Читаем Добротолюбие. Выпуск от 16 сентября

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления о подвижничестве» аввы Евагрия из первого тома «Добротолюбия». Десятый абзац:

Бегающий мирских удовольствий есть башня, неприступная для демона печали. Ибо печаль есть лишение удовольствия, или настоящего, или ожидаемого. – Невозможно нам избыть от этого врага, пока имеем пристрастие к чему-либо земному. Там он ставит свою сеть для возбуждения печали, к чему видит нас наиболее пристрастными.

Вот эти помыслы печали, наводящие уныние, и показывают нам, где наше слабое место. По пословице: где тонко, там и рвется. Именно в том, в чем мы печальны, мы можем увидеть свою духовную слабость.

В этом смысле у каждого печаль вызывают какие-то особенные обстоятельства, нехватка чего-то значимого именно для него. В принципе, печальные люди выглядят одинаково, но происходит печаль у всех от разных причин. Это всегда отсутствие, неимение чего-нибудь, потеря чего-то. Вот эта уникальность наших собственных печалек и показывает нам именно нашу, индивидуальную слабость.

Вот, скажем, был человек бизнесменом, пришел в Церковь и, оставаясь бизнесменом, уверовал так сильно, что решил стать священником. Если он реализует это свое намерение, то рано или поздно наступит такое состояние, когда у него не будет достаточного количества свободных денег, к которым он привык, которыми может распоряжаться. И это часто вызывает у него печаль. Он не печалится о богатстве, он добровольно его оставил, но его душа привыкла к тому, что у него всегда есть некие свободные деньги, чтобы делать то, что ему нравится: где-то сладости купить, а где-то милостыню подать, где-то приятное человеку сделать – это доставляло ему удовольствие. И вот этого удовольствия он теперь лишен. На самом деле он скорбит вовсе не по деньгам, он скорбит, что его лишили этих, с его точки зрения, невинных удовольствий, невинных радостей, в этом причина его печали.

А другой такой же бизнесмен, тоже ставший священником, совершенно равнодушен к этому, но скорбит из-за того, что потерял некий статус. Он скорбит, например, из-за того, что изменилось качество его машины, или одежды, или еще чего-то. Такое обостренное чувство вкуса у человека, и он переживает именно по этому поводу, в то время как другой не переживает.

Кто-то может переживать, что у него не хватает власти, кто-то – по поводу того, что он, будучи в прошлом спортсменом, вдруг стал немощным и нуждается в помощи других людей. У каждого недостаток чего-то для него значимого вызывает печаль; и сколько людей, столько и поводов к печали. У каждого они свои.

К слову сказать, мы часто свысока судим о печалях других людей. Скажем, человек потерял работу и ходит печальный, унылый, как в воду опущенный. А у другого ребенок заболел неизлечимой болезнью. Неужели это сопоставимые вещи? Несопоставимые. Но душа человека страдает и в том, и в другом случае. Или, например, человек потерял целое состояние, огромный бизнес, он действительно очень расстроен. И для него печаль того, кто потерял работу и зарплату в пятнадцать тысяч, непонятна. Ему-то что печалиться? Это как бы и не деньги. А на самом деле и для того, и для другого это в равной степени печаль.

И вот эта печалька (у каждого своя) совершенно неправильна во всех случаях и у того, и у другого, и у третьего; один человек, например, легко переносит уединение и его печалит чрезмерное количество людей, а другой, напротив, легко переносит большое скопление людей и очень тяжело – уединение.

Но Бог устраивает жизнь каждого так, чтобы не оставить нас без печали, потому что эта печаль показывает: есть нечто, некое состояние, явление жизни, к которому мы страстно прилепились душой. И в этой нашей страстной привязанности мы перестали уповать на Бога. Поэтому Бог попускает именно, чтобы это страстно значимая для нас вещь, явление, человек, событие, обстоятельство были отняты у нас и чтобы мы в печали своей возложили упование на Бога, чтобы мы верили и знали, что именно потому Бог и лишил нас этого удовольствия, этой радости, этого сладостного обладания, что оно было для нас слишком значимым, отвлекало на себя слишком много нашего сердца, наших усилий, наших переживаний, оно как бы втягивало, вбирало в себя наше сердце. И когда Бог видит это, Он отнимает у нас то, что становится нашим идолом. А для спасения человека крайне важно, чтобы он более всего любил Бога всей душой, всем сердцем.

Так постепенное пребывание в печалях помогает верующему человеку отлепить, оторвать сердце от привязанности и посвятить этот оторванный кусочек сердца Богу. Именно для этого и нужно пережить печаль с верой.

