Беседы с батюшкой. Ответы на вопросы

В екатеринбургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает проректор по учебной работе Екатеринбургской духовной семинарии священник Константин Корепанов.

– Продолжается первая учебная неделя – расслабленное время, так скажем. Время, когда в вузах читаются вводные лекции, когда в школах еще нет полноценных домашних заданий, когда еще не успели войти в учебный ритм и есть небольшое время на раскачку. Начать нашу программу предлагаю с разговора о том, как настроиться на учебный ритм. Батюшка, Вы долгое время преподавали в школе, были классным руководителем, сейчас преподаете в семинарии и Миссионерском институте. Это и разные формы обучения, и разные предметы, и разные люди по возрасту...

–  Фактически моя педагогическая деятельность охватывает обучающихся начиная с десятилетнего возраста и заканчивая пятидесятилетними. Конечно, легче, содержательнее всего работать со взрослыми, зрелыми людьми, потому что их запросы к образованию осознанны.

Самая большая проблема современного образования в том, что оно является обязательным. То есть хочешь ты или не хочешь, можешь или не можешь, что ты можешь и что хочешь, это никого не волнует – ты должен учиться. Родителям это не надо, ребенку это не надо, и в результате получается такая картина, что к концу средней школы это не надо практически никому. Родители тех детей, которым это надо, переносят акцент образовательной деятельности уже на репетиторство.

Нельзя держать вместе людей, которым интересно учиться, с теми, которым учиться неинтересно; особенно если тех, кому учиться неинтересно, подавляющее большинство в классе. Как говорится, невольник – не богомольник. Человек, который учиться не хочет, учиться не будет. Его, конечно, можно мотивировать, и такие мотивационные технологии существуют. Особенно хорошо мотивационные технологии работали в советской школе. Но надо понимать, что все эти мотивационные технологии запускаются тогда, когда в обществе высокий образовательный ценз, есть спрос на образованного человека. Когда спроса на образованного человека нет, то все мотивационные технологии проваливаются, ничего не достигают. Это одна из основных проблем образования: ребенок не хочет учиться, а его заставляют учиться.

А когда встречаешься со взрослыми студентами, которые пришли учиться потому, что для них это насущно, они знают, что хотят, для чего учатся, тогда особенно интересно, потому что есть запрос. И это рождает особое вдохновение у человека преподающего. Потому что люди как-то забывают, что учитель и ученик – это всегда синергийная система, при которой учитель всегда отвечает на запросы ученика. Если этих запросов нет, то, как говорится, как об стенку горох: люди не принимают того, что ты им говоришь.

– Ваши рассуждения напомнили мне мое обучение в юридической академии, которое проходило по форме вечернего (приезжаешь туда после работы, и вечером у тебя проходят полноценные пары). Поскольку эта форма обучения позволяет и работать, и одновременно учиться, то с нами училось много ребят, которые, собственно говоря, уже имели высшее либо специальное образование. Это были люди старше нас по возрасту, которые показывали совсем другое желание в получении этого образования. Они задавали другие вопросы и сидели на парах не для того, чтобы просто отсидеть, для них это была реальная информация, которая им нужна, то есть у них была потребность в этой информации.

В нашей стране почему-то так принято, что после получения школьного образования, как правило, школьник обязательно должен перейти в вуз. Если к моменту окончания 11-го класса школы он не определился, куда бы он хотел пойти учиться, то он поступает куда придется, что, собственно, вызывает потом все остальные проблемы. Как сделать так, чтобы не было зазорным один год ничего не делать, а может быть, где-то поработать, самому как-то самообразовываться, чтобы прийти к выбору профессии осознанно, ведь качество образования было бы совсем другим?

– Эта проблема Вами обозначена совершенно верно, и все это говорит о снижении статуса высшего образования – оно становится некой пролонгацией образования вообще. Вспомним мое время: выдаваемый аттестат назывался аттестатом зрелости. То есть человек зрелый может быть полноценным членом общества. Сейчас считается, что пока нет диплома о высшем образовании, человек не может считаться зрелым человеком.

