Беседы с батюшкой. Взаимоотношения Церкви и государства

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы отвечает настоятель храма Августовской иконы Пресвятой Богородицы п. Бугры Выборгской епархии священник Игорь Лысенко.

– Сегодняшняя передача посвящена проблеме, которую, наверное, не привыкли обсуждать в православной среде, в храмах. Тем не менее это очень серьезная и очень интересная тема для разговора – взаимоотношения Церкви и государства. Мы часто сталкиваемся с разными мнениями на эту тему. Мне хотелось бы спросить: во взаимоотношениях Церкви и государства что Вам кажется особенно важным? Может быть, тревожным, а может быть, радостным?

– Мне не так легко ответить на Ваш вопрос, потому что уже почти десять лет я преподаю этот предмет (взаимоотношения Церкви и государства) в Санкт-Петербургской духовной академии, а сейчас еще и в Общецерковной аспирантуре и докторантуре. Достаточно много времени я занимался государственными проблемами, но поскольку стал членом Церкви не только как рядовой прихожанин, но и как преподаватель, а теперь уже священник, эта тема для меня становится все более объемной. Мне кажется, сейчас важно отметить то отношение к Церкви, которое начинает складываться в государстве и в обществе. В какой-то момент это стало отделяться одно от другого, и, мне кажется, это тревожный симптом.

В нашем обществе иногда бывают настроения, не отвечающие интересам самого общества. Говоря о нашей Церкви, давайте вспомним исторические примеры. Когда наше государство оказывалось в очень сложном положении (например, перед Батыевым нашествием, когда русские князья нарушали клятвы и в результате была междоусобица), оно было очень ослаблено и дальше несло поражение. То же самое было в Смутное время. Ну и совсем недавние события семнадцатого года (всего сто лет отделяют нас от них): государству стало казаться, что Церковь можно подчинить, а общество и общественные настроения развили эту идею до того, что каждый за себя: главное – получить материальный успех, быть бесконтрольным (свободным). В результате произошли страшные события.

Но если смотреть на эти события в их продолжении, то выходом из этих событий для государства было как раз церковное присутствие. Не вмешательство ни в коем случае – Церковь не может подменить государство, Церковь не может управлять государством. Как только Церковь начинает управлять государством (как мы это видим по Западной Европе, например), возникают проблемы в самой Церкви и качество Церкви как церковного организма понижается. Моральная оценка, нравственная оценка, выявление вневременных ценностных идей, которые есть у Церкви, как раз позволяют государству из бездушной и безжалостной машины стать неким общественно-политическим механизмом и даже организмом в некоторых моментах. Как это происходило, например, на том самом Соборе по окончании Смутного времени в 1613 году, что позволило нашему государству переформатироваться и опять возрастать.

И вот это сейчас  под угрозой. Сейчас в общественных институтах, например в социальных сетях, все больше начинает появляться тревожных тенденций с призывами устранения Церкви из общественных отношений, из общественного поля, некой маргинализации Церкви. И это тревожно. Если уж говорить о каком-то наглядном примере, давайте вспомним прыжки на Майдане, разрушающие Украину как государство, и «прыжки» в Екатеринбурге по поводу храма. Эти тенденции взаимосвязаны.

Если сейчас мы этого не поймем и на это не отреагируем, мы можем прийти опять к тревожным событиям для всех нас. Как бы мы ни относились к государству в его нынешнем положении, в его нынешней стадии, но крепкое государство нас защищает. Крепкое государство позволяет нашим старикам все-таки не умирать, как это было, например, после 1991 года, когда наше государство было не совсем крепким. Мы помним, что было тогда с пенсиями. Мы помним, что было тогда с теми людьми, которые должны были получать пособия от государства, но не получали. Если мы придем на кладбище и посмотрим годы смертей, то начало 90-х, к сожалению, дало нам очень большое количество новых могил.