Вот отняли у нас нечто очень значимое, важное для нас. Неважно, что: работу, или здоровье наше, или некую приятную вещь, или человека, очень нам близкого и родного. И мы переживаем. И вот в этом переживании, в этой печали, порой очень унылой, очень мрачной, часто и ропотной, если мы не отрекаемся от Бога, то постепенно возникает и зреет уверенность, что так надо, что все это происходит по воле Божией. Хотя мы и не понимаем, почему, зачем и за что нам посылается та или иная потеря, но зато понимаем, что Бог управляет всем и без воли Божьей это не могло бы случиться. И тогда мы постепенно вступаем в область света. Вера есть свет, и, с верой переживая потерю, мы постепенно очищаемся от страсти. И опустевший кусочек сердца заполняется, пропитывается этой верой, и тогда наше сердце начинает полнее любить Бога. Мы любим Бога еще не всем сердцем, не всем помышлением, не всеми своими чувствами, но уже гораздо больше, сильнее, чем было до этой потери, до этого конфликта, до какой-то отягчающей душу ситуации. Мы пережили с верой то, что, по мнению некоторых, могло бы нас раздавить, уничтожить, поэтому стали крепче, ибо нас в Боге и Бога в нас стало значительно больше. Но для этого и нужно веровать во время любого неожиданного обстоятельства, любой потери, любого переживания; надо просто смириться и поверить, что это произошло по воле Божьей. И тогда постепенно света в нашем сердце будет все больше, и душа излечится, ибо темная часть нашей души будет заполняться светом.

Шестнадцатый абзац:

Внимай себе, чтоб, разгневавшись, не прогнать какого брата. За это во всю жизнь свою не убежишь от демона печали, который во время молитвы всегда будет тебе выставлять то претыканием.

О, горе нам! Разгневавшись на брата и в этом гневе сказав что-либо необратимое, мы обрекаем себя на неизбывную печаль. Тяжесть ситуации усугубляется тем, что люди, обычно так легко в гневе бросающиеся словами, не запоминают этого. Они ранят брата, сестру, жену, мужа, детей, родителей, друзей и просто посторонних людей, они их уязвляют, ранят и не замечают этого.

Ведь когда для человека гнев становится привычным состоянием, он начинает думать, что любой его гнев оправдан, ведь для него же есть «уважительная» причина. При этом он в обычное время хороший, добрый человек, но иногда позволяет себе впасть в гнев, оправдывая это важностью сопутствующих обстоятельств. На следующий день или, быть может, дня через два он, конечно, понимает, что его самооправдание не вполне обоснованное, но что было, то было. И он не думает о том, что оставил след в душе брата, что, разгневавшись, сказал очень страшные слова. Все проходит и рано или поздно забывается.

Через неделю, через месяц, через полгода он приходит на исповедь, признаётся в том, что часто гневается, и все. А этот конкретный случай и сказанных тогда слов не вспоминает и с братом, которому он все это высказал, не примиряется. И как говорит не только авва Евагрий, но и все святые отцы (авва Евагрий просто сказал об этом одним из первых), такой человек никогда не найдет облегчения в молитве. Его бы молитва утешила, но всякий раз, вставая на молитву, он будет впадать в печаль. Она скукожит его сердце настолько, что даже сама мысль о молитве уже будет ввергать его в печаль. Он уже не сможет молиться и даже думать о молитве не сможет и не захочет. Само напоминание, призыв к молитве будут вводить его в уныние. И сложность именно в том, что человек так и не поймет, почему с ним такое происходит.

А на самом деле причина очевидна, и святые отцы указывают нам ее. Она в том, что человек сказал злое, гневное, убийственное слово своему брату. Поэтому он и тонет в унынии. Это уныние убивает его, порабощает его душу, все его естество, начинает доминировать в общении со всем его социальным окружением, с семьей, с друзьями, со всеми людьми, с кем приходится общаться. Он просто излучает из себя уныние и не может понять, почему это происходит. А это происходит потому, что он сказал гневное слово ближнему.

Конечно, это особенно страшно для людей не мирских (тем более неверующих), а для тех, которые являются или считают себя людьми духовными, которые знают, что Бог христианский есть Бог милосердия и любви, заповедавший прощение, примирение с братом раньше, чем наступит время молитвы. «Да не зайдет солнце во гневе вашем». Духовный человек, христианин, знает, что категорически нельзя оставаться в состоянии, когда ты сказал больное, злое слово человеку, отторг его от себя, уничижил, духовно убил его и, придя в себя, не поспешил с ним примириться. Это страшно, убийственно.

