Беседы с батюшкой. Почему я не верю?

В екатеринбургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает проректор по учебной работе Екатеринбургской духовной семинарии священник Константин Корепанов.

– Сегодня очень интересная тема, которую мы кратко обозначили следующим образом – «Почему я не верю?» Человек может не верить в себя, не верить своим родителям, не верить в жизнь, не верить педагогам, священникам, Церкви в целом, государству, СМИ, чиновникам, не верить в будущее; в конце концов, не верить в Бога, не верить Богу. Почему это происходит? И почему когда мы говорим о вере, мы говорим: верующие и неверующие? Получается, что между верующим человеком и неверующим есть отличия?

– Есть, конечно. Тут надо понимать, что слово «вера» (и порожденные этим словом многочисленные значения и коннотации) истерто, избито так же, как слово «любовь», которое у разных людей означает совершенно разное, порой противоположное. Поэтому говорить об этом, не обозначив, что мы имеем в виду, было бы очень сложно.

Во-первых, надо иметь в виду, что вера является неотъемлемым свойством человеческой души, а говоря более конкретно – человеческого разума, человеческого ума. Ученый верит, что он может понять мир. Ученый верит, что мир не только можно понять, но что он стоит того, чтобы его понимать; он априори предполагает, что мир разумен, что это не просто какое-то нагромождение цифр и всего, а какая-то структура, которую надо понять. Он верит в это, но никаких гарантий к этому изначально и до сих пор у человека нет.

Например, на рубеже тысячелетий люди открыли так называемую темную материю, ученые и физики растерялись, однако не перестают это исследовать, потому что уверены: если поняли светлую материю, то темную тоже поймем. Потому что все равно мир должен быть структурирован. У них нет гарантий этого, они в это верят.

Даже на бытовом, обыденном уровне каждый человек верует. Уходя утром на работу, человек говорит ребенку: «Вечером приду, сделаем домашнее задание»; или: «Вечером приду, дам тебе денег». У него нет гарантий, что он придет вечером домой. Он знает, что от инсульта, инфаркта, оторвавшегося тромба, в автокатастрофе каждый день гибнут десятки людей в большом городе. Где гарантия, что не погибнет именно он? Он понимает это, но верит, что вернется домой – и все будет как обычно.

Человек строит планы на отпуск, обещает маме, что весной посадит картошку или что осенью выкопает ее. Хотя такие эпизоды, как недавняя трагедия в Шереметьево, показывают, что все хрупко. Человек, взлетая, строит планы, звонит по телефону, что-то обещает, что-то делает, а все идет не так, как он запланировал. Но, говоря что-то, человек верит, что, несомненно, будет так, не имея на это никаких оснований и никаких гарантий.

Вера является неким врожденным свойством человеческого разума. И чтобы опереться в своих построениях (особенно когда мир действительно очень нестабилен и уверенности становится все меньше и меньше), для этого очень хорошо подходят разные религиозные установки. Человек начинает опираться на религиозные установки. Ему нужно какое-то подтверждение, что его жизнь кем-то все-таки определяется, с кем можно договориться. Кто-то будет гарантировать, что его жизнь будет стабильна. И человек приходит в церковь, ставит свечи, прося этих самых гарантий. В целом большинство людей в таком религиозном чувстве приходят в церковь. Но кто-то приходит не в церковь, а к гадалке, к экстрасенсам. Очень много наших соотечественников ищут этой опоры в восточных практиках Тибета, Индии и Китая.

– Да, немало.

– Очень немало. Став священником, я стал узнавать, что очень много людей, поискавших там немалое количество лет, возвращаются в церковь, ища здесь что-то, что их не удовлетворило в восточных практиках. Это религиозность. И человек на этом порыве приходит и ставит свечи. Для чего? Чтобы что-то было. «Я же что-то дал, я помолился, у меня есть надежда, что что-то будет. Что мне еще нужно для того, чтобы быть уверенным, что я завтра не умру? Ну, причащусь, послужу молебен, искупаюсь в источнике, еще что-то сделаю...»

