Читаем Добротолюбие. Выпуск от 10 июня

Курс ведет священник Константин Корепанов.

Мы продолжаем читать «Наставления» преподобного Марка Подвижника. Сегодня обращаем внимание на 128-й абзац:

Кто паче должного насладился телесными удовольствиями, тот отплатит за этот излишек сторичными болезнованиями.

Почему так говорит святой отец? Обратим внимание, что говорится не вообще о получающих различные удовольствия, а о тех, кто паче должного насладился телесными удовольствиями. Речь идет не о всяких удовольствиях и не во всяком количестве. Говорится именно о человеке, который ими насладился сверх меры, то есть более чем необходимо, более чем положено пределом разумности, осторожности, бодрости. Христос говорит нам: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мф. 26, 41). Если мы чрезмерно питаем свою плоть, то она и делает нас немощными.

Но если мы говорим о телесных удовольствиях, то это значит, что христианство, даже в лице такого подвижника египетской пустыни в начале монашеского века, не отменяет телесное удовольствие, не запрещает его. Христианство только предупреждает, что за чрезмерность придется заплатить. Не за всякое удовольствие, а только за чрезмерное. Значит, по крайней мере, сами телесные удовольствия не запрещаются. Нас только призывают смотреть, следить за мерностью этих удовольствий, насколько это прилично, дозволено. То есть телесные удовольствия неизбежны, необходимы, но нужно знать меру, которую должен определить для себя каждый человек. И если он чрезмерен в удовольствиях, то будут телесные скорби, болезни сторичные, некие особенные болезни за эти излишки.

И внимательный человек, человек молящийся, чей ум предан Богу, чье сердце любит Бога, несомненно, найдет разумом (а если недостаточно разума, то опытом) эту меру возможного телесного удовольствия. Если же и разум не помогает человеку, и опыт его ничему не учит, то человек слеп, он погружается в телесность, и тогда нечему удивляться. Он должен всячески стремиться, чтобы, отдавая дань телесному наслаждению, не растворять в этом всю жизнь, весь свой ум, то есть не отпускать ум в переживание телесных удовольствий. Даже тогда, когда человек наслаждается телесными удовольствиями, даже тогда, кода он испытывает приятность от них, ум не должен опускаться в плоть, ведь для любого христианина это катастрофа. Дух противится плоти, и ум наш должен всегда вожделеть именно духовного, стремиться к Богу.

Телесных удовольствий великое множество. Это еда, сон, свежая вода или вино, в некотором роде физическая нагрузка или расслабленный отдых, совместная близость или игра… Человек не монашествующий, допуская себя к участию в приятностях, в удовольствиях, должен ограничивать себя, должен быть трезвым, прикасаясь к любому удовольствию. Не вовсе запрещать себе его, а просто сохранять бдительность, насколько возможно это сделать.

Допустим, еда. Любая еда приносит удовольствие. Любой человек, употребляя пищу, получает от этого удовольствие, если специально, как Ефрем Сирин или еще кто-нибудь из святых подвижников, с этим чувством не борется. И любой человек понимает, что это удовольствие хочется продлить: съесть чуть больше, повкуснее. Хочется это удовольствие повторить: съесть через какое-то время еще, еще раз сходить в ресторан и на следующий день; или приготовить изысканную пищу не только сегодня, но и завтра; не только на обед, но и на ужин. Любому это хочется.

Суть удовольствия в этом и заключается: человеку, получающему удовольствие, хочется получить его еще раз. Здесь и включается роль человеческого разума, освященного христианской верой. Да и вне христианства разумность ограничивает человека. Что в китайской, что в исламской, что в античной философии, в любой традиции, где разум хоть что-то значил, человек полагал пределы этой чрезмерности и всегда говорил: «Не объедайся, не наслаждайся вкусом, потому что ты поглупеешь, отупеешь, предашься страстям, будешь нечистым, уподобишься скоту, для которого все наслаждение только в пище, в телесных удовольствиях и состоит». Поэтому человек при помощи разума всегда пытался положить этому предел; даже разума, не просвещенного Христом. А уж просвещенный-то Христом разум знает, чего стоит человеческая плоть. Конечно, если разума недостаточно, то всякая человеческая чрезмерность легко может стать достоянием человеческого опыта.