– Я хорошо помню 90-е годы. Но еще я помню это время как время возрождения и расцвета Церкви. Я помню, сколько людей приходило креститься. Практически не хватало священников для того, чтобы крестить и венчать людей. И тогда было рукоположено очень много священников, которые даже не имели образования. Но это была действительно необходимость. На Ваш взгляд, с чем был связан этот расцвет Церкви?

– Я уже практически на это ответил, но, может быть, слишком заумно. Потому что человек, который лишается идеи, лишается смысла жизни, уходит из жизни. Когда в начале 90-х годов возникли призывы «каждый за себя», «бери от жизни все», те люди, которые до этого времени жили для общества, работали, строили, изобретали, почувствовали, что не нужны этому обществу. Кто-то становился бомжом, кто-то заболевал, кто-то разорялся, кто-то был выброшен на улицу. Я знаю примеры, когда главные инженеры крупных заводов потом влачили очень непрезентабельное существование.

И вот тогда Церковь предложила выход, предложила вечные ценности, которые людей спасали. То есть люди, приходя в Церковь, осознавали, что они опять оказываются в традиционном поле ценностей, которые их держат на плаву, не дают им сойти с ума, не дают им опуститься до дна. Это знают те, кто прошел боевые действия или некие экстремальные ситуации.

Мой друг и крестник – чемпион СССР по альпинизму. Он говорит, что когда группа, в которой достаточно много атеистов, пересекает шесть километров при восхождении (так называемая зона смерти, выше которой человеку достаточно тяжело восстанавливаться, дальше идет только расход тех запасов, энергии, сил, которые были до восхождения), в этот момент (особенно если начинается дождь или камнепад) молятся все. И атеисты тоже. Этот момент показывает, что без Бога, без вечных ценностей, без вечной опоры нам не обойтись. Это не означает, что Церковь нужна только в сложной ситуации, только для паникующих, но это показывает, что катализатор выявления отношения к Богу – сложная ситуация.

И когда в государстве сложная ситуация – без Бога, без вечной опоры не обойтись. Особенно в нашей стране – она слишком большая, слишком богатая, слишком много содержит в себе факторов, являющихся экстремальными. Мы смотрим телевизор и видим, что на востоке нашей страны сейчас льют такие дожди, что люди, к сожалению, оказываются в сложном положении. Где-то, наоборот, такая жара, что выгорают урожаи. Где-то горят леса. Где-то людям не хватает возможности добраться до больниц, где они могли бы получить необходимое. При этом многообразии проблем очень важно, чтобы была ответственность у власти, у тех людей, которые служат людям. Все-таки государственный чиновник – это не совсем правильное выражение и позиция. Государственный служащий – тот, кто служит людям по Христу. Хочешь быть первым – будь всем слугой. А чтобы служить, необходимо помнить о ценностях. Без Бога и Церкви это невозможно.

– Совсем недавно в Санкт-Петербурге закончился слет военных священников. Со всей России приезжали военные священники, как мы говорим – батюшки особого назначения. В общении с ними я каждый раз удивляюсь, как поставлена главная задача священника, который общается не просто с офицерами, но главным образом с рядовыми, которые через год уйдут со службы (и неизвестно, придут ли они снова в Церковь). Они мне рассказывали, что самое главное – донести до служащих, до военных необходимость веры, потому что без этого рушится все. Не работает оружие без этого. Все становится бессмысленным. Как говорил владыка Варсонофий, грех – это уже начало войны.

Я хочу задать вопрос именно по поводу войны. Говорят, что во время войны, во время военных действий не бывает атеистов. Но так ли это? Может быть, не было бы вообще никаких войн, если бы все люди были верующими? В этом случае в чем роль Церкви? И выполняем ли мы ее?