Вы не работаете в сфере образования и не знаете таких нюансов, что, например, сейчас эта пролонгация простирается на магистратуру, а не за горами то время, когда она будет простираться на аспирантуру. То есть фактически полноценный человек тот, который закончил аспирантуру. Сейчас эта идея становится звучащей, актуальной, и сами преподаватели вузов стараются сделать так, чтобы человек, получивший диплом бакалавра, на этом не останавливался. Они уговаривают студентов: «Подавай документы в магистратуру. Если не получится учиться очно, учись заочно, потому что твой бакалаврский диплом ничего не значит, никакое это не высшее образование, это все ерунда. Давай в магистратуру...» Когда он заканчивает магистратуру, ему говорят: «Что твоя магистратура? В аспирантуре поучись, получишь степень, тогда это серьезно».

Причем никто не разбирается в том, есть у человека призвание или нет, есть потребность системы образования в таком количестве кандидатов наук или нет. Просто человека втягивают в некую лямку постоянного учения, а все это в конце концов снижает статус и бакалавриата, и магистратуры, и аспирантуры, и в целом человека с высшим образованием.

У меня есть несколько знакомых работодателей, которые говорят, что, в принципе, диплом (хоть магистратуры, хоть аспирантуры) их не волнует; их интересует, что человек реально умеет. Работодатель сам учился в вузе, он знает, каким образом получается диплом. В сущности, все это снижает качество образования.

Высшее образование еще совсем недавно было элитным образованием, то есть образованием не для всех. Это говорило о том, что есть особо одаренные люди, которые нужны стране как специалисты, и от них требовалось, чтобы они были специалистами, а не просто людьми с корочками. Но, с другой стороны, человек, который не получал высшего образования, человек после средней школы, профтехучилища или техникума тоже ведь был востребован, он тоже считался полноценным человеком, тоже был нужен, и он всячески осознавал себя нужным, необходимым для общества.

А сейчас мы пришли к тому, что простые работники, как токарь, слесарь, электрик, как бы и не нужны. Вот когда у тебя высшее образование!.. Так не высшее образование; реально у тебя просто диплом, а не высшее образование. Получается, что мы сами свели и образование, и человека к корочке. То есть мы ничего от человека за этот диплом не спрашиваем. Он приходит с дипломом магистра филологии, но в жизни своей мог не прочитать ни одного художественного произведения, кроме культовых известных книжек. Ни Достоевского, ни Диккенса, ни Лоренса Стерна он не читал и читать не собирается. Тем не менее у него диплом магистра филологии.

Или приходит на работу инженер, работник железнодорожного транспорта, который никогда всерьез не прочитал ни одной книжки по эксплуатации железнодорожных составов. Человек диплом имеет, а реальных знаний нет.

Это все можно изменить, если в первую очередь повысить статус рабочего человека. Я понимаю, что от моей речи, от каких-то дискуссий или конференций это не изменится. Надо повысить статус работающего человека; он достоин уважения.

– При этом не важно, чем он занимается.

– Не важно. Главное, он работает, и это здорово, классно, хорошо. И он должен пользоваться уважением: не моим только или чьим-то, а уважением в обществе. Дети должны гордиться этим, как это было всего лишь тридцать лет тому назад. Мой папа – железнодорожник. Мой папа – токарь на заводе. Мой папа – сталевар. Сейчас это ушло. Сами дети перестали уважать своих родителей за то, что они просто, скажем, шоферы. Хотя, на мой взгляд, шофер – это одна из самых уважаемых профессий. Я очень много вынужден ездить, и я с огромным уважением смотрю на тех, кого сейчас называют дальнобойщиками. Это тяжелый труд, тяжелая работа, очень необходимая, без которой ни один политик, ни один экономист, ни один учитель, ни один человек не сможет существовать в современном обществе. Этот статус нужно повышать. И когда повысится статус работающего человека, тогда можно повышать статус образованного человека и требовать от него именно знаний.

Вспомнил сейчас Конфуция. Он предлагал и в конце концов ввел обязательный экзамен для чиновников. То есть человек, который претендует на какую-то государственную должность (учитель, врач и так далее), должен выдерживать экзамен не перед своей корпоративной средой (учитель перед учителями, врач перед врачами), а перед обществом. Он должен доказать обществу, что он действительно образованный человек и действительно нужен обществу.

– Вопрос телезрительницы из Белгородской области: «Искусственный интеллект: Бог его допустит или нет?»

– Я не знаю, что попустит Бог, это мне неведомо. Но ведь проблема не в интеллекте как таковом. С понятийной точки зрения в определенном смысле искусственный интеллект уже существует: любой компьютер – это в той или иной степени искусственный интеллект. Другое дело, что обычно, когда говорят об искусственном интеллекте, предполагают некий самомыслящий электронный компьютерный разум, то есть такой интеллект, который, будучи искусственным, сам по себе принимает решения. С моей точки зрения, это невозможно; это некая иллюзия, которая в нашем человеческом сознании существует.

