Беседы с батюшкой. Выпуск от 5 февраля

В екатеринбургской студии нашего телеканала - протоиерей Сергий Вогулкин, доктор медицинских наук, профессор.

– Батюшка, совсем скоро нас ожидает большая, знаменательная дата – 75-летие Победы в Великой Отечественной войне. Вы родились в военные годы, пережили послевоенный период. Расскажите, что Вы помните.

– Я, конечно, не участник войны, но по молодости лет свидетель того необыкновенного чувства, которое тогда было. Детская память так интересно сложена, что не помнит каких-то деталей, лиц, но помнит чувства, которыми тогда жили люди, что были рядом с тобой. Во-первых, было чувство надежды. Во-вторых, ожидание, потому что в это время солдаты еще были на войне, еще не все вернулись с фронта. Вот это ожидание прямо висело в воздухе. И, несмотря на горе, была какая-то внутренняя радость у людей, что скоро победа.

Хотя я был очень маленьким, хорошо помню, как вернулся с войны мой дядя. Он вернулся в 1947 году (два года еще служил в Германии). Я помню чувство всеобщего восторга, чувство семейного единения... Вот это, конечно, забыть невозможно, несмотря на детское восприятие.

А потом – послевоенное тяжелое время. Я очень хорошо помню, как мы стояли в огромных очередях за серой мукой...

– Почему серой?

– Мука не была белой, она была серая, самая дешевая. Ее давали по килограмму на одно лицо. Люди записывались с вечера, на руках писали номера (были и трехзначные номера). А роль детишек была очень интересной: так как давали муку по количеству лиц, все знакомые просили наших родителей пристроить к ним детей. Когда они подходили получать муку, вдруг оказывалось, что у них 3-4 ребенка. Нас передавали как эстафету от одних взрослых к другим, чтобы хоть немножко больше получить муки.

– Побольше простой муки! Мы сейчас не об айфонах говорим или еще о чем-то...

– Простая мука, которую давали по килограмму на человека, из которой пекли потом какие-то пирожки, лепешки. Вот такое воспоминание из детства.

Еще помню игры: играли в войну. Во что еще играть после войны? Но я сравниваю те игры в войну и современные игры, которые на гаджетах: всё совершенно по-другому. Мы действительно воевали: прятались, находили какие-то кусты...

– Штабы строили...

– Да. У нас были командиры. А когда я посмотрел, как играют сейчас, даже не понял, кто с кем враждует, кого убивают, в кого стреляют. Такое впечатление, что просто друг друга убивают. Тогда было все понятно: вот мы, а вот враг. И врагом никто не хотел быть, просто назначали: «Ты сегодня всего один раз побудешь врагом, а завтра мы тебя сделаем командиром».

И я не помню, чтобы у нас было свободное время – было огромное количество всяких бесплатных кружков. Для нас совершенно нормальным было сходить, например, в оперный театр, в филармонию. А музеи-то мы просто все обходили, в школе это входило в общую программу в обязательном порядке. Мы были во всех музеях: в краеведческом,  геологическом...

– Какая филармония? Какие оперные театры?

– Прекрасные! Я слышал в оперном театре Козловского и Лемешева! Они приезжали сюда и выступали в нашем оперном театре. У меня бабушка была замечательным человеком, она с пяти лет водила меня по всем оперным спектаклям.

Сейчас, прямо скажу, оперный театр – дорогое удовольствие, билеты дорогие; и посещают их люди среднего возраста, пожилые. А молодежь где? А мы тогда с удовольствием ходили. В оперном театре у моего друга мама работала осветительницей, так мы у нее в осветительной комнате просто пропадали. Как только появлялся какой-то новый спектакль, мы туда бегали и оттуда смотрели. Было неудобно оттуда смотреть, но смотрели.

– И скучно не было?

– Нет, не было скучно.

– И не было вопросов, куда потратить время и чем себя занять?

– Не возникало таких проблем. Мы все время были чем-то заняты; и учились, конечно. Самые любимые предметы у нас были: история, литература, русский язык. Кто-то увлекался математикой. Я, например, увлекался химией. Были кружки по этим предметам, мы оставались в школе. Мы ставили какие-то драматические спектакли. Чего только не делали! Была очень активная жизнь.