– Мы помним, что очень многие войны были религиозными, когда каждая из сторон считала, что она верит в Бога и бьется за своего Бога. Мы знаем эти знаменитые войны протестантов с католиками в Западной Европе. Нам, мне кажется, немного в этом смысле легче, потому что недаром говорят о православных, что это те, кто исповедует Евангелие от Иоанна, который сказал, что Бог есть любовь. Русский человек (неважно, какой он национальности, что у него записано в паспорте) – это тот, для которого любовь и свобода являются главными ценностями. Как только чего-то из этого он лишается, он перестает быть человеком.

Война наступает с разрухи в голове (по Булгакову). Тогда наступает хаос, тогда наступает русский бунт: безжалостный и беспощадный, в том числе и гражданская война. То есть  когда мы лишены того, в чем рождены, в чем воспитаны генетически, когда мы сами не понимаем, что наши корни слов, значения слов содержат в себе смыслообразующие ценности.

Приведу простой пример (а то мы забрались в большие высоты), чтобы нашим зрителям было понятно. Есть такое выражение: «бросился вперед очертя голову». Это значит – очертив себя крестным знамением. А ведь многие считают по-другому.

– Да, многие видят здесь другое слово.

– Поэтому когда мы теряем подлинное и начальное, мы становимся теми, кто идет к другому слову, и тогда, повторюсь, начинается война. Потому что страдания, унижения, соблазн – это инструменты врага; он стремится к смерти, к уничтожению, он стремится к тому, чтобы мы стали Каинами, не помнящими родства, убивающими Авеля. Первая война была именно тогда – Каин убил Авеля. Это тогда, когда мы Бога Любовь, Бога Отца подменяем на какого-то абстрактного бога с какими-то абстрактными, неживыми, законническими ярлыками или функциями; когда мы подчиняем Бога своим желаниям.

Государство, которое пытается найти такого бога, становится агрессивным. Вспомним гитлеровскую Германию, которая была, по Гумилеву, некой химерой. Помните «Аненербе»: они искали тайные знания, пытались создать некоего бога, который оправдал бы их политику. Вместо этого мы предложили братство, любовь...

Причем если посмотреть чисто материалистически на ситуацию, мы должны были проиграть в войне против Германии, потому что когда под Москвой и Ленинградом стояли гитлеровские войска, мы потеряли практически всю европейскую часть с заводами, техникой, кадровой армией. У нас не было шансов выиграть. И вот тогда сибирские дивизии, которые были из христиан-крестьян (в большинстве своем это те самые сосланные кулаки, крепкие, хозяйственные христиане, которых согнали туда в 20–30-е годы), спасают Россию, спасают СССР. Они жизнь свою отдают за други своя.

Ведь какой был расчет? «Проклятые коммунисты (и еще определенные национальности) подчинили русский народ. Давайте восстанем, давайте освободим...» Как и Наполеон в свое время думал: «Сейчас я приду, и крепостные крестьяне под флагами свободной французской армии все свергнут и отдадут нам государство». Но и в той, и в другой ситуации люди оказались мудрее – они не стали выбирать абстрактные идолы свободы. Они понимали, что человек свободен только в Боге Любви – тогда человек свободен от греха, соблазна, зависимости. И ты жертвуешь своей жизнью в этой свободе ради того, чтобы твои дети сохранились в любви, чтобы твое государство могло их вырастить, могло им помочь.

Вот это антиномия (как в Церкви: «нераздельно и неслиянно»). Когда мы, с одной стороны, понимаем, что государство инородно Церкви, но, с другой стороны, именно это заставляет нас оживотворять государство, вносить в него идею, некий смысл. Сейчас нам внушают, что, мол, государство не нужно, давайте его заменим на некие абстрактные общественные институты. Но это в лучшем случае наивно, а если серьезно – преступно. Потому что это было в начале 90-х. И, повторяю, мы хлебнули в начале 90-х, может быть, даже больше, чем в 1941 году (потеряли население).

