправдывающий похвалу, это поддержка человека, утешение человека, который унывает, желание порадовать человека, который скорбит, грустит, которому тяжело. Это нести добро, радость человеку, которому тяжело в данный момент, мы хотим ему каким-то образом помочь. Это единственный повод, когда мы имеем право человека похвалить. Все остальное не имеет смысла, мы делаем это по неразумию нашему, потому что хвалить нужно Господа, а не человека. Если человек действительно делает благие дела, значит, делает это по благодати Божьей, а не от себя самого. Если он делает это от себя самого, никаких благих дел нет, это все ложь.

Очень часто человек хвалит другого не по неразумию, а именно потому, что одержим тщеславием (как буквально в сто двадцать втором абзаце написано), потому что на самом деле хочет, чтобы и он был замечен, когда хвалит другого человека. Это примерно как в известной басне И.А. Крылова: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку».

Это первое: не ругать тогда, когда нам приходится хвалить человека. Мы же несем ему радость, мы же хотим его утешить, хотим приободрить, хотим его вдохновить, зачем же в эту бочку меда вносить еще ложку дегтя? Мы таким образом аннулируем и делаем недейственным все то, ради чего высказываем похвалу.

Второе, что необходимо, это знать: если мы одновременно хвалим и ругаем человека, то в нашем сердце находится ложь, в нашем сердце неправда. Если там ложь, значит, там и зло. И от этой злобы, этого лукавства, этой нечистоты нужно  сердце очистить. Каким образом очистить сердце от лукавства? А таким, чтобы в нем, в сердце, была любовь, и только любовь. И любовь начинает руководить всем процессом нашей жизни, всем процессом нашего словотворчества. Тогда все, что мы говорим, исходит из нашего сердца, переполненного любовью. И тогда ругаем ли мы, хвалим ли, все это приносит именно благо человеку.

Лучше, конечно,  за человека, который действительно что-то делает хорошее,  помолиться, чтобы Господь оградил его, утешил, приободрил, сохранил. Можно сказать и хорошие слова человеку. Тогда, когда он в унынии, депрессии, отчаянии. Когда он переживает кризис, когда ему кажется, что от его делания, его служения, от его какого-то усилия никакого проку, никакой пользы нет. Тогда вполне уместна похвала. И человека ругать имеет право только человек, стоящий выше его по иерархии, определенной Богом, а равный равного ругать, обличать вообще не должен.

Сто двадцать восьмой абзац:

Если хочешь спастись, возлюби истинное слово (слово правды о себе) и никогда безрассудно не отвергай обличения.

Этому на самом деле можно научиться, если по-настоящему знать самого себя. Если мы имеем правильное представление о самих себе, то слова обличения для нас не представляют чего-то болезненного, чего-то тяжелого, чего-то непереносимо трудного, сокрушительно-уничтожающего.

Как показывает практика, история рода человеческого, история каждой человеческой жизни (если человек знает свою собственную жизнь), ни один человек не может сказать мне что-то горшее, что-то худшее, чем знаю о себе я сам. Ведь на самом деле человек знает о себе такое, чего не знает никто. Как мне недавно сказал один уже и поживший, и наблюдательный верующий человек: «Меня тошнит от самого себя». И вот это ощущение очень часто бывает в душе у человека. Когда такому человеку скажешь, что он такой-сякой, он говорит: «Да что ты? Если б ты знал меня лучше, ты бы и не такое сказал! Ты бы знал, какой я на самом деле, и это было бы гораздо страшнее. Если бы ты узнал, то и разговаривать бы со мной не стал!» Это возможно только тогда, когда человек знает сам себя.

С другой стороны, напротив, когда человек знает сам себя и действительно привык переносить укоризны и от своей совести, и от окружающих людей и просто знает, какой он на самом деле, видит себя изнутри, он никогда не посмеет, никогда не будет укорять другого человека. Он знает, во-первых, что любой другой человек значительно лучше его самого. Во-вторых, знает, что укорение всегда болезненно воспринимается другим человеком, а доставлять другому человеку боль совсем не хочется.