Очень часто некоторые люди по простоте своей (и мне очень импонирует эта детская, наивная простота) спрашивают: «Скажите, что мне сделать, чтобы болезнь ушла, чтобы у меня была гарантия, стабильность?» Стабильность и гарантия – вот что нужно человеку. Спроси их, они скажут: «Я верю в Бога, верю, что Бог мне поможет». Кто-то говорит: «У меня Бог в душе, и Он мне помогает». Вот на этом уровне религиозность заполняет человеческое пространство.

Понятно, что это не та вера, о которой говорит Библия, и уж совсем не та вера, о которой говорит Христос. Потому что вера, о которой говорит Священное Писание, предполагает веру в Бога. Не в то, что у меня есть какие-то гарантии, – никаких гарантий Бог не дает, строго говоря; Он просто предлагает нам верить в Него.

На просторах Интернета гуляет замечательный пост (как некий афоризм), он звучит примерно так: «Мы говорим: покажи, Господи, и я поверю. Он говорит: поверь – и Я покажу». Ты поверишь – и увидишь, что все так и есть. Чтобы вступить в отношения с Богом, надо поверить, что Он есть, не чувствуя Его, не получая от Него никаких видимых, ярких свидетельств.

Как это было со Христом? Ему говорили: «Сойди с креста, и мы в Тебя уверуем. Покажи знамение, и мы в Тебя поверим. Сделай то, что мы Тебя просим, и мы в Тебя поверим». Хотя вокруг происходит множество чудес, этого недостаточно, надо, чтобы в любом своем сомнении я сказал: «Господи, покажи чудо! Что-то я ослабел в вере...»

Вот на таком потребительском отношении большинство людей пытаются выстроить отношения с Богом, но не получается. Потому что вера – это всегда подвиг. Вера противоречит моему обыденному, повседневному опыту, она предлагает мне поверить в то, что я не вижу, в то, что не чувствую; она предлагает поверить в то, о чем говорит Его слово, о чем говорит Священное Писание Ветхого и Нового Завета. Если я поверю – начинается жизнь с Ним, в Нем, по Его слову; я действительно начинаю переживать то, что Он обещал; Он действительно приводит меня туда, куда обещал привести. Но всякий раз я замираю, и каждый шаг мне дается с напряжением, с подвигом, потому что каждый раз мне надо поверить в неочевидные, невидимые вещи.

Скажем, священник совершает литургию. Он не может совершить литургию, если не верит, что действительно здесь присутствует Невидимый, Вездесущий, Непостижимый Бог, Который освящает этот хлеб и это вино и делает их Своим Телом и Своей Кровью. Я, священник, стою в присутствии Бога и все, что произносят мои уста, на самом деле происходит, осуществляется. Я говорю Духу: «Прииди», – и Он приходит и освящает. Я говорю «это Тело», и хлеб становится Телом. Если я в этом усомнюсь, я потеряю контакт, я стану просто марионеткой, куклой, актером, который играет некоторую заведенную роль; не священником, а актером, который твердит заученную роль, – и больше ничего не происходит. Все это требует постоянного напряжения, постоянного подвига и у меня как у священника, и у человека причащающегося. Потому что это не очевидно: я не вижу Бога, сидящего на престоле. Но я утверждаю себя в вере, вхожу в то, что обещано служителям Божиим, христианам. И каждый человек так.

В этом смысле вера, как говорит апостол Павел, есть осуществление ожидаемого: я поверил – и ожидаемое осуществилось. Не так, что я жду, что у меня что-то будет – и тогда я поверю, нет; ты поверишь, что Бог тебе это даст, и тогда это будет – по-другому никак. Уверенность в вещах невидимых, осуществление ожидаемого, как говорит апостол Павел, – все это связано с Богом, воскресающим мертвых. Это всегда трудно.

