Читаем Добротолюбие. Выпуск от 20 мая

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника из первого тома «Добротолюбия». Сегодня обращаемся к 115 абзацу:

Благодать Духа едина и неизменна, но действует в каждом, как хочет.

Дух действует в каждом как хочет: дает талант – какой хочет, ведет путем – каким хочет, ведет к цели, какую Сам и назначает.

Лично мне не очень хочется на эту тему говорить. Но некоторые важные интонации, акценты в этом деле необходимо обозначить. А там уж каждый будет думать, как Дух его наставит.

Мы, люди современные, не знаем Духа Святого. Не знаем и знать Его не желаем. На это есть разные причины – иногда субъективные, иногда объективные. Поэтому получается, что мы не можем адекватно пользоваться ни опытом, ни писаниями святых отцов.

Вот мы прочитаем книгу некоего святого отца. Прочитаем и опытом этого святого отца, его словами начинаем измерять не только свой опыт (это еще вполне нормально), но начинаем измерять чужой опыт, чужую жизнь. Мало того что жизнь окружающих нас людей, мы начинаем опытом полюбившегося нам святого отца измерять и поверять жизнь других святых людей, святых мужей. Мы даже не замечаем, что, в сущности, это суд. Ведь, как и Священное Писание, книгу святого отца нужно прочитать для того, чтобы выверить свою собственную жизнь. Понравилась мне эта книга, Церковь засвидетельствовала, что это святой отец, буду читать книгу и исправлять жизнь по этой книге, по опыту этого святого отца. Я не вижу в этом ничего плохого. Один может выбрать книги Феофана Затворника, другой может выбрать книгу или книги святителя Игнатия (Брянчанинова), третий может выбрать «Лествицу», кто-то может выбрать записки святого Силуана Афонского или святого Паисия Святогорца, письма преподобного Амвросия Оптинского… Слава Богу, корпус святоотеческого наследия очень большой. Выбирай, что тебе хочется, и строй свою жизнь. Если тебе нравятся эти слова, нравится этот опыт, ты чувствуешь отзыв в собственной душе, иди и делай. Ничего плохого в этом не будет.

Лично мне глубоко тягостно слушать такие разговоры: я читаю только Игнатия (Брянчанинова), все остальное читать не буду. Это тоже неплохо, не будешь и не будешь. Но когда такому человеку кто-то говорит, что читает «Лествицу», тот отвечает: «Да что “Лествица”? Это все не то! Читай вот Игнатия (Брянчанинова)!» Но почему не то?

И два человека начинают спорить из-за того, в какой из книг более правильный опыт и кого надо именно слушаться. Безусловно, надо слушаться только Евангелия, только слова Божьего, а поверять свою жизнь по той книге, какая доступна или какая  больше нравится. Никаких догматических определений в этом смысле нет. Но люди очень и очень часто стараются опытом понравившейся им святоотеческой книги или опытом понравившегося им святого отца поверять все на свете вообще, причем даже, подчеркиваю, и опыт других святых отцов, даже канонизированных Церковью. Казалось бы, надо все это как-то совместить, но не получается.

Возьмем, например, «Лествицу». Мы, конечно, не будем сейчас исследовать эту книгу. Может быть, наступит такой момент, когда мы дойдем до текста книги преподобного Иоанна Синайского. А сейчас возьмем само то представление, которое есть в сознании каждого христианина об этой книге. Настолько, насколько вообще об этой книге говорят в Церкви. А говорят о ней достаточно часто, хотя бы в силу того, что памяти Иоанна Лествичника посвящено отдельное воскресенье Великого поста.

Если бы мы были причастны Тому Духу, Которому был причастен святой Иоанн Лествичник, то мы бы поняли книгу Иоанна Лествичника,  мы бы поняли, что эта книга ни в чем не противоречит любой другой книге любого другого святого отца, потому что, как подчеркивает здесь преподобный Марк Подвижник, благодать Духа едина и неизменна; Дух Сам Себе не противоречит. Но мы действуем не по Духу, читая эту книгу, мы действуем по букве, мы подходим к ней механистически, то есть используем ее как таблицу умножения, как некий фактический догмат: каждое слово есть правило, которое истолкованию вообще не подлежит; и все, что противоречит слову «Лествицы», должно быть отметено как недолжное, недействительное, недуховное, неправильное. Вот это механистическое отношение к любому святоотеческому тексту, в частности к «Лествице», убивает все, потому что Дух животворит, а буква этого не делает.