И сейчас опять. Было опубликовано, что за первые четыре месяца этого года мы потеряли почти сто шестьдесят тысяч человек. То есть «русский крест» вернулся: рождаемость опять ниже смертности. Вот это и есть война, она продолжается. И только Церковь может дать нашим женщинам и нашим семьям понимание того, что эту заповедь нельзя нарушать. Если ты не родишь сейчас детей, потом, в твоей старости, за тобой некому будет ухаживать, ты будешь лишен смысла и радости существования. Материальным, ради которого ты жертвуешь детьми, убивая их или предохраняясь, ты лишаешь себя смысла своего существования. «По плодам их узнаете их». Дети – наши плоды. Если нет плодов – мы никто и ничто.

– Да, листики.

– И тогда само государство перестает иметь некий смысл своего существования.

– Наверное, поэтому сейчас во многом мы видим поддержку Церкви государством. Может быть, все это происходит еще и от некоего непонимания того, что на самом деле предлагает Церковь? Может быть, пока имеет смысл по-другому Церкви строить свою миссию? Есть такое расхожее мнение, что необходимо прежде нести мысль о Боге людям, которые обладают властью, потому что они в свою очередь будут нести эту мысль и всем остальным. Мне кажется, это ошибочно. Не так ли?

– Оно не столько ошибочно, сколько неполно. Когда люди недовольны президентом, недовольны губернатором, недовольны мэром, я все время говорю: «Перед тем как критиковать, предложите». Если вы считаете, что данный человек с чем-то не справляется или что-то не так делает, попробуйте родить ребенка, воспитать его идеально и подготовить его к такому служению. (Как раньше, например, готовились наследники престола; или в дворянских семьях дети, чтобы продолжить карьеру и династию военных, дипломатов, то есть тех, кто несет высокое государственное служение.) Тогда вы будете иметь право сказать: «Мой сын, которого я воспитал, гораздо лучше. Поэтому с этой точки зрения я могу говорить, что этот губернатор или этот президент хуже справляется с обязанностями». Вот это правильная реакция на то, как ты оцениваешь деятельность государственных мужей.

С другой стороны, давайте поставим себя на место человека, находящегося на вершине иерархической государственной пирамиды. Он сам по себе без нас ничего сделать не может. Да, он может, подчиняясь объективному закону, прийти к некоему распоряжению, но это распоряжение выполнять нам. И сама мысль о том, что именно это распоряжение должно появиться сейчас, тоже исходит от нас. Мы – как минимум на выборах – на это влияем. И любой человек государственной власти это учитывает, на это обращает внимание. Поэтому чем более осознанно и ответственно мы относимся к тому, что ему передать, к чему его призвать, тем более ответственно он будет это исполнять.

Помните, как у апостола Павла сказано об отношении к власти? (Это говорилось про языческую власть, не про христианскую.) Если ты правильно выполняешь все, что тебе поручено, власть будет всегда тобою довольна и будет тебя поощрять. Если же ты будешь на поле боя бросать оружие, на месте работы брать взятки или существовать вне правового поля, скажем так, то обязательно в ком-то из власти получишь своего врага. И получишь наказание. А чтобы укрепиться в служении правде – без Бога, без Церкви, без вечных ценностей не обойтись.

Если государственный человек видит, что его подчиненные фактически все преступники (в той или иной степени), то он совершенно закономерно либо уйдет с этого поста, потому что не сможет ничего сделать, либо подчинится тому же самому и станет преступником. А если он увидит, что его подчиненные будут поступать правильно, то и он вынужден будет поступать правильно.

Поэтому, конечно, надо показывать правильный пример. Надо помогать, благословлять и поощрять человека, уже находящегося во власти, который воспринимает это, готов к этому, слышит это. Навязывать нельзя – это бесполезно, но давать тому, кто хочет принять, необходимо. При этом также необходимо готовить смену – и без Церкви здесь опять невозможно обойтись.

Вспомним, как закончились войны между католиками и протестантами. Орден иезуитов сказал: «Дайте нам детей до семи лет, потом делайте с ними что хотите, они останутся добрыми католиками». То есть возникли школы, возникли образовательные технологии, образовательные тенденции; на базе монастырей были созданы университеты, и в результате Католическая Церковь сохранилась, развилась и сейчас все-таки доминирует в количественном смысле.