Поэтому бывает, что человек вспыльчивый, но мало церковный, делающий первые шаги по христианскому пути, вспыхивает и часто говорит обидное. А потом раскаивается; и хотя еще не умеет просить прощения, но на исповеди в этом кается.

Бывает, человек уже даже и не первые шаги делает в храме, уже более-менее все понимает, но иногда вспыхивает и, будучи уверенным в непоколебимости своего благочестия, в собственной правильности, порой говорит резкие слова. Но на самом деле этот человек еще не знает любви Божьей. Однако Бог милосерден и к нему. Такой человек не познает любви Божьей, пока не попросит прощения у всех, кого он оскорбил или обидел, как мытарь Закхей. Но уныние возникает у него лишь временами, молитва периодически появляется, и полностью, совершенно в уныние он не впадает.

Но человек, который считает себя духовным (который знает, как, зачем, почему надо что-то делать, который знал любовь Божью, который говорит об этой любви другим, но в каких-то состояниях очень резко и грубо осаживает людей и говорит им всякие резкие слова, а прощения не просит), предается во власть уныния и неизбывную печаль, которая никогда не прекратится ни в этой жизни, ни в будущей. Никогда. Но когда он вспомнит тех людей, которым сказал эти слова (пусть уже невозможно  попросить прощения), когда перед смертью он в памяти своей переберет их и переживет всю боль, которую пережили те люди, кому он сказал эти больные слова, оплачет их и вырвет у Бога прощение за когда-то сказанное, тогда рассеется мрак печали, разойдется уныние. И человек увидит свет. Если он успеет это сделать до своего последнего вздоха, то, несомненно, Господь помилует его, простит и спасет.

Подобных ситуаций много описано в патериках, в разных житиях. Самая известная, пожалуй, история печерских иноков Тита и Евагрия, один из которых сказал другому обидное слово. И это слово рассорило, раздружило их, положило между ними непроходимую бездну. Но один из них заболел и покаялся, попросил прощения, а другой не захотел простить. И тот, кто покаялся и попросил прощения, был спасен и в конце концов исцелен, даже стал святым, а тот, кто не захотел простить, так и умер в своем непрощении.

Пятнадцатый абзац:

Гнев по природе назначен на то, чтоб воевать с демонами и бороться со всякою греховною сластию. Потому Ангелы, возбуждая в нас духовную сласть и давая вкусить блаженства ее, склоняют нас обращать гнев на демонов, а эти, увлекая нас к мирским похотям, заставляют воевать гневом с людьми, наперекор естеству, чтоб ум, омрачившись и обессмыслев, сделался предателем добродетелей.

Здесь мы видим очень важное свидетельство о природе гнева. Гнев есть естественная сила человека, которая помогает противостать любой силе, увлекающей человека на грех, отвлекающей нас от Бога, любой силе, которая пытается ввести нас в соблазн греха или заставить сделать не то, что велит Бог.

В мире, в котором нет соблазна, греха, в котором все люди могли бы быть святыми, гнев, естественно, и не может никак себя проявить. В этом смысле там, где нет зла (скажем, его не будет в Царстве Божьем), не будет места и гневу. Эта естественная способность человеческой души просто умрет, она не будет нужна. Но пока человек живет в этом мире, погруженном во зло,  ему, несомненно, приходится встречаться с соблазнами греха. И поэтому в его душе есть сила, которая помогает ему сопротивляться этим соблазнам.

Ведь в чем дело? Соблазн греха, как мы уже говорили, – это соблазн ожидаемого, предполагаемого удовольствия. И суть нашего бытия после грехопадения в том, что это ожидаемое удовольствие воспринимается всем нашим естеством, то есть нам предлагают соблазн, и наше естество стремится к предлагаемому удовольствию. И для того чтобы это стремление нашего естества не допустить, оградить, урезонить, положить ему предел, и нужна сила, которая очень резко, очень настойчиво и ярко мешает нашему собственному естеству склониться к удовольствиям. То есть гнев есть та сила, которая помогает человеку побороть вожделение, остановить стремление естества к наслаждению. И действительно, ничто, кроме гнева,  не может этого сделать. Такова природа человеческой души, такова природа гнева. И в этом смысле он нужен, он есть реакция нашей души на жажду удовольствия.

Гнев может быть настолько сильным, что бывает способным (как мы видим это у святых) положить предел, ограничить душу на всех направлениях, на которых она могла бы стремиться к удовольствию, то есть обрушиться на самое себя, на то мрачное, нечистое, греховное, что есть в нас. Вот в чем положительное значение гнева. Праведный гнев тот, который направлен на грех.

Записала Инна Корепанова