Скажем, каково было людям, на глазах которых разрушалась Церковь, российская государственность в самом начале XX века? Где Бог-то? Всем этим христианам, всем этим подвижникам веры надо было отречься от Христа, потому что вроде очевидно, что помощи Его нет: всех взяли, сковали и погнали по этапу. Злые люди, о которых священник знал, что они негодяи, лжецы, подлецы, которые много зла сделали другим людям задолго до революции, на его глазах взрывают церковь. Он молится, чтобы Бог защитил эту церковь, а Бог ее не защищает. Но он же не сомневается, что Бог есть, не сомневается в Его бытии – наоборот, неожиданным образом вера становится крепче. Но чего это стоит человеку, на глазах которого видимым образом разрушаются очевидные знаки присутствия Божия в этом мире! Храм взорван, Церкви нет, общины нет, священников нет... А вера осталась, Бог остался.

– Вопрос телезрительницы: «Мы потеряли веру в нашего владыку Мефодия. Батюшка начнет порядок восстанавливать, а на него пишут жалобу – и батюшку убирают. А деревня страдает, батюшек не хватает...»

– Бывают и такие случаи. Это вопрос на самом деле не какого-то отдельно взятого села, пусть и очень отдаленного. Проблема в том, что мы видим разные вещи, кажущиеся несовместимыми с нашим представлением о святости Церкви, о непогрешимости разного рода людей. Но на самом деле это тоже подвиг нашей веры, которая говорит, что все, что происходит в нашей жизни, происходит по воле Промысла Божьего. Например, что-то произошло неожидаемое и, как мне кажется, несправедливое. Здравый смысл мне говорит, что надо бороться за справедливость, надо наказать этого человека, того человека. Хотя где гарантии, что я не ошибаюсь? Я всегда верю каким-то людям, каким-то свидетельствам, но я не знаю всю правду обо всех людях. И все мы либо ропщем, либо пытаемся изменить ситуацию.

Но слово Божие говорит: все, что происходит, происходит по Промыслу Божьему. Значит, в этом есть смысл, в этом есть благо для человека, иначе Бог, как Источник всякого блага, не попустил бы этому случиться. Если Он попускает, значит, это для чего-то нужно, какой-то смысл в этом есть. Часто в этом есть некий важный урок. Потому что в жизни человек думает, что вокруг него сейчас будут происходить разные чудеса: ему ничего не нужно будет делать, а будет хороший священник, новый храм, замечательная община. Я буду приходить в эту общину, а меня с порога все будут встречать: «Наконец-то ты пришел!» Батюшка выбежит из алтаря, благословит, даст подарок, причастит, исповедует, послужит молебен, денег еще даст или продуктов... А я буду думать: «Какой замечательный храм! Как здорово здесь жить!»

Мы все думаем, что вокруг нас будет так. А нам Бог говорит: «Выбрось это из головы. Ты будешь строить такую общину. Ты будешь тем, кто будет улыбаться людям при встрече. Ты будешь тем, кто будет давать им деньги напоследок. И ты будешь тем, кто будет улыбаться. Никто для вас ничего не создаст. Я предлагаю вам вместе со Мной создать такую общину, где всякому приходящему будет хорошо. Всякому приходящему. А вы должны поверить, что в этом состоит ваше назначение, ваше служение».

А люди не понимают этого, поэтому ничего не получается. Человеку надо принять, что его задача, например, в том, чтобы за священника, который к ним приезжает, молиться. Если у нас забрали священника, значит, мы должны молиться о том, чтобы нам прислали священника, и просить у Бога, чтобы священник был надежный, крепкий, благочестивый. А мы, когда нам присылают священника, начинаем его обсуждать: «Что-то у него борода не такая, волосы не такие, речь не такая, не так служит, не так говорит. Но, слава Богу, хоть такой есть». Неблагодарные! А раз неблагодарные, Бог отнимает священника и не дает вам ничего, пока вы не смиритесь, не научитесь благодарить за каждый дар, благодеяние Божие, за любого человека, к вам посылаемого. За любого человека, который может хоть что-то читать в вашем храме. За любого человека, который может хоть что-то сварить, приготовить, чтобы вас накормить. За каждого человека, посылаемого тебе и умеющего хоть что-то, надо благодарить Бога.