Сейчас я сравниваю, и становится грустно. Сидят передо мной шестьдесят студентов, я спрашиваю: кто был в филармонии в прошлом году хотя бы один раз? Всего одна-две руки. Спрашиваю: кто был на концерте? Три-четыре руки. Кто был в музее? Вообще полное молчание. Где они проводят время, как? Это же все наше: на нашей земле, у нас на Родине...

Отсюда и незнание, о котором сейчас пишут, прежде всего – незнание истории. В этом году великое событие – 75-летие Победы. О нем сейчас, конечно, все говорят, но это же не единственное событие в нашей истории. У нас же история вся героическая. Возьмем 2019 год: 220 лет со дня Швейцарского похода Суворова (совершенно исключительного, который никто никогда повторить больше не мог); 290 лет со дня рождения самого Суворова; 250 лет ордену Святого Георгия. За это время в России – десятки, сотни тысяч героев. Ведь этот орден не просто так давался, на нем писалось: «за личную храбрость».

И дат этих в нашей истории – огромное количество. Поэтому самое важное сейчас – знать нашу историю; будет спасительным для нас, если мы будем знать ее глубоко, по-настоящему. Заключение, которое дали эксперты по ЕГЭ 2019 года, говорит о совершенном незнании истории! Такая путаница в головах молодежи, что дальше просто некуда...

– То есть, с одной стороны, чтобы иметь хоть какие-то перспективы в будущем, мы обязаны знать и понимать свою историю. С другой стороны, мы должны к ней относиться не как к какому-то очередному предмету, а как к части своей (нашей) жизни.

– Вот в этом самое главное! И ведь любая российская семья прошла свой путь вместе с этой историей, она была в этой истории России. И, может быть, какие-то по-настоящему большие дела моя семья, моя фамилия сделала в истории? То есть все наши семьи – это часть нашей истории. Только когда мы поймем, что мы не вне истории, а внутри истории, только тогда, наверное, в нас проснется чувство патриотизма, чувство Родины. Тогда в нас каким-то образом зашевелятся гены нашей веры, нашего извечного славянского милосердия. Все это возникнет только тогда, когда каждый поймет, что он – часть истории. Тогда это будет по-настоящему подъемом.

– Вы, дети послевоенного периода, были близки к тому времени, вы это ощущали, чувствовали, были частью тех событий. А современное поколение далеко от этого – 75 лет прошло...

– Здесь есть одно «но». Дело в том, что весь народ тогда был уверен, что родился в 1917 году. Лучше было считать, что до этого с твоей семьей, с твоей фамилией вообще ничего не было, потому что если копнешь и вдруг окажется, что в роду были дворяне или купцы (или, не дай Бог, священники), – это было по-настоящему опасным. Поэтому в прошлое никто и не углублялся. Мы знали историю, но как мы к ней относимся – не знали. Сейчас появляется прекрасная возможность понять, что делала твоя семья в XV, XVI, XVIII–XIX веках, чем она занималась, чем она знаменита вообще. Анализируя, изучая это, мы по-настоящему поймем наше единение, почему мы все живем на этой земле, почему мы ее любим. Да потому, что здесь наши предки, эта земля полита кровью наших предков. И совершенно понятно, что мы отвечаем (прежде всего перед Богом) за ее сохранность, за ее консолидацию, за то могущество, которое всегда было в России.

Тогда у нас был рубеж: 1917 год...

– Вы были живыми свидетелями тех событий, наше поколение – уже нет. У вас был 1917 год, за который желательно вообще не смотреть, не копать, сейчас – вроде бы свобода, можешь копать хоть до XV века, если есть такая возможность и сохранились архивные данные. Чем еще отличается современная молодежь от той молодежи?

– В молодежь я верю в любом случае. Как бы молодежь сейчас себя ни вела, это наше будущее. (Если мы не будем верить в свое будущее, как нам жить-то вообще дальше?) Поэтому, какая бы она ни была, нам сейчас нужно вместе с ней поднять этот большой пласт, мы должны многое ей рассказать,  должны обязательно поднять ее культуру.