На самом деле компьютер, даже самообучающийся, все равно остается компьютером: все равно есть некая схема, заложенная в него, и он действует в рамках заложенной схемы. (Как и человек действует в рамках заложенной в него схемы.) То есть даже если он будет выше человека в плане разума, он все равно станет частью некой матрицы, некой программы. Потому что свободные решения принимает не интеллект, свободные решения принимает человеческая душа, даже лучше сказать – человеческий дух. И в этом смысле подлинно свободных решений никакой интеллект принять не сможет – в этом смысле он всегда будет заложником собственной программы, что бы там ни говорили об этом фантасты. Будь он самообучающийся или саморазвивающийся, все равно он заложник некой программы. И он не может выйти за пределы этой программы.

Как человек, если бы он не был свободным существом, не мог бы выйти за пределы программы. То, что мы думаем, едим, принимаем решения, – это во всех смыслах есть действие программы, мы всегда в этих решениях несвободны, всегда будем несвободны, и всегда это подавляет, потому что мы – рабы: рабы плоти, рабы греха, рабы этого мира. В этом смысле мы всегда несвободны. И только когда мы принимаем Бога, принимаем Духа, когда соединяемся с Богом в Духе Святом, мы обретаем возможность принимать свободные решения, ибо где Дух Господень, там свобода. Где Духа Господня нет, там нет никакой свободы. На самом деле так.

По этой причине те ужасы, которые говорят про искусственный интеллект, – это страшилки. На самом деле нет ничего на свете страшнее, чем человек, и никогда не будет. Даже если человек однажды сделает машину, которая будет разумнее его и усовершенствована настолько, чтобы уничтожить человека (такое вполне может быть), – это будет всего лишь  наказание самого человека за обезбоженность, за отречение от собственного разума. Ибо сама интенция создания искусственного интеллекта есть интенция обезбоженного человека и человека, который хочет освободить себя от тяжести принимаемых решений.

– Вопрос телезрительницы из Ленинградской области: «Моя племянница (крестница) ушла из школы. Она хочет стать медиком. Но какие-то внутренние проблемы есть в классе, которые она не освещает. Я хотела бы спросить, правильно ли поступила бабушка, когда стала ее просто гнобить, можно сказать. Дома произошел скандал. В результате внучка вообще ушла, и теперь мы не можем ее найти. Я, как крестная, сказала, что надо было 1 сентября с ней идти на молебен, вместо того чтобы устраивать такое... Батюшка, дайте, пожалуйста, совет: что делать?»

– Я не знаю, что могу сказать, ибо ребенок ведь не слышит этого. Естественно, что любым образом гнобить ребенка, то есть унижать и показывать его неполноценность, несоответствие нашим ожиданиям или какому-то общественному идеалу, – задача не только злая и глупая, но и бесперспективная, потому что это ни одному человеку никогда не помогло, а уж тем более ребенку, который всегда очень остро воспринимает собственный неуспех. Человек и так раздавлен своей неуспешностью, ему тяжело сделать следующий шаг, потому что он понимает, что скорее всего этот шаг тоже будет неудачным. И вместо того чтобы поддержать человека, мы очень часто обрушиваем на него град своей критики, из которой ребенок понимает только одно: он никчемный, он никому не нужен, у него ничего никогда не получится, а зачем тогда вообще что-либо делать...

На самом деле известно, что ребенка нужно поддерживать, в него нужно верить; это с педагогической точки зрения. Ему всегда нужна поддержка людей, которые в него верят. Ведь почему подросток уходит на улицу? Потому, что на улице он встречает людей, которые в него верят, среди которых у него что-то получается – и он слышит возгласы одобрения. А дома его только упрекают за это и за то.

Действительно, у любого человека есть недостатки, у подростка их, быть может, чуть больше, чем у других людей. Мы, прикрываясь задачей воспитания ребенка, показываем ему все эти недостатки, и нам кажется, что когда он узнает обо всех своих недостатках, он исправится. Это и со взрослым-то не работает, а с подростком  тем более. Ребенок просто теряет желание что-либо делать, теряет доверие к родителям, доверие к себе и либо впадает в глубокую и затяжную депрессию, либо уходит в какие-то способы релаксации, отстранения: кто-то на улицу, кто-то в игру, еще во что-то, пытаясь найти мир, где он хоть чего-то может достигнуть и получить.

