Читаем Добротолюбие. Выпуск от 2 сентября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления о подвижничестве» аввы Евагрия Понтийского из первого тома «Добротолюбия». Напомню: в прошлый раз мы остановились на пятом абзаце этих «Наставлений».

С отшельниками демоны сами лично вступают в борьбу, а против тех, кои проходят добродетельную жизнь в киновиях или сотовариществах, они вооружают нерадивейших братий. Но последняя брань гораздо легче первой, потому что нельзя найти на земле людей, которые были бы горше демонов или воспринимали в себя всю их злокозненность.

Мы говорили, разбирая этот абзац, что святые отцы, в том числе и те святые отцы, чьи наставления написаны в первом томе «Добротолюбия», практически не говорят о брани с бесами. В основном все, кого мы читали, описывают борьбу со своими страстями. В силу этого совокупный опыт святых отцов говорит о том, что необходимо изменять свое сердце, стяжать благодать Святого Духа, бороть в себе наклонности самолюбия, самоугодия, самоволия, искоренять  все проявления гордыни, тщеславия, самомнения, отсекать свою волю и так далее… Все это приведет к стяжанию благодати, которая и приобщит нас к Божественной жизни и Божественной любви.

Существуют крайние случаи, как здесь пишет авва Евагрий в отношении отшельников, когда человек бросает вызов, вступает в непосредственную брань, в непосредственное соприкосновение с силами зла, пытаясь побороть их в самом их месте сосредоточения. Но если этих крайностей не касаться, то в обычном человеческом общежитии, в обычном монашеском общежитии нормальный человек может встретиться с искушениями бесовскими. Но эти искушения воспринимаются святыми отцами как некое преднамеренное педагогическое попущение Божье как раз для того, чтобы мы где-то что-то узнали о себе, от чего-то остереглись, узнали бы свою страсть, немощь, прекратилось бы наше нерадение или еще что-то. То есть это для того, чтобы каким-то образом оградить нас от чего-то плохого и наставить на что-то хорошее; они как инструменты в обычном понимании этого слова. И эти искушения попускаются именно для того, чтобы человек, подвижник уцеломудрился, стал более внимательным, более бдительным, более ревностным и более усердно проходил свое поприще, которое ему необходимо пройти. Вот эти мысли древних отцов и мысли аввы Евагрия находятся в русле этого опыта.

В этом смысле общежитием, киновией или сотовариществом, как здесь стоит слово, может рассматриваться любое место, где есть христианский подвижник или некое собрание христианских подвижников. Это может быть не только монастырь. Это может быть семья, где один или несколько человек верующие, это может быть приход, несомненно, любая община, это может быть коллектив, в котором есть несколько христиан; в принципе, любой коллектив, в котором оказывается христианин, просто сообщество друзей. Все люди в этом коллективе, в этой общности собраны не случайно, и все они помогают нам смириться.

Если мы не хотим принимать эти условия для нашей жизни, для нашего подвига, если мы не хотим учиться смиряться с немощами других людей (по слову апостола Павла: «друг друга немощи носите и таким образом исполните закон Христов»), не хотим смиряться с тем, что творится не наша воля, а воля иная, не хотим терпеливо переносить те скорби и искушения, которые случаются в коллективе, покрывать любовью те несообразности, которые происходят в коллективе (то есть не хотим работать над своей душой), то на самом деле уединение приведет нас к катастрофе. Потому что на самом деле ни один человек, хоть сколько-нибудь желающий служить Христу, никогда не может остаться без скорби, никогда не может остаться без брани, никогда не может остаться без того, чтобы работать над собой, брать крест и нести его.

Если человек по своей воле произвольно отказывается от норм человеческого общежития, то есть от условий того ритма, тех правил, которые задает человеческое общежитие, и произвольно, по своей воле, уходит в пустыню, то он там встретит существ гораздо более худших, чрезвычайно, несоизмеримо более грешных, более плотских, более нудных, чем те люди, которые окружали его в человеческом общежитии. Существа эти совершенно не нуждаются в отдыхе, не знают усталости, совершенно не знают пощады, милосердия, возможности утешения, они просто будут доставать вас денно и нощно.