И вот мы начинаем утверждать: для того чтобы у человека действительно началась духовная жизнь и вообще чтобы он пошел к Богу, чтобы хоть что-то христианское в нем стало совершаться,  необходимо отречение от мира. Отречение от мира мы понимаем как отречение вообще от всего: отречение от собственности, отречение от социальных условий, отречение от культуры, от работы, вообще от всего. То есть человек должен отречься и отдать себя в послушание Церкви, священнику, духоносному или недухоносному наставнику, который будет дальше руководить жизнью этого человека.

Но Тот же Дух Святой, Который вдохновлял Иоанна Лествичника на написание «Лествицы», вдохновлял и святителя Григория Паламу, и святителя Василия Великого, которые говорили о том, что культура имеет известные плюсы; она нужна, порой необходима, порой ее просто нечем заменить. Она нужна, она должна быть особой, у нее есть определенные закономерности, которые  могут быть использованы в Церкви и используются в виде фресковой живописи, храмовой архитектуры, божественных песнопений или, например, одежд священнослужителей и так далее. Значительные элементы культуры, будучи преображенными действием Святого Духа, используются до сих пор в богослужении. И Дух учил святых отцов этому.

Дух Святой учил и о важности социальных связей, о важности любви, заботы, радости, нежности, даже о необходимости и важности сексуальных отношений в семье. Этому Дух Святой учил, например, через писания святого апостола Павла. О важности собственности учил Святой Дух, например, через писания преподобного Иосифа Волоцкого или святителя Димитрия Ростовского. Он разных людей вдохновлял, и они писали о важности того, или другого, или третьего (но один писал о важности этого, а другой писал о важности того, один делал акцент на этом, а другой делал акцент на другом). В этом смысле Он просто в целом открывает истину Церкви, а не всю ее полноту отдельному человеку.

Еще раз повторю: если бы мы, имея благодать Святого Духа, читали «Лествицу», все это мы видели бы в Том же  Святом Духе, Он бы нас вразумил. Но поскольку мы подходим к книге механистически, то пытаемся именно то, что нам представляется ненужным, отрезать, убрать. Таким образом, мы и Духу не следуем, и жизнь коверкаем и свою, и других.

«Лествица» Иоанна Лествичника и триады Григория Паламы говорят о жизни с Богом, но по-разному. Симеон Новый Богослов, например, пишет о жизни с Богом или о причащении Святых Христовых Таин совсем иначе, чем Никодим Святогорец. А Силуан Афонский пишет о жизни с Богом совершенно иначе, чем  святитель Игнатий (Брянчанинов). Но и тот, и другой, и третий, и четвертый, и пятый, и шестой – святые отцы. И их опыт важен, значим, он взят Церковью. Мы читаем эти книги, изучаем эти книги и пытаемся просмотреть, увидеть в этих книгах то, что Дух открывает Церкви, как строится жизнь человека в Церкви, в том числе как по-разному она порой строится.

А вот, например, святой благоверный Александр Невский вообще ничего не писал. А митрополит Алексий Московский, который жил через сто лет после Александра Невского, наверно, что-то писал, но с точки зрения очень многих аскетических трактатов, в том числе и «Лествицы», предстал бы перед нами как человек властолюбивый и тщеславный. Во-первых, чудеса творит, во-вторых, очень заботится об усилении могущества московского князя в частности, Московского княжества и Московского государства вообще, да и вообще много занимается политической деятельностью.

Конечно, вне рамок книги «Лествица» мы увидим, насколько удивительна жизнь митрополита Алексия. Удивительна не только его жизнь, удивителен он сам. Это правда удивительный перед лицом Бога человек! Когда читаешь не короткое его житие, а житие, вписанное в контекст исторических событий, это завораживает очень сильно, глубоко, масштабно: и личность, и вера, и понесенные труды ради Господа, ради Христа этим человеком. Но формально опыт митрополита Алексия в «Лествицу» не укладывается, и уж тем более опыт благоверного князя Александра Невского в «Лествицу» ну никак не укладывается. Это не значит, что «Лествица» неправильная или Александр Невский, а также митрополит Алексий не святые. Но Дух подает каждому то, что необходимо, и ведет каждого именно назначенным Им путем, дает ему именно тот талант, который Сам хочет, и открывает человеку то, что Сам хочет.