Вот сейчас говорят о духовно-нравственном воспитании и так далее. Как можно говорить о духовно-нравственном воспитании, если у людей нет элементарного представления о российской культуре, о многонациональной культуре, об истории? На чем оно может быть основано? На героях? Но тут возникает очень серьезный вопрос: можно вообще на отдельных героях воспитать молодежь или нельзя? Тут есть одна опасность, если хотите. Кто такой герой? Герой совершает подвиг, поэтому мы должны на него равняться. Но у нас возникает чувство: да где уж нам! Он же герой, он совершил геройский поступок. А мы?.. А мы, значит, ничего не можем. Вот такое возникает чувство, которое идет еще из древности.

Например, в Древней Греции герой – это сын бога и земной женщины, который в результате своих подвигов и необыкновенных способностей может достичь бессмертия. Это изначальное понятие героя. Естественно, все герои (особенно прошлого) обрастали какими-то мифами.

Сейчас мы смотрим на героев Великой Отечественной войны: это вообще-то простые ребята. Тот же Александр Матросов: почитайте его биографию, это хулиганистый парень был, вообще-то говоря, но совершил подвиг. Значит, наверное, и мы можем. Мы не герои ни внешне, ни по силам, но, может быть, и мы тоже что-то можем?..

Поэтому само понятие «герой» – замечательное, но воспитать на нем целое поколение, думаю, нельзя. Воспитывать надо на героической истории России, на всей истории, потому что она вся героическая. И если мы будем это знать, будем уверены в том, что и мы можем. Думаю, глубокое знание истории является сейчас основополагающим фактором, фундаментом; к этому надо стремиться. Причем, думаю,  примерами должны быть церковноприходские школы и православные гимназии: там (как пример для светского образования) дать по-настоящему глубокое, честное восприятие истории и постараться сделать ее личной историей для каждого, кто там учится. Мне кажется, так. Это будет прекрасный пример.

– Батюшка, позвольте мне с Вами немножко не согласиться. Что плохого в героизме? Практически всюду есть то, что какую-то личность возносят, возводят в ранг сверхуникального человека, обладающего просто невероятными способностями...

– Вот, например, мой дядя, который воевал и прошел всю войну. Он был артиллерийским разведчиком, много раз был за линией фронта, попадал в очень тяжелые ситуации, были и контузии, и ранения. Он награжден орденом Красного Знамени. Мои родители всю войну посвятили детям: они оба – педиатры. Для детей война – огромное испытание: недоедание, недостаток витаминов; недостаток во всем. Мама рассказывала, как и врачи, и медсестры из дома приносили все необходимое вот этим детишкам, отрывали от себя, можно сказать. Потом сюда приехали дети, эвакуированные из Ленинграда, которые не могли даже есть: они были настолько истощены, что просто разучились глотать. И вот этих детей приходилось выхаживать круглыми сутками. Я маму вообще не помню, я не видел ее в эти годы, потому что она с утра до вечера была на работе, как и отец. Вот они – герои? Им никто не присваивал такого звания. Но для меня они – герои. Но я не хотел бы их так называть, потому что ничего героического в их облике не было: они простые люди, которые совершали свой повседневный труд.

Поэтому я выбрал бы здесь какое-то другое слово. Мне кажется, здесь больше подходит слово «подвижник». Кто такой подвижник? Подвижник – это человек, который самозабвенно, в ущерб себе делает какое-то очень нужное, очень важное дело. Своим упорством, своей любовью, милосердием. Наверное, это будет более подходящее слово  для таких людей, которые есть и сейчас, – подвижники. Во время войны все были подвижниками; нельзя было не быть подвижником, потому что ситуация такая. И очень хорошо было бы, если б наша современная история была историей подвижничества. Это стало бы, на мой взгляд, тем самым путем, каким мы могли бы выйти из всех тех кризисов, в которых находимся.

– А как же быть с ситуацией, что часть улиц, городов, каких-то других объектов, в том числе географических, носят имена героев гражданской войны, людей, которые совершали свои «геройские» в кавычках поступки, убивая, уничтожая царский режим?..