Если исходить из Вашей трагедии, несомненно, нужно было и помолиться, и поддержать человека. Даже если подросток по какой-то причине сегодня уходит из школы, все равно нужно его поддержать, нужно найти способы продолжать обучение: в другой школе, вне школы. Сейчас такие возможности есть: есть экстернат, есть возможность семейного обучения. Закон «Об образовании» указывает некоторый спектр обучения, и это не только пребывание в классе. Как-то можно было подумать и каким-то образом дать человеку надежду.

У Януша Корчака есть замечательная книга «Как любить ребенка». Он говорит, что если человека все время называть свиньей, то рано или поздно он захрюкает. Если человеку говорить о том, что он человек (и человек достойный), то в силу подростковых психологических движений он действительно станет достойным человеком, потому что в него верят.

Кроме этих педагогических размышлений есть еще свидетельство Священного Писания, ибо все мы сознаем себя христианами. Апостол Павел, указывая на свойства подлинной любви, говорит, что любовь всему верит, всего надеется, все переносит. Применимо к педагогической ситуации это означает, что родители должны всегда верить в своего ребенка, всегда надеяться на то, что он выкарабкается, разрешит свои проблемы и станет достойным человеком. И всю несообразность, которую сейчас мы видим в нашем подростке, любовь может перенести.

Ведь именно так относится Бог ко всем нам (пусть мы взрослые, но для Него-то мы дети): Он верит в нас, Он ждет, когда мы изменимся, Он вновь и вновь начинает все сначала, пытаясь сделать из нас достойных Своих детей, и Он всегда старается утешить нас. И только когда человек будет и утешенный, и смирившийся, и действительно окрепнет в доверии к Богу,  Он обличает нас, наказывает, вразумляет, уже веруя, что мы способны это перенести и не отречемся от Него. Хрупким же созданиям, какими, по существу, являются подростки (это самый хрупкий возраст), Бог являет именно Свое утешение, Свою милость, Свою любовь. И вот этому нам нужно учиться у Бога.

– Вопрос телезрительницы из Челябинской области: «Что такое филиокве? В чем заключается суть этого учения?»

– С земного вопроса об отношении к детям мы неожиданно взлетаем к вершинам богословия. Я не смогу объяснить в двух словах суть этого учения. В смысле суть-то очень проста, а вот рассказать в двух словах богословские догматические последствия этого учения, тем более на такую обширную аудиторию, для людей без специальной богословской подготовки – задача неподъемная.

«Филиокве» – это «и [от] Сына»; добавление к Символу веры. Мы говорим: ...и в Духа Святаго, Господа Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима... Католики добавляют: «иже от Отца и Сына исходящаго». Филиокве – это вставка «и [от] Сына».

Почему это неприемлемо? Самое простое объяснение и, в принципе, понятное каждому и достаточное для того, чтобы успокоиться и больше не трогать эту проблему, – это представление о том, что Символ веры окончательно был утвержден на Втором Вселенском Соборе в конце IV века в 381 году. Отцы этого Собора запретили вносить какие-то изменения в Символ веры. Но даже если бы этого запрещения не было, есть Символ веры, сформированный отцами единой Церкви, к которой принадлежала тогда и западная часть православного христианского мира. И спустя приблизительно 650 лет неожиданно, произвольно они вносят изменения в Символ веры – добавляют это высказывание: «и от Сына». Добавляют произвольно в то, что является неким общим кредо, общим символом для всех христиан той эпохи. Собственно, быть христианами – значит, исповедовать этот Символ веры. И на Западе где-нибудь в Британии, и на Востоке где-нибудь в православных общинах Ирана или Персии это был одинаковый Символ веры, его произносили всегда, везде за богослужением, при крещении. Это то, что всех объединяло.

И вот один человек (папа Римский Лев) произвольно в одном месте вдруг изменяет этот Символ веры, требует, чтобы отныне Символ веры исполнялся с этой вставкой; никаким образом не собирая Собор, решая это практически единолично, просто потому, что он решил, что это правильно. Хотя исторически известно, что эта вставка идет из арианских истоков. Когда человек вносит изменения в некий символ, единый для всех христиан, понятно, что он учиняет раскол. Он не посоветовался, он вносит изменения в принципиальный, фундаментальный текст сам, по своей воле. Естественно, это ставит его вне церковной полноты и тех людей, которые согласны с этим, ставит вне истины, вне церковной общности, вне общности христианской. Это то, что касается вещей, в принципе понятных каждому.

