Читаем Добротолюбие. Авва Исайя

Курс ведет Корепанов Константин Владиленович.

Сегодня мы начинаем читать нового автора в первом томе «Добротолюбия» авву Исайю. Он идет третьим после Антония Великого и Макария Великого. У аввы Исайи нет отдельного дня памяти, его память совершается в день празднования всех святых преподобных отцов в Сырную субботу. В богослужении Сырной субботы он назван Исайей Великим. Очевидно, кто-то где-то так его называл, но это слово не прижилось в последующей традиции. В письменное наследие святых отцов, аскетическое наследие он вошел именно как авва Исайя – авва Исайя Отшельник, или авва Исайя Скитский.

Он не случайно стоит после Антония и Макария, потому что, по всей видимости, был их учеником. Весьма возможно, что какое-то время он был даже секретарем у Макария Великого – в том смысле, что записывал за ним разные его изречения и те события, которые с ним происходили, или руководил его перепиской, если кто-то преподобному Макарию писал. По крайней мере, сам авва Исайя был очень известен не только в Египте, не только среди пустынников Египта, но и вообще, скажем, был очень популярен, очень востребован в монашеской традиции той эпохи (приблизительно до XII или XIII века), потому что есть свидетельства о том, что и сирийские отцы, и палестинские отцы читали его творения. И те наставления, те слова, которые вошли в первый том «Добротолюбия», – это выдержки из его «Аскетикона» (его творение, известное  особенно в ту эпоху; из него делали очень много выписок, очень много выдержек). Он в какой-то степени, как опытный делатель духовной жизни, стал  заочным, письменным наставником для очень многих последующих святых отцов (например, для таких, как Исаак Сирин). Скончался он примерно в 370 году. Жил в скиту. То есть приблизительно там же, где в последнее время жил преподобный Макарий Великий. Собственно, в скиту он и писал свои писания, выдержки из которых и вошли в первый том «Добротолюбия».

Интересно, что, обратившись к писаниям аввы Исайи, мы увидим, что вроде пишут люди об одном и том же: все пишут о духовной жизни, все живут в Египте. Но вот первые отцы – Антоний, Макарий, отцы Фиваиды Египетской, отцы скитские – все живут в одном месте, живут одним опытом. Все они отшельники, среди них нет основателей каких-нибудь больших монастырей (из авторов «Добротолюбия») – казалось бы, должны писать об одном и том же и просто переписывать слова прежде бывших отцов. Однако этого не наблюдается. Каждый из них имеет свое лицо, свой тон, свой вкус, свой некий особый дух, который выделяет этого святого отца, его писания из череды подобных ему. Конечно, все это воспринимается, когда читаешь их очень часто, читаешь их много, по-разному, обращаясь к их текстам вновь и вновь, в конце концов понимая, что действительно чем-то они не похожи: вроде содержательно одно и то же, но вот какие-то оттенки, акценты, интонации, излюбленные темы делают их непохожими друг на друга.

Так, у аввы Исайи его любимой темой (это замечали уже его современники) был плач. Он очень много говорит о плаче. Возможно, это как-то связано с постигшим его искушением, о котором будет сказано в свое время, что, в принципе, для прежде бывших отцов было не столь характерно, чтобы кто-то нес такие страдания, скорби, искушения от своих учеников и послушников. Может быть, это вызвано этим, может, вызвано чем-то другим, ведь мы же не знаем практически ни одной биографии пустынников до того, как они пришли в пустыню. Нам это неизвестно. Может быть, где-то в его прошлой жизни коренится причина его плача. Может быть, это просто его особенность, как особенность пророка Иеремии, который вроде в череде других пророков, но именно он плачет, плачет всей своей книгой, плачет настолько сильно, что даже отдельная книга «Плач Иеремии» появилась в корпусе Священного Писания. Он очень сильно отличается от дерзновенного, сильного, непоколебимого пророка Исайи, от Иезекииля. Так же, какими-то неуловимостями, отличается авва Исайя от современных ему отцов.