– Я не могу обойти один из самых главных вопросов при обсуждении взаимоотношений Церкви и государства – Церковь во время войны. Мы знаем, что в Ленинграде были блокадные храмы, которые никогда не закрывались. Мы знаем о том, что в Коломягах практически все дома были разобраны на дрова, но деревянную церковь бедные люди, которым нужны были дрова для обогрева, не только не тронули, но ходили туда молиться.

Еще один вопрос, связанный с войной, – орден Александра Невского, возвращение погон… Вдруг произошло обращение к Церкви как к инструменту, который может помочь во время войны. Ну и сама роль Церкви во время войны…

–  Я уже приводил в пример Смутное время, когда люди объединились и выбрали 16-летнего мальчика в качестве государя. Они же знали заранее, что он еще не обладал мудростью, какими-то талантами. Поэтому они брали на себя ответственность соборно, церковно. Так и во время войны. То есть в конце 1942 года мы практически везде отступали: поражение под Харьковом, Сталинградом; уже все висело на волоске, перерезалась Волга, астраханская нефть – очень многие артерии у нас тогда нарушались. Фактически в каком-то смысле была уже агония государства. Если бы не эта главная идея защиты Отечества...

Почему мы называем «Великая Отечественная война»? «Отечество» и «отец» связаны, а это сразу отсыл к Отцу Небесному, Который дал нам эту землю, наделил нас ею. И когда человек живет в этой шкале ценностей, тогда вспоминается: «Дух бодр; трезвитесь». Перед распятием Христос говорит ученикам: «Трезвитесь; дух бодр, плоть немощна». Когда говоришь о высших ценностях,  просыпаются резервные возможности, ты становишься многократно сильнее себя. И тогда ты закрываешь амбразуру, на самолете врезаешься в составы на станции и одной своей жизнью уничтожаешь то, что обеспечивает тысячи и тысячи вражеских солдат.

– То есть это не ради Сталина, а ради других ценностей?

– Сталин был, как сейчас говорят, достаточно мудрым государственным деятелем, это показали результаты его правления. Он видел и понимал (может быть, благодаря своему семинарскому образованию), что история нашего Отечества показывает: когда русский человек выбирает защиту своего Отечества, он обязательно выигрывает, обязательно побеждает. Сталин пошел на то, чтобы вернуть Церкви и патриарха, и учебные заведения, чтобы и дальше эта историческая память помогла нам…

– Кстати, удивительно, но последний номер журнала «Безбожник» датирован как раз 1941 годом, он прекратил свое существование именно в этом году. Я хочу Вас отослать опять к нашей заставке – «Князь Владимир. Крещение Руси». Недаром именно эта заставка у нас, потому что с этого вопроса мы, наверное, сейчас можем говорить о том, что такое российская государственность. Насколько судьбоносным было для нашей страны принятие православной веры?

– Когда мы сейчас дискутируем с теми, кто говорит о родноверии, язычестве и так далее, достаточно взять глобус или карту и посмотреть площадь языческого государства (любого из них, которое могло быть предтечей Русского) и площадь Российской империи в период расцвета – площадь империи будет в сотни раз выше. Вот такая количественная оценка.

– Может, и в тысячи раз.

– Это – количественный показатель. А с другой стороны, показатель – события 1812 года и события 1941 года, когда силы объединенной Европы напали на одно государство – и оно выстояло, и не просто выстояло, а еще и освободило эти народы и себе практически ничего не захватило. Это бескорыстие и есть показатель величия духа. А сейчас мы видим, как в угоду некой иностранной модели демократии (летучая фраза: «Если у вас нет демократии, мы к вам летим с бомбежкой»), под ее флагом навязывается то, что позволяет ограбить другое государство, воспользоваться всеми его ресурсами, когда оно слабо.