Что касается богословия, скажу кратко (хотя вряд ли это что-то объяснит, но чтобы совсем не оставлять вопрос без ответа). Смысл в том, что когда в догматический документ в догматическом порядке вставляется свидетельство о том, что Дух Святой исходит от Отца и от Сына, этим разрушается монархия Отца, которая, образно говоря, является неким равновесным центром Троичного бытия. С другой стороны, это превращает Духа Святого в творение, ибо исхождение от Сына предполагает либо вещи тварные, либо вещи, к твари обращенные; это не касается внутритроичного бытия. И в результате (что мы и видим в конце концов в католической догматике) Дух Святой не теоретически, а практически теряет Свое ипостасное бытие, оно размывается; и практически все католики, что бы они ни исповедовали словами, по существу своему считают Дух Святой некой безличной силой, некой энергией, мощью, которая посылается людям от Отца через Сына. Они появление и снисхождение Духа на людей вносят во внутритроичные отношения, тем самым лишая подлинной ипостасной полноты бытие Святого Духа и таким образом превращая Его просто в некую функцию Божества; не в Ипостась Святой Троицы, не в Лицо Святой Троицы, а в некую функцию Бога.

Я не претендовал на то, чтобы дать исчерпывающий ответ, потому что это на самом деле очень тонкое и очень высокое богословие, чтобы так просто, перед экраном, об этом говорить.

– Вернемся к делам житейским. Ранее Вы сказали, что когда в советские годы человек оканчивал школу, он получал аттестат зрелости. Если вернуться к теме принижения высшего образования и пропаганды его получения сразу же после школьной скамьи, как быть с тем, что у школьников как таковая зрелость еще не наступает? Если сейчас встречается 17-летний школьник, который рассуждает как взрослый, это кажется уже выходящим из ряда вон. Но как быть с тем, что без диплома о высшем образовании чаще всего трудно устроиться на работу? Все перипетии нашей жизни как-то друг на друга накладываются; хочешь не хочешь, но человеку приходится получать высшее образование ради корочек.

– Что касается зрелости, это отчасти общемировая тенденция, отчасти специфическая тенденция именно российской молодежи. Действительно, наши дети стали очень поздно становиться зрелыми. И в первую очередь (я так думаю, это мои наблюдения, мои размышления) причина в ослаблении мужского влияния, на что есть объективные причины. Мы когда-то в этой студии об этом говорили, что последствия Великой Отечественной войны нам, по-видимому, не преодолеть никогда. Вот этот недостаток мужского влияния приводит к тому, что дети, не видя мужчины, становятся инфантильными. Мужчина – это решительность, ответственность. Любой мужчина знает, что ребенка надо приучать к ответственности, к самостоятельной жизни как можно раньше. Когда воспитанием ребенка занимался мужчина, дети взрослели рано.

Однажды один человек мне рассказал, что (я был очень удивлен, а потом проверил и понял, что действительно так было) до 50-х годов XX века ребенку (живущему не в городе, а в селе, поселке) в 14 лет отец покупал ружье. Понимаете, в 14 лет! Нашему ребенку в 14 лет нельзя доверить ничего. А тогда ребенок знал, что с этим ружьем делать, он один ходил на охоту, он знал, как ориентироваться в лесу, знал, как добыть дичь, как ее приготовить. Он умел многое, потому что таков был быт, и отец к этому приучал. Надо было топить печь, чистить снег, копать огород. Умаление мужского начала, введение огромного количества разных облегчений в человеческую жизнь привели к тому, что мальчики (да и девочки) стали более инфантильными.

Когда женщина идет на работу, у нее возникает проблема, с кем оставить ребенка. Приведу пример. Это история двухнедельной давности. У меня четверо детей, и я, как никто другой, понимаю, как трудно отлучиться из дома надолго, потому что я боюсь оставить со своим десятилетним сыном своего четырехлетнего ребенка. Оставляю, конечно, но сердцем переживаю. Две недели назад встречаю семью, которая приходила на мои беседы. Они сидят, слушают внимательно. И говорят, что у них четверо детей. Я спрашиваю: «С кем у вас дети?» – «У нас есть старшие дети». – «Вам повезло, у вас есть старшие дети, а моему старшему всего десять лет». На что они говорят: «Так и нашему старшему десять лет». То есть они могут оставить десятилетнего ребенка с двумя маленькими детьми, могут ему доверить.