Кроме того, очень много в его текстах содержится свидетельств о безмолвии. Это еще не исихия – в том смысле, в котором мы привыкли об этом говорить. Но вот тема безмолвия очень неожиданно появляется на фоне, скажем, даже того, что пишут Антоний и Макарий, хотя, понятно, что и они отшельники, а раз отшельники, разумеется, и они молчали и безмолвствовали. Но вот именно как о теме аскетики, как о духовном делании, о некоем духовном упражнении, дельном, значимом, имеющем свои аспекты, свои плоды и свои нюансы, о безмолвии так, пожалуй, впервые пишет именно авва Исайя.

Начнем читать его «Слова». В книге «Добротолюбие» несколько разделов из сочинений аввы Исайи. Первый раздел – «Слова преподобного аввы Исайи к своим ученикам». Он подразделяется на несколько «Слов». В каждом «Слове» есть отдельные главки, некие отдельные зачала, небольшие фразы, небольшие высказывания. Таких развернутых, долгих, порой на страницу, высказываний, как мы читали у преподобного Макария Великого, у аввы Исайи практически нет. Для начала обратимся к «Слову 1». Из него к третьему изречению:

Не нерадите о поучении вашем и о непрестанной молитве, и храните сердце свое от чуждых помыслов, чтобы ничего не помышлять – ни о человеке каком, ни о чем либо из вещей века сего, но всегда исследуйте, в чем претыкаетесь, и старайтесь исправиться, умоляя Бога в болезновании сердца, слезах и злострадании (измождении плоти), да простит Он вам, и прочее да сохранит вас от впадения в то же.

По сути дела, это третье изречение есть краткий конспект, который описывает весь духовный, аскетический строй монашеской жизни, состоящий, по этому выражению, из трех основных элементов, из трех аспектов.

Во-первых, это поучение, то есть чтение. По разным свидетельствам (типа «Лавсаика») и просто по сказаниям о досточтимых отцах,  авва Исайя, что интересно, неожиданно отличался своей особой начитанностью, книжностью, если так можно выразиться в отношении монашества. То есть как-то это заметили, отметили и его современники, и позднейшие писатели, что действительно он сам и говорил об этом, и сам, очевидно, много читал, что, понятно, в условиях того времени было делом отнюдь непростым. И вот под этим поучением можно понимать обращение к разным текстам. Это и Писание, и псалмы. Разумеется, весь корпус Писания тогда было достать в пустыне невозможно. Это были отдельные книги. Но для святых отцов это было неважно: они не богословием занимались, а деятельностью практической. Так скажем, практическим богословием. И для них книг пророческих, книг учительных и книг псалмов было вполне достаточно.

Но очевидно (хотя, казалось бы, откуда это у аввы Исайи?), что сюда же относятся и святые отцы. Откуда он сам-то мог взять книги святых отцов, они еще не были написаны? Возможно, были. Возможно, ему были доступны некие изречения Антония Великого. Возможно, как ученик Антония, он их мог сам записывать или хранить. Возможно, он их сам переписывал и распространял среди своих учеников. Возможно, как секретарь Макария Великого, он имел какие-то свидетельства, записи и его изречений. И все это для него было именно полезным для научения. Вот в отношении, скажем, нашей современной жизни, понятно, отговориться недостатком святоотеческой литературы мы не можем. Также и Священное Писание в полном объеме нам доступно: и Священное Писание, и Псалтирь, и молитвословы, и святые отцы. Все это у нас есть. Это первый элемент нормальной духовно-аскетической жизни, по мысли аввы Исайи.

Второй элемент – это непрестанная молитва. Может, человеку, попервости столкнувшемуся с этим выражением «непрестанная молитва», может показаться все это странным: конечно, хорошо говорить о непрестанной молитве, когда сидишь в пещере и  у тебя только и забота, что молиться, больше никаких попечений нет. Но на самом деле можно вспомнить слова апостола Павла. Дважды он говорит о непрестанной молитве. Поэтому ничего странного, необычного, сугубо отшельнического в самом этом выражении нет. Просто надо подумать, надо поскорбеть, найти тот способ, которым каждый человек мог бы, насколько это возможно, эту заповедь осуществить.