Иногда за чрезмерное удовольствие расплата наступает сразу же. Например, когда человек переел, перепил или переспал, он сразу чувствует некое телесное изнеможение, физическую боль, определенное душевное состояние, при котором христианином быть ему чрезвычайно непросто, надо некоторые плотские движения или просто боль преодолевать.

А иногда расплата за чрезмерность наступает не так сразу, не столь очевидным образом. Проходит время, и вот тогда-то человек погружается в болезнь. Скажем, пил, кутил, не спал или, наоборот, спал очень много, много танцевал, много прыгал или скакал или еще что-то – это все было в детстве, молодости. А проходит тридцать-сорок лет, и человек начинает болеть. Для человека невнимательного никакой связи здесь нет. Не каждый человек может сопоставить то состояние, которое он испытывает сейчас, состояние физической боли, какой-то болезни с тем, что было тридцать, двадцать лет назад.

Мне довелось общаться с одной замечательной божьей старушкой. Она до сих пор жива, и храни ее Бог! У нее очень сильно заболели ноги. Мучительно болят до сих пор, и она не может из-за этого двигаться. Но ни капли уныния у нее никогда не было. Она говорит: «Ничего! Зато в молодости я очень любила плясать, вот теперь мучаюсь». Она воспринимает это как очистительное страдание, как то, что исцеляет ее душу. Ей удалось самой это осознать, без всякой подсказки. Просто душа у нее чистая, не запятнанная сильно грехом, и она понимает, что именно через ноги в молодости она получала удовольствие, это было чрезвычайно приятно. Теперь именно через ноги ей чрезвычайно неприятно. И ей это кажется вполне закономерным и естественным. Это дает ей возможность спокойно, мужественно и безропотно переносить те тяжелые физические боли, которые она испытывает.

Поэтому болезнь на самом деле попускается промыслом Божьим напрямую для исцеления и тела, и души, потому что человек сам в себя впустил болезнь в то время, когда предавался чрезмерному наслаждению, удовольствию.

Болезнь – это вывод из тела того чрезмерного удовольствия, которому был предан человек, вывод именно того яда приятности, который заставлял человека любить свое тело больше, чем Бога, любить даже не столько свое тело, сколько порой внимание к нему со стороны других людей, предпочитая все это, а не Бога. Вот этот яд сластолюбия, яд любви к временному, к плоти выдавливается из человеческого тела с помощью болезни. Не случайно сказал апостол Петр, что страдающий плотью перестает грешить (1 Пет. 4, 1).

Болезнь – это переоценка жизни, когда человек понимает, что тело тленно и смертно, а душа вечна, что  время, когда он жил для удовольствия, было неправильным временем, он должен был жить иначе. Таким образом, переоценка становится фактором покаяния, изменения сознания. Он понимает, что не плотью живет человек, что он существо духовное, что он создан для другого, что его собственное подлинное человечество не в том, чтобы предаваться удовольствиям, а в том, чтобы посвятить свою жизнь любви и служению. Любой человек призван жить не для себя, тем более не для своей временной плоти, а для питания своей души, для жизни во Христе, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 21). Если сокровище наше в плоти и мы хотим получать удовольствия в плоти, значит, это «сокровище» сгниет и ничего хорошего нам не даст.

И последнее. Болезнь – это состояние, в котором душа смиряется, а гордыня излечивается, ведь именно гордыня есть корень всякой чрезмерности. Как в 139-м абзаце пишет преподобный Марк:

В невольных болезненных прискорбностях сокрыта милость Божья, которая влечет переносящих оные к покаянию и избавляет от вечного мучения.

Поэтому святые не уничтожали тело, не запрещали телесные удовольствия. Они только выстраивали правильную иерархию, учились распоряжаться своим телом как слугой, а не служить ему как богу. Ведь человек, погружающий себя в удовольствия, в сущности, тело свое, плоть свою делает божеством, которому в жертву приносит и свой разум, и волю, и чувства, приносит и свою душу.

Сто тридцать пятый абзац:

Если хочешь, чтоб Господом были покрыты грехи твои, то не высказывай пред людьми, если имеешь какую добродетель. Ибо как мы поступаем с нашими добродетелями, так Бог делает с нашими грехами.