В этом смысле Церковь всегда была милосердна, она всегда призывала к милосердию и будет призывать, если она христианская Церковь. Когда мы служим в церкви ради других, когда мы заранее не навязываем ярлык «воцерковленный – невоцерковленный», «подготовленный – неподготовленный», мы вспоминаем то, как созидалась Церковь из горстки учеников, когда эта горстка смогла громадную Римскую империю сделать христианской и спасла ее от уничтожения. Мы помним, что православие Восточной империи продлило вот эту имперскость фактически до XIV века.

– Мы очень хорошо вспомнили апостолов и то время, ведь Христа ожидали как избавителя от римского ига: «Вот сейчас Царь придет и все сделает».

– Но всего для одного народа.

– Совершенно верно. Но вопрос Церкви и государства возник, наверное, именно тогда, когда уже возникла Церковь, после Пятидесятницы, когда уже можно было сказать о дне рождения Церкви. Тем не менее прямо с того времени всегда ли Церковь находилась в неких антагонистических отношениях с государством?

– Церковь, если она настоящая, никогда и ни к чему не относится антагонистически, кроме греха. В свое время мой духовник, отец Василий Лесняк, мне сказал: «Если видишь человека, помни, что он образ Божий, что он икона. На нем может быть грязь, копоть – это его грехи. Ты борись с этой копотью, с этой грязью, но люби первообраз. Церковь всегда понимала, что государство состоит из живых людей. Поэтому антагонистически относиться к государству, состоящему из живых людей, – это нелюбовь.

Церковь всегда, наоборот, спасает. Вспомним, все те святые воины, святые правители, которые были, они же всегда ценой своей жизни отстаивали жизни людей, отстаивали их ценности. Они не предавали, не сбегали. Георгий Победоносец, Федор Стратилат – это те христиане, которые на поле боя (а за ними было языческое государство) сражались, не жалея своей жизни, но при этом их ценности были иные, христианские. И они свидетельствовали о том, что с Христом в душе и сердце можно совершать подвиги (а может быть, только с Ним и можно).

Когда ты отдаешь себя, когда жертвуешь собой и укрепляешь государство, с одной стороны, физически, но при этом его перерождаешь духовно, когда показываешь людям этого государства, что есть истинная ценность, – это и есть (вместо антагонизма) спокойное, живое перерождение.

Помните, как говорил Христос о зернышке? Для того чтобы зерну вырасти, ему надо погибнуть. Надо погибнуть, отдав себя, забыв о себе, и своим примером дать новый пример, новое отношение к жизни, когда ты живешь не для себя, а для своих ближних, но со Христом. Без Христа это невозможно, без Него это будет неким самоубийством, неким абстрактным самопожертвованием, которое ничего доброго не даст.

А вот если ты это делаешь со Христом в сердце (если понимаешь, что дух Божий в тебе подскажет, как говорить, поступать, как жертвовать, чтобы это дало живые ростки, дало новых христиан, чтобы заразило в хорошем смысле этого слова тех, кто это видел, в этом участвовал, кому ты себя пожертвовал, чтобы в них тоже вошел Святой Дух через твой подвиг, твою жертву), тогда это церковное отношение.

Для меня было очень радостно увидеть, как в нашем государстве появился государственный документ, определяющий стратегическую политику государства до 2025 года, появилось понятие «традиционные духовно-нравственные ценности». Я говорю о «Стратегии национальной безопасности», которая была утверждена указом президента Российской Федерации 31 декабря 2015 года. К сожалению, когда я это рассказываю своим студентам-священникам, большинство из них первый раз об этом слышат; они не пользуются этим документом, хотя он позволяет очень многие добрые позитивные и конструктивные инициативы перевести в область реального, в том числе пользуясь государственными и общественными ресурсами и инструментами.