Поэтому если человек произвольно уходит в пустыню из-за того, что не может выносить своих братьев, то обычно это заканчивается как минимум духовной катастрофой, а чаще всего просто гибелью этого человека. Гибелью иногда физической – человек просто умирает, сходит с ума; или гибелью духовной – когда человек заканчивает жизнь самоубийством.

Это хорошо было известно древним отцам и древним подвижникам, которые категорически запрещали уходить в отшельничество людям, которые не прошли искуса человеческого общежития. Если они не могут выносить немощи своих ближних, им никогда в жизни не справиться, не противостоять падшим духам. Неспособность переносить недостатки других, грехи других, слабости других, просто какие-то плохие качества других говорит о том, что у человека нет ни капельки смирения, ни капельки покрывающей его благодати Божьей. Что же он будет делать, если окажется один на один с падшим духом, хотя бы с одним из них, даже и не во всем том обнаженном ужасе, ненависти, гордыни, которые представляет собой каждый падший дух?

Слава Богу, в таком их виде с ними встречаются только либо чрезвычайно, до последней крайней степени, плохие люди, либо люди очень и очень облагодатствованные и способные выдержать встречу с падшим духом так, как он есть. В большинстве же случаев даже подвижники, даже очень усовершенствовавшиеся подвижники встречаются все-таки с неким представлением, с некоей ограниченной злобой падших духов, с неким попускаемым прикосновением. Терпя и претерпевая это попускаемое прикосновение, они учатся брани, учатся бороться, терпеть. По мере этой борьбы и терпения они стяжают благодать, которая в конце концов делает их совершенно недоступными для врага в любом его обличье даже при встрече лицом к лицу, если бы такое привелось.

В целом же, конечно, настоящие подвижники, опытные подвижники (не духоборцы, которых в последнее время очень много, а настоящие подвижники) чаще всего говорили не о борьбе с бесами, а о борьбе со страстями. Хотя вполне допускали (и об этом говорили), что за какой-то страстью, где-то в корне, в корешке может прятаться вполне себе реальный бес. Но до полного соприкосновения с ним обычный человек обычно не доходит, именно покрываемый, сохраняемый премудростью, любовью, благодатью Бога. Благодать эта не допускает встречи человека с падшими духами, хранит его от этих духов.

Поэтому нам важно научиться именно терпению, смирению, друг друга тяготы носить, исполнять закон Христов. И таким образом любое человеческое общежитие, каким бы оно ужасным нам ни показалось, является той средой, в которой мы и призваны бороться с недугами, с ветхостью, с гордостью собственной души. Если мы откажемся это терпеть, нам придется терпеть гораздо худшее.

Шестой абзац:

Ум блуждающий устанавливают – чтение, бдение и молитва. Похоть пламенеющую угашают – алчба, труд и отшельничество. Гнев волнующийся утишают – псалмопение, великодушие и милостивость. Все это оказывает свое действие, когда бывает употребляемо в свое время и в соответственной мере. Все безвременное и безмерное не долговременно (непрочно), а недолговременное больше вредно, чем полезно.

Этот абзац важно прочитать, увидеть, услышать именно в последней его фразе, в последнем его выражении. Про то, как бороться с блуждающим умом и похотью, мы можем прочитать везде; и разные советы, кстати, можем прочитать по этому поводу у разных отцов. А вот последнее выражение, что все безвременное и безмерное не долговременно (непрочно), а недолговременное больше вредно, чем полезно, – это слова, которые нужно запомнить, выписать и на видном месте, где мы занимаемся, где наш кабинет или где мы молимся, эту записочку положить, чтобы мы могли сделать это основой своего рассуждения о самих себе в отношении того, что мы делаем.