И третий элемент нормальной духовно-аскетической жизни, по мысли аввы Исайи, – это хранение сердца от помыслов. Вообще это мы слышали уже и читали и у Антония Великого, и у Макария Великого. Что же в этих словах необычного? Все, что сказано в этих словах, есть вполне и в Новом Завете. Даже в Ветхом Завете, если вспомнить 14-ю главу пророка Иезекииля. А из новозаветных текстов, скажем, вот выражение из Послания к Ефесянам: отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего (Еф. 4, 22–23). Отложить ветхого человека, который похотями и страстями нас пленяет, обновиться духом ума, то есть это некое внутреннее обновление, предполагается некий внутренний процесс. Или, например, отрывок из Первого послания апостола Павла к Тимофею: Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно: ибо, так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя (1Тим. 4,16). Можно еще поискать и найти места. У апостола Петра можно найти в Первом послании отрывок об этом. И во Втором послании можно найти об этом. Но дело не в этом.

Гораздо важнее, что христианство не есть только то, о чем здесь пишет авва Исайя. Разумеется, христианство больше, чем это. Разумеется, оно не исчерпывается этим духовным деланием. Разумеется, там есть и другие состояния. И мы, кажется, в прошлый раз говорили о том, что разные делания  (отсюда – разные воздаяния; об этом пишет преподобный Макарий Великий) бывают для людей, желающих послужить Богу. Но утверждать, что это дело совершенно чуждое для христиан (как иногда это можно было слышать в прежние века и эпохи и можно иногда услышать и сейчас, будто то, о чем пишут древние отцы-пустынники египетские – все это их личный опыт; никакого отношения, никакой корреляции с новозаветной нравственной или духовной доктриной этот опыт не имеет) было бы слишком поспешным заявлением. Достаточно, например, вспомнить известный эпизод с Марией из известной притчи, где Марфа и Мария – сестры Лазаря, принимают у себя Иисуса Христа. И вот Мария, ничего не делающая, а слушающая, внимающая у ног Иисуса Христа, почему-то получает похвалу. Нам не важно в данном случае, что понимать под Марфой. Нам не важно, как они соотносятся. Не в этом смысл. Нам важно отметить: заявление о том, что те свидетельства, которые мы только что прочитали у аввы Исайи, ничего общего с христианством не имеют, по меньшей мере, необдуманно или поспешно.

Христианство, разумеется, шире всего этого, но в том опыте, который описал авва Исайя, оно достигает неких своих особых измерений, особых состояний, особой высоты и чистоты. Хотя, конечно, есть и другие дары, и другие пути, есть другие таланты. И не цель наша сравнивать их друг с другом, а только заметить, что отторжение от подобных свидетельств само по себе не является трезвым, правильным, даже не является христианским.

Почему же тем не менее мы так протестуем против того, что читаем у аввы Исайи: вот человек сидит в келье, вот он читает, скажем, Священное Писание или Псалтирь, вот он возносит молитвы Господу, и вся его забота в том, чтобы его мысль была занята только Богом, и занятость эта выражается в молитве, а все свободное время, сидя за рукоделием каким-нибудь или книгой, он наблюдает, чтобы ни одна суетная или грешная мысль не вошла в его сердце. Неужели же в этом христианство? Неужели же так нужно жить? Неужели все мы должны такой образ жизни избрать? Почему нас это смущает? Почему нас это иногда возмущает? Почему нас это иногда начинает раздражать?

Сама по себе такая негативная реакция на подобные свидетельства заведомо, априори не может быть трезвой. Человек свой опыт богопознания пронес через свою жизнь и засвидетельствовал его святостью, святой жизнью. То есть он достиг в некоторой степени здесь совершенства, к которому и призваны мы. Он научился любить. Он смирился. Он исполнил заповедь о непрестанной молитве. Он победил страсти и победил грех. Почему же это не христианское делание? Почему же это нас смущает?

Как подтверждение тому, что это не есть специфика нашего времени, что, очевидно, и в прежние эпохи подобные свидетельства вызывали смущения, возмущения, ропот, несогласие с подобной интерпретацией христианской евангельской жизни, есть интересное свидетельство у преподобного Андрея Критского в его Великом каноне, в той части канона, которая читается в понедельник. В четвертой или пятой песни Андрей Критский сравнивает двух жен патриарха Иакова и говорит, что под этим двойным браком – браком с Лией и браком с Рахилью – нужно разуметь следующее: брак с Лией – это плодоносие дел (то есть когда человек делает многие дела ради Христа), а брак с Рахилью – это внутреннее делание (он называет его в тексте буквально «созерцание»). Это внутреннее делание человека многотрудно.