Потому что в данном случае Церковь не преследует своих личных интересов. Ни один храм не принадлежит священнику, это не его частная собственность. И даже епископу не принадлежит, поскольку епископ – монах и не может передать по наследству управление своей епархией или имущество епархии. Почему-то общество про это забывает, когда  говорит: почему священники не платят налоги, почему они строят храмы? Да потому, что они строят для людей. Потому что лучшие памятники, украшающие государства и города, – это в основном храмы или те уникальные объекты, построенные верующими людьми, которые были одухотворены этим творчеством, высшими ценностями. И вот это сохранилось, это осталось. А когда это заказ, когда это только ради денег, очень часто это не остается, а превращается в тлен.

– Совсем недавно я был в Выборгской епархии в местечке Морье (это на Ладоге, довольно далеко от города). Мы были на первой литургии в церкви, в которой литургия не служилась 82 года. Церковь построена таким образом, что ее не сумели сломать никак, это было просто невозможно, здание крепкое. Но было уничтожено все внутри. И у меня такой вопрос: можно ли уничтожить Церковь?

– Был такой ответ: «Врата ада не одолеют ее». Это тот же самый вопрос: а можно ли уничтожить Христа? Тело Христа – это Церковь. Есть Церковь земная, а есть Небесная. Уж Небесную Церковь точно никто не уничтожит. И сонм праведников, и тот же равноапостольный князь Владимир всегда будут нам помогать. И было очень много свидетельств помощи. Тот же Александр Невский, когда ему помогали в битве Борис и Глеб.

Соответственно, когда мы со Христом – мы живем; когда забываем про Христа – говорится о том, что может прийти антихрист. Но даже при пришествии антихриста, если говорить про наши первоисточники, и тогда придут два праведника, которые будут свидетельствовать о Господе. При этом там же было сказано, что праведники не заметят конца света. То есть Церковь будет до самого последнего момента церковной истории Земли, иначе не было бы смысла в существовании земной истории.

– Если мы знаем об этом, то, может быть, ничего не нужно делать?

– Это как в политике: ультралевые, ультраправые делают одно и то же дело и часто питаются с одной и той же руки. Как полный бездельник, нарушающий заповедь «в поте лица добывать хлеб свой», так и суперактивный человек, работающий в бесовской спешке, – люди,  разрушающие Божий замысел. Наш путь средний, мы всегда работаем, наш Небесный Отец всегда творит. Поэтому и нам необходимо творить.

Когда мы говорим, что лучше ничего не делать, мы сразу отказываемся от Бога, садимся изолированно от Него, потому что Господь нам всегда подсказывает, Он всегда нам что-то шепчет: сделай это, послужи этому, помоги этому... А когда мы говорим, что ничего делать не будем, мы затыкаем уши: «ничего не вижу, ничего не слышу…»

И такая судьба очень неинтересна, потому что человек всегда испытывает самую большую радость, когда он делает что-то доброе и видит плоды своего дела. А если мы не приносим плоды – мы бесплодны; это как бесплодная смоковница, она срубается, бросается в огонь. Поэтому ничего не делать – это не выход.

Церковь не погибнет, и государству так или иначе мы поможем, но тот, кто решит ничего не делать, просто сам себя лишит плодов, сам себя лишит радости. Он не повредит Церкви, но любящего Небесного Отца, конечно, очень сильно огорчит, потому что Он-то любит каждого из нас. И каждому из нас Он дает все силы, все возможности и способности быть самым успешным, самым радостным, самым счастливым и самым государственным в самом важном и высшем смысле этого слова.

– В этом случае у меня еще один вопрос: почему  священникам запрещено идти в политику?

– Нельзя служить двум господам. Либо ты здесь, либо  там. Хотя в особо сложной ситуации такое возможно. Мы помним, святитель Алексий был регентом и выполнял в том числе обязанности государственного деятеля, но при этом не прекращал быть митрополитом Московским.

То есть Собором было принято решение на некоторое время не благословлять священников исполнять представительские функции (в частности, избираться во власть). Потому что в начале 90-х было несколько негативных примеров, когда священники вели себя не очень адекватно, достаточно соблазнительно, в первую очередь для своей души, но и для тех, кто к ним относился до этого с уважением.