И все это вызвано именно тем, что человек, которого мы знаем очень хорошо, знаем досконально, это мы сами. И знаем мы себя, как правило (так должно быть), с самой грязной, с самой изнаночной, преисподней стороны жизни, потому что это буквально преисподняя. У пророка Исайи есть выражение: вся наша правда как порт нечистый перед Тобою (см. Ис. 64, 6). Вот этот нечистый порт есть запачканное нижнее белье, исподняя одежда, которую не видно; не верхняя одежда, а исподняя.

Так вот, мы знаем свое исподнее. И каждый человек свое исподнее знает очень хорошо, если он просто живет обычной, нормальной человеческой жизнью. А другого человека он видит снаружи, а снаружи каждый человек старается все-таки себя каким-то образом приукрасить. Есть, конечно, люди, которые категорически этого делать не хотят, ведут асоциальный образ жизни и специально представляют себя людьми, не признающими неких социальных норм, но таких людей все-таки немного. Все остальные люди стараются так или иначе себя каким-то образом представить, показать, то есть произвести впечатление. Каждый человек, кроме святых, носит ту или иную маску, очень несоответствующую его подлинному существу или немного похожую на его подлинное существо. Так или иначе, мы видим человека со стороны этой более или менее благообразной наружности. А себя видим со стороны исподней.

Поэтому для всякого нормального человека естественно видеть свои недостатки, обличать себя за свои недостатки и удобно сносить обличения других, представляя себя намного худшим, чем все остальные окружающие люди, именно потому, что себя видишь изнутри, с исподнего, а всех окружающих – с фасада, с представительной внешности.

Это некая очевидным образом естественная модель поведения человека. Но в том и дело: чтобы в этой естественной модели удержаться, человеку требуется какое-то порой совершенно непостижимое количество затраченных усилий, чтобы просто не забыть своего исподнего, не забыть, какой ты на самом деле. И таким образом приобрести навык не укорять другого человека.

Это примерно то же самое, что говорит Христос в известной евангельской притче: мы видим сучок в глазу ближнего, а бревна в своем глазу не замечаем (см. Мф. 7, 3). Надо вынуть прежде бревно, и тогда мы сможем вынуть и сучок. То есть на самом деле разница нашего плохого с хорошим другого человека примерно такая: наше плохое – это как бревно, а плохое другого человека – как сучок. Мы на самом деле очень мало замечали бы плохие качества других людей, если бы видели самих себя.

И вот когда мы действительно видим себя с исподнего, когда видим себя такими, какие мы есть, тогда слово правды другого человека не разрушает ничего в нас, оно созидает нас, потому что всегда дает повод к смирению. Таким образом именно душа и исцеляется от тщеславия. Как сказал однажды Иоанн Лествичник, «пей поругание, как воду жизни».

Об этом же говорит и сто двадцать шестой абзац:

Ищущий оставления грехов, любит смиренномудрие, а осуждающий другого запечатывает (закрепляет за собою) свои злые дела.

То есть человек, который ищет того, чтобы ему были прощены грехи, неизменно делает все то, что приводит к смиренномудрию. Он так или иначе терпит все обличения: от Бога ли, от людей ли, от обстоятельств приходящих. И этим показывает, что он действительно ищет смирения. Человек, который взрывается, вспыхивает по поводу каждого обличения, тем самым свидетельствует о том, что он не хочет смиряться. Стало быть, путь исцеления от тщеславия, от гордыни он не избрал.

В заключение этого интересного наставления о тщеславии и обличении, которым это тщеславие вылечивается, можно привести сто тридцать второй абзац:

Лучше с благоговением… молиться о ближнем, нежели обличать его во всяком согрешении.

Если мы видим человека, достойного похвалы, лучше за него помолиться. Кроме тех случаев, когда действительно его нужно утешить и приободрить. И в том случае лучше помолиться, но тогда можно сказать некие слова утешения и приободрить человека. Если человек ведет себя плохо, вызывающе, если он провоцирует нас своим неадекватным поведением, то и тогда лучше помолиться. Это лучше в любом случае, чем укорить человека.