Раньше так было всегда и везде. Моя мама уходила на работу, потому что с декретом  было сложно, в советское время надо было работать, и она оставляла полугодовалого ребенка на меня четырехлетнего. И мы ждали ее, оставаясь на три-четыре часа дома одни. Это воспитывало. Тебе доверяли, ты чувствовал ответственность и некоторые вещи умел делать с раннего возраста. А сейчас человека защищают от всех трудностей. Игровых технологий в жизни стало очень много; и спланированных и неспланированных. Человека ограждают от очень многих вещей, иногда преднамеренно и справедливо, иногда непреднамеренно и несправедливо, потому что действительно опасностей стало много, ребенок не защищен, как он был защищен пятьдесят лет назад.

Но все-таки осознанной, волевой позиции в отношении того, что ребенок некоторые вещи должен учиться делать сам и отвечает за это сам, катастрофически не хватает. Поэтому мы получаем на выходе людей, которые в восемнадцать и девятнадцать лет не могут принимать самостоятельно решения. К счастью, не все такие. Я вас уверяю (как человек, работающий в школе), мальчики, которые в восемнадцать лет уже мужчины, по-прежнему есть (особенно на селе). Их количество, конечно, меньше, но они существуют.

Что касается системы образования, то человек вынужден получать документ об образовании. Бюрократия уничтожила реального человека. Понятно,  государство требует бумажного отчета, что человек имеет высшее образование. Таковы требования к должности, которую занимает человек. Естественно, никого не интересует, что он из себя представляет. Смотрят на бумагу, в которой должно быть написано, что он должен иметь высшее образование, быть магистром, кандидатом наук или иметь три высших образования. И никто ничего не может сделать, потому что в реальности человек стал определяться тем, что стоит в его формуляре, что записано на бумаге.

А это порочная система. Она убьет общество, убьет производство, потому что человек должен оцениваться по своим реальным возможностям. Мы живем в таком обществе. Но я уверен, что такое общество умрет, потому что так жить нельзя, чтобы человек определялся записью в своем формуляре. Ни одно общество этого не выносит, оно умирает. Так было в Древнем Египте, Китае, так было в Римской империи. Так или иначе, но всегда номенклатура (когда человек сводится к своему формулярному списку, когда номенклатура ориентируется только на записи) сметается теми людьми, которые реально что-то могут, хотя никакого формуляра у них нет. Это печальные вещи. Но мы либо перестроимся, либо как общество будем вынуждены потерпеть еще одну социальную революцию. Так всегда было. Мир не с ХХ века начался, и так было в прежние эпохи. Проблема в том, что мы историю Древнего мира не изучаем. Как рушились империи, мы смутно представляем.

– Вы меня прямо шокировали историей про четырехлетнего ребенка, на которого оставили полугодовалого. Потому что в наши дни сложно себе представить, чтобы ты оставил дома четырехлетнего ребенка одного, не говоря уж о том, что этот ребенок должен присматривать за полугодовалым.

– Мама рассказывает мне эту историю… В четыре года я научился  читать. Когда мама приходила домой (а уходила она на три часа), я плакал и говорил, что читал моему младшему брату книжки, а он не слушает. Вот это она запомнила и все время мне рассказывает... А он не понимал, поэтому и не слушал.

– Вопрос телезрителя Игоря Викторовича из Москвы: «Есть дети, которым свойственно лениться. Как обстоят дела с этим в церковноприходских школах? Можно ли сказать ребенку: не хочешь учиться, уходи»?

– Воскресная школа не такая по своей природе. Ребенок, очевидно, туда приходит сам. Если его туда привели родители, надо с ним индивидуально, с глазу на глаз, лицом к лицу, сердцем к сердцу пообщаться. Съездить куда-то, поговорить, помолиться вместе, каким-то образом побыть вместе с ним, чтобы он определился, интересно это ему или нет. Если, несмотря на индивидуальное взаимодействие с ребенком, он по-прежнему будет демонстрировать свое полное нежелание заниматься тем, чем занимаются в воскресной школе, то лучше сказать его родителям: если вы не хотите, чтобы ребенок возненавидел все, что связано с Церковью, то лучше не заставляйте его туда ходить.