Сейчас немного изменилась ситуация, сейчас это можно совмещать, но по благословению, то есть уже очень избирательно и индивидуально. Поэтому нет прямого запрета; наоборот, есть как раз очень взвешенная оценка, потому что нельзя служить двум господам, нельзя, бросая паству, бросаться за политической карьерой. Ты и там навредил, и здесь скорее всего ничего не добудешь. Все-таки у каждого человека есть свое призвание.

Вот если ты успешен (в высшем смысле этого слова) на ниве паствы, то тогда ты на самом деле и реальный политик, потому что влияешь на судьбы людей. Как был реальным политиком Иоанн Кронштадтский. Он большое количество людей изменил, он построил большое количество зданий, дал пример домов трудолюбия. Были дома призрения, но реально получалось так, что человек попадал туда, а за него все делали, ему все давали, ему ничего не надо было делать, и он чувствовал себя выброшенным, ненужным. Он как раз оказывался в состоянии, когда можно ничего не делать, но это самый короткий путь к деградации. А отец Иоанн создал дома трудолюбия, помогал реализовать одну из главных государственных функций.

– Очень хорошо, что Вы привели пример святого праведного отца нашего Иоанна Кронштадтского, потому что как раз здесь есть тот пример слияния Церкви и государства. Потому что ведь не он сам своими руками клал кирпичи в этих домах трудолюбия, не на его деньги (потому что у него их не было) строились, нанимались рабочие и так далее. То есть его идеей были заражены люди, которым это было по плечу. Это были те самые чиновники...

– И не только, там были и частные лица, и жертвователи.

– Да, но в результате получился как раз тот самый пример. И я понимаю, что таких примеров у нас, слава Богу, много. И сейчас очень много священников, которые трудятся на этой ниве. Другой разговор, что мы об этом мало рассказываем,  об этом мало знают, поэтому часто люди не обращают на этот труд Церкви особого внимания. В связи с этим один из последних вопросов нашей передачи. Как же должны вести себя священники Русской Православной Церкви? Говорить о своих делах, пиариться или, может быть, все это делается в тишине и втайне?

– Во-первых, это все индивидуально. Главное, чтобы был изначальный посыл: не для того, чтобы себя как-то разрекламировать, а для того, чтобы явить некий пример, как можно поступать и делать. Но всегда лучше, когда ты воспитаешь для дела плеяду людей, когда ты не сам будешь кирпичи класть. Хотя мы помним, что блаженная Ксения  в том числе и кирпичики клала. Но не только это. Она это делала ночью, когда люди спали, а днем она ходила и благословляла людей, молилась и показывала пример. Она могла делать и то, и это.

Мне кажется, то же самое важно для священника. Не только им самим что-то делать, но обязательно воспитать восприемников, тех, кто будет подхватывать этот почин. И вот уже об их делах свидетельствовать, их пример показывать как образец, особенно если он правильный и удачный, чтобы еще большее количество людей могли этому последовать и получить добрые плоды. То есть это не самореклама, потому что это неправильно. Если что-то доброе мы делаем, то это Христос делает в нас доброе, чтобы дело продолжилось, чтобы люди его подхватили, если оно правильное, и осуществили его в Духе Святом.

– В чем заключаются взаимоотношения Церкви и государства, если сказать просто, в трех словах?

– Во всем. Поскольку государство состоит из живых людей. А каждый живой человек, который стал государственным деятелем (или, как говорил товарищ Ленин, винтиком государственной машины), воспитан в семье, он воспитан в тех ценностях, в которых эта семья его родила и вывела в мир. Поэтому на любой стадии его жизни, в любой момент его развития Церковь может повлиять на то, чтобы он вырос в настоящего государственного деятеля, настоящего служителя и государственного служащего, а не в чиновника, думающего только о себе.

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Нина Кирсанова и Елена Кузоро