То есть доброделание, творение дел добродетельных, служение людям, скажем, многоплодно, потому что приносит много плода. Этот плод очевиден в каком угодно ракурсе: благодарные дела, благодарные сердца, радость от того, что ты видишь плоды своих усилий. Ты видишь реально, что ты помог человеку. И это в любом нормальном человеке вызывает какие-то положительные эмоции, радостные переживания. Приятно делать добро. Особенно если это не связано с каким-то чрезмерным напряжением для самого себя. Как говорит один герой одной детской книжки: приятно делать добро, когда мне это ничего не стоит. Вот это служение, доброделание, которое не касается самых глубоких, самых страшных недр человека,  действительно приносит многие плоды и душе человека, и социуму. И вообще радостно созерцать то, что ты сделал: множество сияющих глаз накормленных тобою людей, множество радостных детских глаз, которым дал подарки на праздник, на день рождения или просто утешил, дал конфетку, или простил им что-то, или еще какое-то добро сделал… Это приятно, это радостно, это приносит многие плоды.

Совсем другое – внутреннее дело, которое приводит к созерцанию своих грехов. Оно кругом неприятно, потому что оно, во-первых, трудно: не понимаешь, как его делать, никто не может толком научить, как его делать.

Как делать добро? Пошел и сделал. И уже радостно. Дал любому человеку какое-нибудь количество денег, он уже радостен и тебя благодарит. Никакой хитрости, никакой особенности, трудности в этом нет.

А вот попробуй-ка познать собственный грех, попробуй-ка добиться любить всех и не осуждать никого, попробуй-ка еще что-то из духовных вещей сделать. Непонятно, как делать. Делать надо трудно, делаешь тяжелую, нудную работу несколько лет, не встречаешь никакого плодоносия, никакого утешения, никакой радости от этого. И, может быть, через несколько лет единственным замечательным плодом всех этих усилий будет представление о том, что все-таки нет никого хуже меня на всем свете. То есть ты трудился, трудился, трудился десять лет своей жизни, чтобы понять, что на самом деле ты хуже всех. И никакой положительной эмоции, разумеется, тебе это не принесет. Труда много, а какого-то очевидного плода, очевидной радости нет.

Плоды будут, как у Серафима Саровского, лет через тридцать. Но это у Серафима Саровского. Может, через сорок, как у Марии Египетской. Может, еще больше – лет через пятьдесят, как у некоторых святых. Скажем про Иоанна Пророка, спостника Варсонофия Великого. Сказано, что он не то тридцать, не то сорок лет каждый день боролся с унынием. Вот таковы плоды внутреннего делания. И Андрей Критский об этом пишет.

Конечно, когда мы читаем такие свидетельства, как у пророка Исайи, то нам кажется, что нам это все чуждо. Пусть. Пусть это нам чуждо. Пусть мы этого делать не можем или не хотим. В этом нет особой беды. Действительно, все разные, и есть другие служения и другие направления жизни. Вопрос только в другом: если мы не понимаем или не можем вместить этот опыт, не надо его отрицать, не надо его профанировать, не надо над ним насмехаться, потому что тогда мы на самом деле сами неожиданно для себя можем рубить тот сук, на котором сидим, можем подрубать те корни дерева, ветвями которого где-то там, в кроне, мы являемся. Это может закончиться очень плачевно для нас. Выбросив часть очень важной традиции, которая кажется нам надуманной и уж тем более несовременной, мы можем перерубить корни дерева, которое питает всех нас, созидает всех нас, учит и просвещает всех нас. Поэтому надо с этим быть осторожным.

И как бы там ни было и какое бы у человека ни было служение, тем не менее важно: тот человек, который хочет достичь совершенства, тот человек, который хочет достичь высоты, тот человек, который хочет вместить полноту даров Святого Духа, который хочет получить прощение и исцеление от греха, который хочет стать сосудом Святой Троицы, как об этом сказано в 17-й главе Евангелия от Иоанна, который хочет действительно получить прощение, как об этом сказано в Послании апостола Петра, не имеет другого пути, кроме описанного святыми отцами «Добротолюбия». Или вот так, как мы читаем у аввы Исайи, – другого пути нет.

Записала Инна Корепанова