Если только мы поставлены начальником над этим человеком, тогда, конечно, можно и сделать замечание. Но опять-таки замечание не должно содержать в себе укоризны. Ведь замечание есть просто констатация факта: ты поступаешь плохо, ты ведешь себя недостойно. Укоризна всегда стремится к тому, чтобы именно сознательно доставить человеку психологическое страдание, боль, сокрушить его, смирить, унизить, поставить его ниже себя. Всегда укоризна этот унизительный момент содержит. Поэтому для человека, если он ищет смирения, она будет полезна, несомненно. Но будет ли она полезна для нас? Апостол Павел так и говорит: мы, сильные, должны немощи немощных носить, а не себе угождать (см. Рим. 15, 1). И если кто-то все-таки хочет обличить ближнего, то должен обличать с кротостью, во благо, в назидание, а вовсе не с укоризной.

Дальше мы начнем разбор нескольких абзацев, достаточно большого количества абзацев, которые посвящены развитию страсти в человеке. И начнем со сто тридцать восьмого абзаца:

Когда отвергнем всякий и мысленный произвольный грех, тогда только начнем настоящую брань и с прилогами занимающих нас страстей.

Подлинная брань, подлинная мысленная брань, подлинное сражение с какими-то падшими духами злобы поднебесной начинается только тогда, когда мы перестанем произвольно совершать грехи. Именно произвольно.  Только тогда эта брань и начнется.

Что же такое брань? Кто читал аскетическую литературу, это слово ему часто встречалось. Брань может идти против помыслов. Редко когда человек сражается непосредственно с бесами, то есть видит их и они его видимым образом как-то искушают; все-таки это такой совершенный уровень жизни, на каких-то очень высоких ступенях, обычному человеку даже гипотетически недоступных.

Обычно же человеку, и это все-таки не малая мера, доводится сражаться с помыслами. Помыслы могут происходить от чего угодно. Но в данном случае, поскольку речь идет о брани, предполагается, что эти помыслы входят, вторгаются, влазят в сознание человека, каким-то образом туда пытаются проникнуть. И вот с этими помыслами и приходится бороться человеку. Иногда. Или, точнее, всегда. Но после того, как будет выполнено  условие: человек перестанет творить произвольный грех.

Если же он еще не перестал творить произвольный грех, то никакой мысленной брани у него не начинается; таково свидетельство преподобного Марка Подвижника. И оно действительно не начинается. Каждый может это определить. Хотя очень часто приходится сталкиваться с людьми, которые утверждают, что у них есть брань, что они терпят искушение от какого-то помысла, хотя по всему видно,что никакой брани у них нет. Почему так?

Любой человек может заметить, за собой понаблюдать, о какой брани может идти речь, если, скажем, я вспыхиваю гневом и ловлю себя на том, что гневаюсь. Я, конечно, разгневался, накричал, нашумел, хлопнул дверью… Потом думаю: «Да что я наделал? Да зачем  так? Ладно, пойду покаюсь, больше гневаться не буду». Проходит два-три дня, снова такая история, меня называют каким-нибудь плохим словом, я вспыхиваю: «Сам такой! Да кто тебя вообще поставил меня судить?» Снова поругались, снова иду на исповедь, снова говорю, что больше не буду. И так продолжается много-много раз с разной периодичностью. И человеку представляется, что он борется.

Нет, он не борется. По крайней мере, это точно не мысленная брань и вовсе не та брань, о которой пишут святые отцы. Какая же это брань, если, прежде чем он опознал вторгающийся в него помысел, он уже воспламенен сердцем? Он даже не заметил, как вспыхнуло его сердце.

Мысленная брань предполагает, что я вижу, наблюдаю, как соблазн, мысль входит в мое сознание, и я могу эту мысль оттуда выбросить, я могу ее в сознание не впустить, и мое сердце не то что не воспламеняется, оно даже не колеблется, я даже сам помысел отвергаю. Но если помысел мы не замечаем, опознаем гнев просто как вспышку нашего сердца, то очевидно же, что никакой брани нет, даже мысли не приходит; сердце наше кипит, оно горит страстью, эта страсть уже в сердце живет. И происшедшее искушение показывает, что сердце наше дышит страстью.

Записала Инна Корепанова