А что, например, можно сказать о Василии Блаженном? Был такой Христа ради юродивый, который вообще ни в монастыре не жил, ни дома не жил, ни монах, ни семейный, ни священник; босяк. Про него вообще в «Лествице» ничего не написано. Что он делал? Строго говоря, он никому послушания не оказывал вообще, потому что какое там послушание? Он как птица небесная жил на улицах Москвы.

Или, например, больше всего, когда я реагирую на некоторые элементы современной действительности, вспоминаю житие блаженной Ксении Петербургской. Ведь на современных улицах такой человек вообще появиться не может. При всем ее горении к Богу ей нет места в нашей цивилизации, в нашей культуре. Мы сделали все возможное, чтобы таких людей не было, чтобы они не появлялись больше никогда в нашей жизни. А всего-то прошло чуть больше двухсот лет. Всего-то… А жизнь изменилась настолько, что этому человеку места в нашем обществе нет.

А сама Ксения Блаженная совершенно не вписывается в «Лествицу». Да что там в «Лествицу», она вообще никуда не вписывается. Она даже в Послание апостола Павла к Тимофею не вписывается. Она не вписывается никуда, ни в одну традицию, ни в одну практику, ни в одни правила, ни в одну книгу. Хорошо, что в ее время все-таки были, по-видимому, святые люди, которые не измеряли ее подвиг по собственным разумениям или по собственному разумению святых книг, поэтому человеку не мешали становиться святым Божьим.

Или под какие мерки подходит подвиг Алексия, человека Божьего? Да что ни святой, то совершенно особая судьба, совершенно особый путь к Богу. И совершенно удивительная личность вырисовывается в этом святом. И надо увидеть это как некую многообразную, широкую палитру, как многообразие птиц или зверей. Таково и многообразие святых. И каждому нашлось место перед лицом Бога, и каждый нашел свой путь к Богу, потому что доверился Духу. И Дух его вел.

Вся проблема не в святых. Дух Святой определяет и талант, и путь, и меру каждого человека, но понять, что это именно духовное, может человек духовный. Душевный же, по слову апостола Павла, понять духовного не может. И получается такая почти соблазнительная для очень многих людей мысль, что нет никаких правил, кроме тех, которые Дух Святой пишет на платяных скрижалях сердца святого человека. Он потому и становится потом святым, что услышал эти слова и руководствовался тем, чем велел руководствоваться ему Дух Святой.

Порой «нелепица» таких бинарно противопоставляемых святых рационально мыслящего человека просто вводит в ступор. Скажем, святая блаженная Ксения Петербургская была одна после смерти мужа и ходила по улицам. А святая преподобная Евфросиния, бывшая княгиня Евдокия Московская, воспитала большую семью, после смерти мужа продолжала руководить, насколько это было возможно, государственными делами и делала это просто замечательно. Только потом, когда уже поняла, что и без нее всё могут сделать, ушла в монастырь и там тоже подвизалась замечательно и хорошо. И была причислена к лику святых практически сразу после смерти, в отличие от своего более известного мужа Димитрия Донского, который был причислен к лику святых лет через шестьсот после нее. Но важно именно то, насколько разные пути у Ксении Петербургской и преподобной Евфросинии. Как их сравнивать? Но и та, и другая святые.

Или, например, благоверный князь страстотерпец Борис и уже упомянутый благоверный князь Александр Невский. Один отказался бороться с братьями, другой нет. И тем не менее и тот, и другой причислены Церковью к лику святых.

Или уж совсем хрестоматийный пример: Иосиф Волоцкий и Нил Сорский. Они две партии противоборствующих породили. Эти партии ни к чему не пришли, они договориться так и не смогли. Но оба были причислены к лику святых. Не потому, что их кто-то взял и в какой-то реестр вписал, а потому, что Бог прославил и того, и другого. И того, кто делал большие монастыри и собирал немалые сокровища, чтобы образовывать, кормить, воспитывать, созидать жизнь народа, и того, кто не собирал ничего, а созидал по преимуществу только собственную душу. Но Бог прославил и того, и другого.

Рациональный ум вместить этого не может. Для рационального ума все должно быть предельно ясно: вот за эти качества человек причисляется к лику святых. Нет, ничего подобного, Бог Сам решает, кого и каким путем Он ведет к Себе.

Сто шестнадцатый абзац:

Как дождь, излившись на землю, питает и поддерживает в растениях свойственное им качество, в сладких – сладость, в терпких – терпкость, так и благодать наитствуя сердца верующих, сподобляет их воздействий своих, сообразно с их добродетелями, сама в себе не изменяясь.