Не ребенку говорить: «Иди, ты нам не нужен», а родителям объяснить. Если родители действительно верующие, то проблема именно в них. Они свою веру передать ребенку не захотели или не смогли. Сейчас в связи с 1 сентября церковноприходские и воскресные школы готовятся к началу учебного года, проводятся родительские собрания, в которых я участвую, выступаю на них. На всех этих собраниях от лица владыки Меркурия прозвучало предложение делать одним из ключевых направлений работы воскресных школ работу с родителями. Воспитание –вещь семейная, и родители не могут перекладывать со своих плеч эту обязанность на плечи людей, которые не обязаны это делать. Раз не обязаны, то и не могут. Они делают что могут, но успех достигается только там, где у ребенка есть контакт с родителями, где родители говорят с ребенком на тему веры, на тему христианства, на тему подвига, аскетики. Там есть результат.

– Вопрос от телезрителей из социальной сети «ВКонтакте». Наталья спрашивает, что значит доверять Богу. Это значит ни о чем не переживать?

– Доверять – значит верить. Как сказано в Псалтири: Упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог. Это означает: «успокойтесь, сделайтесь праздными, не переживайте, Я есть Бог». Но чтобы до этого дожить, надо пройти какой-то путь. И начинается с того, что мы понимаем: если вот это событие с нами произошло, значит, оно попущено Богом. Он это видит и знает, и это для меня имеет какую-то цель, я должен что-то сделать. И я спрошу это у Бога. Либо я должен что-то принять и терпеливо перенести, либо должен сделать что-то, что поможет мне от этой неприятности избавиться. И я при этом научусь тому, что не умею сейчас. Либо я должен помолиться, чтобы во мне что-то произошло – и я научился Богу доверять. Но все начинается с этого: я верю, что человек, постучавшийся в мою дверь, событие, свалившееся на мою голову, неприятность, радость, происшедшая со мной, посланы Богом. И раз это послано Богом, то является благом для меня. Потому что Он благ и хочет мне только блага. Если Он попустил это, значит, это для чего-то нужно. Вот с этого рождается и начинается доверие.

– Как в современной обстановке мотивировать ребенка к обучению, чтобы оно было в радость и удовольствие, чтобы была заряженность на успех?

– Необходимо, чтобы родители сами хотели учиться и всячески подчеркивали свое особое отношение к образованному человеку в присутствии детей. Это первое, что нужно сказать. А второе, что нужно иметь в виду: люди разные. Папа может быть и профессором, и академиком, а сын может не стремиться к знаниям. Мы должны понимать, что само по себе образование не главное и не единственная ценность в человеческой жизни. Поэтому надо чувствовать и понимать, что есть дети, которым никогда не будет интересно учиться. Родителям надо это понимать, учиться принимать ребенка таким, какой он есть, объяснять ребенку, что двойка по математике – это не приговор, что это вообще ничего не значит. Даже у Эйнштейна была тройка по математике, но при этом он стал блестящим физиком.

Надо научиться говорить ребенку: «Я тебя люблю, ты мне дорог, и я верю, что ты станешь человеком». Мы должны понимать, что есть люди одаренные, способные учиться, – и у них все получается. Надо их поддержать, надо в них верить, надо с ними заниматься. А есть те, у кого не получается учиться, и не надо такого подпинывать и заставлять добиваться результатов, которые нужны нам, а не ему. Он и так может стать достойным человеком. С этого все начинается. И токарь – достойный человек, и водитель, и даже дворник.

Этим летом я познакомился с человеком, который несколько лет проработал дворником. Удивительный человек. Я пообщался с ним практически один день и понял, что он Человек с большой буквы. Во всех смыслах этого слова. Но он и как техник, как специалист удивительный. У него замечательная семья, у него замечательная жена, он пользуется уважением, построил свой дом. И при этом он имеет только среднее образование. Это не влияет ни на что. Потому что он много читает и интересуется разными вещами. Но образование не сумел получить. Это не определяет человека и не является приговором. И если у ребенка что-то не получается, мы должны дать понять ему, что обязательно найдется дело, которое у него получится. Потому что бездарных и бесталанных людей не существует.

– Спасибо Вам, батюшка, за этот разговор, воодушевляющий и наставляющий многих на новый учебный год, важный не только для всех школьников, но и для всех, кто живет, ведь жизнь – тоже в какой-то степени процесс обучения.

Ведущий Дмитрий Бродовиков

Записала Нина Кирсанова