– Это часть веры?

– Это часть веры. Перейду с плоскости священников (люди всегда это очень остро воспринимают) на нейтральную плоскость. Скажем, у меня сломался кран. Я звоню сантехнику, чтобы он «вылечил» мой кран. Сантехник пришел, как-то сделал, но мне не понравилось. Я ворчу: «Ну что за сантехники? Ну что за государство? В какое дурацкое время мы живем!» Хожу и ропщу. Кран становится все хуже и хуже, наконец его срывает, и я понимаю, что надо опять вызывать мастера. Звоню в другую контору, человек приходит, я его начинаю упрекать. И такая канитель тянется долго.

А все потому, что я не верю в Бога. В чем неверие? Бог мне велит: «Благодари за все. Молись всегда. Радуйся всему». Ко мне пришел человек, а я ему не радовался, я не молился, чтобы у этого человека получилась его работа, я не благодарил его за эту работу. Он потратил время, а я не оценил его труд.

Если ты хочешь, чтобы он тебе помог, – встреть его как человека, который пришел тебе помочь. Тогда он сделает так, что кран (даже китайского производства) будет стоять в два раза дольше, потому что ты встретил его как нужно, по-христиански. Пока он делал кран, ты молился; когда он сделал кран, ты напоил его чаем, дал ему с собой пасхальное яичко. Тогда ты увидишь, как вокруг тебя будет меняться мир, потому что Бог велит так относиться к людям.

Мы не верим Богу, что так надо относиться к людям. А раз не верим, то ставим себя вне действия благодати Божией, в мир хрупких вещей, где ломается все: человеческие отношения, краны (причем неважно, китайские или немецкие), все ломается. Потому что непоколебимость всему придает Бог. Чтобы эта непоколебимость была включена в нашу жизнь, необходимо верить, что в Боге эта непоколебимость есть, и через мою веру эта непоколебимость входит в наш мир.

– Вопрос телезрителя из Москвы: «Как относиться к тому, что человек не может противостоять невзгодам?»

– Любым невзгодам человек противостоять может. У него есть такая сила, которая называется терпение. Этой силы может в человеке не быть, тогда он говорит: «У меня не хватает терпения, я не могу этого терпеть», – и обращается к Тому, чья непоколебимость очевидна, – к Богу, Который долготерпит и может помочь нам выдержать все. В одном из псалмов так и говорится: «Кто терпение мое? Не Господь ли?» Еще есть интересное высказывание в Книге Притчей: «Долготерпеливый лучше храброго». У человека достаточно сил вытерпеть все. Печенегов, монголо-татар, Освенцим, ГУЛАГ... Голод 1933 года люди вытерпели.

Мне рассказывали ситуацию про 1921 год. В деревнях Поволжья люди голодали. Американская компания ARA– единственная благотворительная компания, которую пустили в Поволжье, чтобы кормить людей. (Желающих было много, но советское правительство отказалось пускать других, а вот эту компанию пустили, и благодаря этому мы имеем некоторые свидетельства, документы, даже фотографии о той эпохе.) Так вот, работники компании с удивлением обнаружили, что люди в пост не едят молочную кашу и даже не берут белый хлеб. Они умирали с голоду, но во время поста не могли есть молочную кашу, спрашивали: «Есть ли что-нибудь не молочное?» Люди приползали без сил, на карачках, узнавали, что каша молочная, и отползали обратно.

Мне рассказывали эпизод, что одного человека сотрудники компании упорно не могли ничем кормить, кроме молочной каши. И человек ждал, когда будет воскресенье, на коленях пополз в храм, причастился Тела и Крови Иисуса Христа и оттуда ушел своими ногами. Человек выдержал этот голод. Вот вера: он понимал, что не хлебом единым жив человек, жизнь человеку дает Бог.