Сообразно с их добродетелями, то есть в данном случае, в данном контексте – с их врожденными или приобретенными качествами и привычками. С врожденными качествами тоже не все так просто, потому что человек той обычной, стереотипной эпохи, когда и было самое большое количество святых, все-таки крестился обычно с детства, поэтому отличить, где там врожденное, а где данное при крещении, не представляется возможным. В наше время это, конечно, не совсем так.

Человек вырастает от купели с какими-то качествами, что-то в нем проявляется, какие-то особые интонации жизни, особые душевные переживания, особые мысли, особые мечты, особые привычки, особый взгляд. Чаще всего, поскольку мы говорим, еще раз повторю, о людях, крещенных с детства, это именно то изменение, которое сообразно уникальности человеческой души и было совершено в крещенской купели. Мы видим, что у человека (до того, как он встал на путь, который мы определяем как путь святости) были некие мысли, размышления, привычки, особенности, таланты, которые и определили его поведение, его особые поступки уже в качестве человека, идущего путем святых.

Например, Силуан Афонский, насколько он себя помнит, с детства молился за своих обидчиков, за своих врагов. И это, несомненно, важно,  значимо; по крайней мере, я всегда на этом акцентирую внимание. Кто научил этого неграмотного деревенского мальчика так делать? Он в церкви, наверное, что-то услышал. Но мы же все слышим, а ему это запало в сердце. То есть это некое действие Святого Духа, которое им еще как таковое не осознается, он воспринимает это как просто собственное желание. Но именно это желание в конце концов приводит его к молитве за мир, именно поэтому он так много пишет о молитве за мир, за людей, особенно за тех, кто обижает. И для него любовь к врагам становится особой темой его писаний, его творчества, его внутренней борьбы.

Василий Великий с детства искал истину. Он искал ее напряженно. И больше всего он искал, как эту истину доказать, отстоять, аргументировать. На этом вырос весь его внутренний интеллект, его особый дар словотворчества, особый дар размышления, он с детства этим занимался. Поэтому когда он стал святителем, он весь свой талант употребил именно на то, чтобы созидать и укреплять Церкви в послушании истине. Для него это было в первую очередь значимо, хотя он и составлял правила аскетической жизни, вел социальную деятельность. Но то, с чем он по-настоящему вошел в Церковь и стал вселенским учителем, было для него отстаивание, аргументация истины.

А Иосиф Волоцкий с детства думал о том, как упорядочить монашескую жизнь. А вместе с упорядочиванием монашеской жизни упорядочить жизнь всего общества. Вернее, он и думал об упорядочивании жизни общества. Но, не видя, как ее упорядочить, он ушел в монастырь. Найдя же беспорядки в монастыре, он стал думать, как же навести порядок в монастыре. И ему казалось, что за упорядочиванием монашеской жизни придет и упорядочивание и общественной, государственной жизни. Он ошибался, но он хотел это сделать, потому что с детства думал о том, чтобы везде была некая гармония, порядок и красота. Он с детства этого искал.

А Нил Сорский, его современник, искал совсем другого. Он думал, как бы сделать красивой свою душу, как бы уподобить ее Богу. Как и Паисий Величковский спустя несколько веков после него исходил немало земель для того, чтобы найти, как спасти свою душу, как ее сделать богоподобной, как ее сделать предстоящей Богу. Поэтому, когда он чему-то научился, он стал созидать внутреннюю свою жизнь и учил этому других. Именно этому, ничему другому он никого не учил; учил, как спасать свою душу, а не упорядочивать ни жизнь некой общины, ни жизнь общества.

У каждого человека выстраиваются с детства некоторые интонации, некоторые пути, и благодать Божья ложится именно на эти стремления человека, именно в этих направлениях он приносит тот удивительный плод. Дух Святой рождает в нем эти искания, влечет его, улавливает в этих исканиях, рождает напряженность в этих исканиях и помогает понять, выстроить и принести плод именно в этих исканиях, в этих добродетелях, в этих размышлениях.

Возвращаясь в эмпирическую реальность, надо понять, что никак нельзя одного мерить другим. Один созидает социальную жизнь, другой заботится о созидании общины, третий думает только о том, как спасти свою душу… Люди все разные. И Дух откликается на просьбы всякого и падает именно в землю конкретного человеческого сердца, как бы синергийно именно с этим сердцем принося плод, который и может принести именно этот человек с той благодатью Духа, что ему дана.

Записала Инна Корепанова