Очень хорошие слова, в первую очередь они хороши своей афористичностью: не хочешь, чтобы обнажились твои грехи, – не выставляй напоказ своих добродетелей, прячь свои добродетели, и Господь спрячет твои грехи. Очень понятно: не хвались – и не придется стыдиться, похвалился – за похвалой последует стыд. Эта мысль настолько глубоко проникала в сознание подвижников, аскетов, святых отцов, что они действительно не по форме, а по существу боялись не то что сами себя похвалить, а любой похвалы боялись как огня, потому что знали, что она несет за собой стыд, рано или поздно приведет человека к позору.

Это мы в безумии своем стремимся, чтобы нас хвалили, а когда нас не хвалят, то готовы хвалить себя сами. А потом смущаемся и удивляемся, почему столько скорбей, разочарований, почему столько обид и предательства по отношению к нам со стороны людей, почему страсти, которые, казалось бы, мы уже победили, снова в нас просыпаются? За похвалой неизбежно следует позор. Это закон жизни во Христе. Поэтому всякий человек и должен избегать похвал.

Закономерность эта вполне понятна, если только человек вспомнит, по какой книге он живет и какому Богу служит. Выставление напоказ своей добродетели или радость от того, что моя добродетель выставлена кем-то напоказ, с неизбежностью приводит человека к самомнению, превозношению. Собственно, человек и хвастается для того, чтобы это мнение о самом себе утвердить, чтобы то мнение, которое он сам о себе имеет, поддержали другие. Человек радуется похвале, потому что она питает его самомнение. Он для того и выставляет напоказ свои добродетели, чтобы показать, что он не такой, как все, чтобы все отметили его особенность, уникальность.

Разумеется, раз это приводит к высокомерию и самомнению, то с неизбежностью приходится нас с этой горки скинуть, столкнуть. Такая своеобразная игра в «царя горы»: если хочешь быть царем горы – это опасно, потому что ты будешь превозноситься и погибнешь. Чтобы ты не становился царем горы, лучше тебе лежать в болоте. Тогда поймешь, что ты никто и ничто, тогда будешь взывать к Богу, будешь нищим духом, а таковых есть Царство Небесное. Когда ты возносишься на высоту горы и считаешь себя каким-то особенным, значимым, ни на кого не похожим, то отталкиваешь себя от благодати Божьей. Всякий, кто превозносится, будет смирен, ибо Бог гордым противится и только смиренным дает благодать (см. Иак. 4, 6).

Чтобы освободить нас от гордыни, высокомерия и превозношения, Бог и открывает нашу греховность, наши грехи. Или кому-то становятся известны наши прежние грехи, и нам приходится самим про них вспомнить и опозориться. Тогда мы начинаем вольно или невольно избегать публичности, потому что теперь все знают, какие мы на самом деле грешники. И мы начинаем этой публичности шарахаться. Так нас Господь от гордыни исцеляет.

Или же мы впадаем в новые грехи. Мы раньше в них впадали, но покаялись и уже забыли, что мы вообще способны грешить. Тогда мы впадаем в новые, потому что корень-то греха по-прежнему остался в нас. Это – гордыня, она по-прежнему в нас, раз мы высокомерствуем, превозносимся и считаем себя не такими, как все прочие люди, несмь, якоже прочии человецы… или якоже сей мытарь (Лк. 18, 11). Тогда Бог отнимает благодать, ибо гордым Он противится. Человек, предоставленный самому себе, естественно, впадает в те же самые грехи, в которые он когда-то впадал, ибо определенный настрой души сохраняется, корень, приведший его в свое время к каким-то совершённым грехам, в нем вновь прорастает. И снова эти плоды гордыни, плоды греха на жизненном древе человека вырастают, он снова впадает в те же самые грехи.

Поэтому очень важно, как пишет апостол Петр, непрестанно помнить о своих грехах, ибо, по его слову, все доброе в человеке созидается, только если он помнит о них. Память о грехе заставляет человека, по крайней мере, спокойно относиться к той похвале, которую он получает, и делает его совершенно неспособным хвалиться самостоятельно, ибо помнящий свой грех человек не может хвалиться. В нем присутствует память о грехах, как в 50-м псалме: грех мой предо мною есть выну (Пс. 50, 5). «Выну», то есть всегда. И вот когда человек постоянно помнит свой грех, то, естественно, хвалиться ему не хочется. Чем хвалиться? Грехом, что ли? Поэтому человек, помнящий о грехах, о них плачет, он их скрывает, себя напоказ не выставляет и достигает постепенно и смирения, и нищеты духовной. И это приводит к тому, что корень всякого греха и гордыни в нем постепенно исчезает.