В духовной жизни важна не собственно трудность дела, а постоянство усилий. Мы можем сделать великое дело, но если мы не будем его делать постоянно, никакой пользы от него не будет. Более того, как говорят отцы (и здесь авва Евагрий, может быть, один из первых говорит о том), это не только не полезно, но может стать вредным.

Современный человек, который имеет хоть сколько-нибудь долговременный опыт жизни в Боге, знает, что это так. Попоститься особенно суровым образом человек может. Но этим самым он может подкосить свое здоровье и сделать себя неспособным в дальнейшем вообще ни к какому посту. Я лично знаю таких людей, которые единственный раз в своей жизни попостились Великим постом так, как требует устав (монашеский, аскетический устав; даже немножко его усилили). У них была такая ревность. Это несложно в силу того, что это не долговременное усилие. Но после окончания поста они поститься больше не могли. Не потому, что у них не было сил, хотя бывает и такое, просто врачи категорически под угрозой жизни запретили это делать, потому что человек надорвал свое хрупкое здоровье.

А бывает и так, что человек может настолько вознестись своей усердностью поста или молитвы, настолько высокомерно начать относиться к другим людям и к подвигу (или к подвигу других людей) или просто очень легкомысленно рассуждать о Боге, что благодать Божья оставляет этого человека всерьез и надолго. И очень долго, десятилетиями, человек не то что не может хоть сколько-нибудь попоститься, а просто чувствует страшную брань с блудной страстью или чревоугодием, и нет никаких сил, чтобы эту страсть побороть. Он недоумевает: «Как же? Я ведь постился, я ведь мог. Что со мной произошло?» Поэтому вреда на самом деле от такого кратковременного подвига очень и очень много.

И противоположностью этим крайним подвижническим усилиям является, по мнению отцов, именно планомерность усилий. Пусть эти усилия будут небольшие, но постоянные. И вот это постоянство усилий дает человеку постоянный искус терпения, он постоянно терпит, а значит, постоянно стяжает милость и благодать Божью. А невысокость этих усилий постоянно поддерживает в человеке смиренное или просто адекватное отношение к самому себе, он не превозносится.

Таким образом, запомнив, поняв, вместив всю мудрость этого отношения к подвигу, человек сможет оградить себя от всего очень возвышенного, заманчивого, но, возможно, чреватого всякими трудностями, вредностями в целом для духовной жизни человека. Доводя едва ли не до абсурда эту мысль, я бы мог сказать: лучше двадцать лет каждый день утром и вечером читать одну-единственную молитву «Отче наш» (лучше бы, конечно, не читать, а молиться этой молитвой), чем, скажем, в течение полугода молиться по пять часов, а потом не молиться вовсе. Потому что сил никаких или настолько уныние обуревает человека, что он потом не в состоянии вообще что-либо произнести. Собственно, на это и указывает преподобный Серафим Саровский, давая сестрам Дивеевского монастыря известное правило.

Тринадцатый абзац:

Когда по какому-нибудь поводу раздражительная часть души нашей приходит в тревогу, тогда демоны предлагают нам отшельничество, как вещь добрую, чтоб, устранив причины огорчения, не освободились мы от смущения. Когда же разгорячается похотливость, тогда они стараются сделать нас человеколюбивыми (удержать среди людей), называя жестокими и дикими за то, что удаляемся, чтоб похотствуя тел, мы встречали тела (оставаясь в обществе). Им не должно верить, но паче делать им противное.

Оба описанные аввой Евагрием искушения встречаются в жизни вообще очень и очень часто, и им в корпусе святоотеческих сочинений отведено достаточно много места. Встречаются эти искушения и сейчас, и встречаются они ничуть не реже. В силу невнимательности к собственной душе современных христиан и невнимательности к тем советам, которые дают святые отцы (это взаимообусловленные процессы), люди просто не видят, что они боримы этими искушениями. Они называют это сейчас по-другому и потому не замечают, что они боримы этими естественными на самом деле (поскольку они часто описываются у святых отцов), очень простыми, очень доступными искушениями, с которыми так или иначе борется всякий человек, кто действительно решается послужить Богу, бороться со страстями и исполнить заповеди Божьи, волю Божью в своей жизни.