– Вот это как раз дискредитация звания героя. Можно ли назвать героем того, кто уничтожает свой собственный народ? Его нельзя назвать героем. Поэтому когда мы берем период гражданской войны, я глубоко убежден, что героев там не было и быть не могло. Было взаимное уничтожение своего собственного народа: с одной стороны находились люди, которые отрицали Бога, пропагандировали атеизм и убивали ближних. С другой стороны были вроде бы верующие люди, за великую православную Россию, но они тоже убивали своих ближних. О каком геройстве здесь вообще может идти речь, когда люди уничтожают сами себя? Не какого-то врага, который напал на Родину, который угрожает ей, а своих собственных людей? Красный террор, белый террор – какая разница? Героев здесь нет.

Но я не могу сказать, что героев там совсем нет: когда я анализировал историю того периода, я все-таки их нашел – героями были сестры милосердия, которые в одинаковой степени, несмотря на все трудности, опасности, оказывали помощь и тем, и другим. Вот это действительно были герои, им просто надо памятники ставить и их именами улицы называть. В такой ужасной борьбе, в таком кошмаре они находили в себе силы... Они погибали, их за это уничтожали, расстреливали: красные расстреливали за то, что они помогали белым; белые расстреливали за то, что они помогали красным, – но они все равно помогали, потому что не могли иначе. Они помогали и своим, и пленным. Вот это настоящие герои. Больше героев в гражданской войне я не вижу.

– Если вернуться к нашему разговору, как же мы все-таки будем говорить: герой или подвижник? Как лучше?

– Я считаю, все-таки – подвижник; мне кажется, это более массовое понимание. Подвижником, в принципе, может стать каждый – вот что важно. Героем можно стать, когда создадутся какие-то условия. Недавно я просмотрел историю 2019 года: какие замечательные геройские поступки совершали люди! И совсем маленькие, и подростки, и женщины, и мужчины, и пожарные...

– Людей чествуют, награждают медалями, подарками.

– Конечно. Но это же обычные люди.

– Шел мимо, увидел горящее здание, забежал, помог, спас.

– Значит, есть что-то особое в душе этих людей, что-то их подвигло на поступок.

– Неравнодушие.

– Поэтому я и считаю, что хорошо научить наших детей жить так, как жили подвижники... Во-первых, четко знать цель своей жизни. Я убедился в том, что молодежь сейчас не знает цели своей жизни. Несмотря на то, что возраст уже вполне приличный, я не могу добиться от них ответа на этот вопрос.

– А что Вы хотите услышать от 20-летних ребят? Какую цель жизни они должны обозначить, чтобы Вы были удовлетворены?

– Двадцать лет – это уже очень много. В двадцать я уже знал, зачем я живу. Я и раньше знал это.

– Скажите.

– В 11-м классе я был совершенно уверен, что стану врачом, у меня даже сомнений никаких не было, я готовил себя к этому. Биология, химия были моими любимыми предметами. Литература, история – несомненно. Я уже точно знал, кем я буду, потому что знал свою семью, знал своего прадеда, прапрадеда, которые были медиками. Один мой дед участвовал в Первой мировой войне фельдшером, второй дед был фельдшером серьезного уровня в городе Молога. У меня даже не было сомнений, что я пойду по этой линии. А сейчас они не знают, кто из них получится.

– Как они могут об этом знать, если, кроме Вас, их, может быть, никто не спрашивал, кем они будут?..

– Это и плохо. Этим нужно заниматься сейчас. Каждый педагог обязан быть воспитателем. Если он обязан быть воспитателем, значит, он должен нести культуру детям, он должен от себя эту культуру передавать. И только таким образом можно поднять их уровень. А дальше уже можно будет говорить и о смысле жизни, и о нравственных ценностях. Именно сейчас нам нужны подвижники-педагоги, подвижники-историки, подвижники-ученые, подвижники искусства... Нам нужны подвижники, чтобы вот эту массу в хорошем смысле слова заразить своим подвижничеством. Это заразительно! Нужно показать, открыть им глаза. Если каждый педагог, каждый воспитатель будет знать, что это его святая обязанность, в этом случае общество изменится. И изменится молодежь.

– Вы говорите о перспективах. А какова ситуация сейчас?

– Я думаю, что изменится ситуация, потому что дальше просто опасно, мы уже подходим к опасной черте. Я слышал совершенно ужасную вещь о том, что двадцать пять процентов наших российских юношей согласны за деньги защищать любую страну. Дальше уже некуда... А как же Россия?..