Сто пятьдесят восьмой абзац:

Всякая телесная сласть происходит от предшествовавшего упокоения (тела), а к сему упокоению располагает неверие.

Телесная сласть, то есть удовольствие как похотное жжение, о котором мы уже говорили, происходит от того, что тело наше излишне упокоено. Когда оно голодное, холодное, грязное, когда мы живем непонятно где и едим непонятно что, когда мы чрезвычайно усталы и измучены, то не разжигаемся, не распаляемся, а думаем об удовлетворении самых естественных потребностей. Мы думаем не о каких-нибудь сырокопченых колбасах или об особо приготовленном шашлыке, а просто хлебушка бы поесть тепленького, вкусненького, пшеничного да водички бы попить свеженькой или чая горячего, и уже было бы хорошо. Уж тут не до жиру, выжить бы.

Сладострастие – похотливое желание каких-либо телесных удовольствий. Оно настолько жгучее, что невозможно остановить ни свое чрево, ни свою гортань, ни вообще свою плоть. Бывает оно от того, что человек сверх меры услаждает себя телесным покоем. То есть, как тут и говорится, упокоение тела и приводит к тому, что в нас возникает жажда удовольствий, сластолюбия. Стоит нам переспать, переесть, излишне отдохнуть, тем более перепить, как сразу начинают вспыхивать все более и более противные и мерзкие плотские желания.

Вспомним известный образ из древнего патерика, где старец учит своих учеников послаблению в подвиге. Он приводил образ натянутой тетивы. Когда она натягивается, должен быть какой-то предел, потому что если натянуть еще немного, то тетива лопнет. На этом основании старец говорит, что так надо знать меру и в подвиге, чтобы не переусердствовать и тело свое в здравии сохранить, чтобы оно не сломалось.

Приложим этот образ, эту притчу к той ситуации, о которой говорит здесь преподобный Марк. Да, надо не переусердствовать, но если тетиву не напрягать вообще, не держать ее в напряженном состоянии, то она ослабнет, станет рыхлой, и из этого лука стрелять будет уже невозможно, он станет непригодным, расслабление его погубит. Поэтому человек должен всегда держать свое тело в некоем напряженном состоянии, соблюдая при этом меру.

Камень, который перестает стремиться к небу, обязательно падает вниз. Человек, который перестает стремиться к Богу, обязательно опускается в плоть. Дух и плоть друг другу противятся, они вместе быть не могут. Поэтому, отдавая должное телу, человек никогда не должен переставать стремиться вверх, иначе это пробудит в нем все те сладострастные стремления, которые когда-то и привели его к тем грехам, которые он совершил и за которые ему стыдно.

Но человек обычно говорит: «Но мы же не монахи! Мы же не святые! Почему мы должны постоянно держать себя в напряжении?» Осталось сказать еще: «Мы же не христиане какие-нибудь, чтобы подвигу предаваться». Ведь именно про христиан сказано, что те, которые Христовы, плоть свою распяли со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24). Такое отношение к плоти, постоянное напряжение, крестоношение, некое сдерживание телесных удовольствий, ограничение своего служения плоти являются неотъемлемым требованием для христианина.

Христос говорит: кто хочет быть Моим учеником, возьми крест свой (см.: Мк. 8, 34). Именно ученики Христовы, как сказано в Книге Деяний святых апостолов, и стали называться христианами. То есть если ты ученик Христов, если ты христианин, то возьми крест свой и следуй за Господом. Если вы не берете крест и не следуете за Ним, говорит Марк, то вы и не ученики Христа; значит, вы не верите в Него. Поэтому он и говорит, что упокоение тела есть знак неверия во Христа.

Если человек пребывает в телесной расслабленности, то он постоянно служит телу, исполняет все его прихоти, желания и оправдывает это необходимостью, тем, что это продиктовано разумом, поскольку неизбежно в этом мире; на самом деле он просто  не верит во Христа. Ибо верующий во Христа человек с неизбежностью подвизается против своей плоти, зная, естественно, в этом меру, придерживаясь разумных оснований, но все-таки не исполняя всех прихотей, похотей и пожеланий своей плоти.

Записала Инна Корепанова