Здесь авва Евагрий описывает два вида искушений. Первый вид искушений – это когда человека начинают раздражать люди. Раздражают их привычки, их характер, их самомнение, их безбожность, их похотливость, скабрезность их анекдотов, политические разговоры, придирчивый начальник или просто глупый начальник, неверие родителей, постоянное отвлечение от молитвы со стороны семьи, какие-то дурацкие привычки жены, постоянные истории, случающиеся с его детьми, постоянные призывы друзей куда-то пойти, куда-то поехать, что-то делать, в чем-то участвовать... Человек хочет духовной жизни, а на него все это свалилось, кругом все как-то не так, кругом одни безбожники, кругом какие-то немощные люди, постоянно какие-то попечения, суета. Никак человек не может просто взять книгу, помолиться, попоститься, постоянно что-то его отвлекает.

И вот человек раздражается, и раздражается очень сильно. И у него начинает возникать мечта о том, чтобы уединиться или хотя бы уйти туда, где есть люди, которые разделяют его духовные порывы. Это скорее всего мог бы быть монастырь. Но современный человек в таком состоянии в монастырь не уйдет. Это в прежние эпохи он уходил и разочаровывался. В современном мире он не уйдет в монастырь, он просто будет о монастыре мечтать. И это гораздо хуже, потому что монастырь очень быстро поставил бы его на место и показал ему, что он есть на самом деле.

Но человек не уходит в монастырь. Он просто думает, что было бы хорошо уйти к таким людям, которые созвучны ему, которые разделяют его душевные порывы, которые могут молиться, поститься и читать святых отцов. Он мечтает об этом, и это еще хуже, потому что мечта в конце концов приводит к тому, что он полностью противопоставляет себя и окружающих его людей (по сути, себя и мир, считая, что он вне мира и просто неизвестно, как он здесь оказался, а это всё люди мирские). И в нем развивается самомнение, все большее раздражение. В конце концов он начинает полностью отъединяться от этих людей, уходить в себя (он так думает, что в себя, на самом деле отворачивается от всего, что могла бы ему дать жизнь), замыкается в себе, становится нелюдимым, угрюмым, постоянно раздраженным, постоянно на все досадующим, ропщущим. Он не молится, в лучшем случае читает какие-то молитвы, он не читает святых отцов, а если читает, то ничего не запоминает и ничего реализовать не может. Но он уверен, что причина в окружающих людях. Он бы молился, если бы не семья, не коллектив, не работа, он бы читал что-то и запоминал, если бы не суета, не то и не это…

В сущности, он обвиняет других людей, он неспособен любить. А раз он неспособен любить и во всем обвиняет других людей, постоянно раздраженный, но продолжает причащаться, он причащается в осуждение. Он не понимает этого, он считает, что во всем виноваты люди. И поскольку он причащается в осуждение, то в этом состоянии  становится зависимым от темных сил. Он обнажен перед ними, он беззащитен перед ними, они начинают откровенно его мучить. Но он-то думает, что причина не в нем, это люди, осатаневшие настолько, что несут в себе бесов, это квартира населена мерзкими людишками, которые окутаны бесами, это коллектив, похожий на серпентарий, в котором одни змеи и бесы, – вот что ему мешает на самом деле. Не он виноват. Он хороший, он замечательный, он духовный. Это злые люди привлекли к нему это скопище бесов, он с ними борется и понимает, что побороть их не может, потому что условий для этого нет.

Это человек тяжелой болезни, и если благодать Божья его не посетит, если кто-то его не вразумит, он погибнет.

Записала Инна Корепанова