Подвижничество – это самоотдача, это патриотизм, это любовь к Родине. Ты – русский, россиянин, ты защищаешь свою Родину, ты ее любишь – без этого никак нельзя. А дальше что будет, если мы сейчас не сделаем свою жизнь подвижнической и не научим этому молодежь?.. Только есть еще одно «но»: без Бога этого сделать нельзя; нельзя быть подвижником без Бога в душе.

К чему я все веду? Сейчас наша православная вера должна проникать так глубоко в массы, чтобы это было целью жизни нашей молодежи. Она должна понять, что без этого что-либо невозможно. Когда мы будем глубоко изучать российскую историю, увидим, что она вся православная. Я не понимаю, почему в школах стесняются об этом говорить. Когда говорят об Александре Невском, почему не говорят, что он – святой? Дмитрий Донской, Федор Ушаков... Почему не говорят, что когда Россия поднималась буквально с колен, она поднималась благодаря православию?

Вот сейчас мы говорим о 75-летии Победы в Великой Отечественной войне. Кто ее выиграл? Православные люди, потому что в начале века некрещеных не было вообще. В деревнях, из которых основная масса была мобилизована в армию, 70% в 30-х годах признавали себя верующими. То есть на войну шли православные люди; это их победа.

– Как так получается, что те же самые люди косвенно или напрямую стали причиной того, что тысячи храмов были уничтожены, стерты с лица земли? Иконы резали, стреляли, жгли...

– Многие храмы прихожанам удалось защитить. Многие храмы были спасены в результате восстаний в деревнях, селах, казачьих станицах. Так что народ не был так настроен, ничего подобного! Вообще говоря, большевики встретились с очень большим сопротивлением. В городах – да, развращение проникло глубоко, но в деревнях, где жила основная масса населения, верующих было огромное количество, и там было все совсем по-другому. Для разрушения храмов посылались специальные отряды. Их разрушали не местные жители; никому бы и в голову не пришло поднять руку на храм, в котором тебя крестили, вокруг которого кладбище, где лежат твои родственники. Поэтому все несколько не так.

– Сейчас же у нас нет каких-то отрядов, но происходит  то же самое (может быть, немножко в других параллелях)...

– Достоевский в свое время сравнил Россию с евангельским бесноватым, из которого Христос выгнал бесов. Потом тот сидел у Его ног в полном изумлении от того, что Он сделал. Булгаков об этом же писал в 1908 году. У меня такое чувство, что если бы они жили сейчас, не то же самое ли написали бы?..

Но, думаю, во-первых, у нас есть надежда. Во-вторых, у нас есть для чего трудиться. Если мы серьезно осознаем ту опасность, которая есть, осознаем необходимость работы с тем поколением, которое приходит в жизнь, то это поколение мы уже не потеряем. Но для этого надо приложить очень много усилий.

– Каждому на своих местах?

– Естественно.

– Или дождаться какого-то общего большого проекта?..

– Нет, не надо ничего ждать. Есть прекрасный термин – повседневное подвижничество. Во-первых, живи правильно сам и научи этому тех, кто рядом с тобой, своим примером. Не надо ничего скрывать. А то у нас как-то принято все делать втайне. Не надо делать втайне; наоборот, надо, чтобы люди видели, что ты живешь открыто, живешь с пользой для общества, с любовью, добротой. Тогда к тебе действительно потянутся. «Спасись сам – и вокруг тебя спасутся тысячи». Сейчас каждый православный человек именно это должен сделать, вот так должен решить. Тогда действительно что-то сдвинется с места.

– Батюшка, спасибо огромное за эту беседу. Может быть, у Вас есть какие-то  наставления?..

– Нет, наставлений не надо. Думаю, каждый должен решить для себя, внутри себя: я буду жить правильно. И больше ничего не надо. Потому что Царствие Небесное где? Оно внутри нас. И нам, в принципе, немного надо для того, чтобы своими усилиями изменить себя и соответствовать той огромной содержательной части, которая уже в нас есть. Надо просто это понять и идти в эту сторону.

Ведущий Тимофей Обухов

Записала Нина Кирсанова