В этом случае, если нашего терпения не хватает, мы просим его у Бога – и Бог дает терпение. Но бывает такая ситуация, когда мы не верим в Бога, то есть мы пришли, свечку поставили, а потом махнули: «Да ну, где уж... Это такая беда, Бог с ней не справится. Да и кто я такая, в конце концов? Грешница окаянная. Будет Он мне еще помогать терпеть...» Это что? Это неверие. Человек не верит ни в Божественную силу (что Он может любую скорбь преодолеть), ни в Божественную любовь (что Богу нужна я такая, какая есть, что Он будет со мной возиться, потому что ради меня Он и пришел на эту землю). А раз нет веры, откуда взяться терпению?

Часто люди не могут терпеть именно потому, что не верят. Я застал еще свою бабушку и других бабушек, которые верили, потому и пережили и войну, и революцию, и гражданскую войну, и восстановление хозяйства после войны. Они воспитали без мужей своих многочисленных детей, потом дожили до старости и терпеливо, безропотно, тихо несли даже то, что оказывались ненужными собственным детям. Почему? Мысль, почти генетически впитанная русским народом – «Бог терпел и нам велел», связывала сердце человека со страдающим Богом. Вера давала человеку силы терпеть. Народ после страшных разрушений войны восстановил за несколько лет (грубо говоря, за пятнадцать) могучую державу. Народ выиграл войну, восстановил державу, до войны построил хозяйство – и все это только одним терпением.

И когда мы говорим, что у нас нет сил вытерпеть какую-то скорбь, – это не так; мы просто не хотим терпеть, нам не нравится само состояние терпения, оно нам неинтересно, противно, мы хотим, чтобы нам не надо было терпеть. «В терпении вашем спасайте души ваши» – Бог велит мне терпеть. «Дай мне, Господи, терпения» – и все получится. Терпя потерпех Господа, и внят ми – строки 39-го псалма; то есть я потерпел то, что посылает мне Господь, и Бог услышал меня.

– Вопрос телезрительницы из Санкт-Петербурга: «Я грешница. Когда прихожу на исповедь к батюшке, совершенно искренне каюсь в своих грехах, но почему-то потом у меня нет чувства облегчения. Мне кажется, я каюсь с чувством глубокого покаяния, меня всегда душат слезы, когда я говорю об этом, но потом нет облегчения. И я думаю, что, может быть, Господь не принимает моего покаяния и моей исповеди? Как мне поступить, чтобы облегчить душу?»

– Это благочестивый миф, что после исповеди должно чувствоваться некоторое облегчение. Этот миф отчасти навеян литературой, вполне благочестивой, отчасти проповедью священника, в которой с амвона или перед исповедью говорится о том, что покаяние приносит человеку облегчение. Это действительно так, но облегчение, о котором говорят священники, не всегда есть чувственное переживание реально сброшенной ноши. То есть это не всегда бывает; я бы даже сказал, очень редко бывает. В исключительных случаях, особенно когда человек очень долго шел к исповеди; после принесения покаяния в таинстве Покаяния человек действительно чувствует какое-то облегчение, некоторые даже чувственно его переживают: кто-то чувствует, что с него горб отпал, кто-то – что из него темнота ушла, даже глаза как-то проясняются. Но это некие переживания, которые Бог попускает человеку испытать, чтобы действительно показать ему, что грехи его прощены, сняты. В обыденном случае это вовсе необязательно.

В писаниях святых отцов говорится, что вообще каких-то чувственных утешений в духовной жизни человеку искать не нужно. От молитвы, от покаяния, причащения,  соборования, от вкушения артоса, причащения святой водой вовсе не надо искать обязательных чувственных состояний – это неправильно, это будет человека подталкивать к тому, что он может поверить своим чувствам, своим переживаниям и незаметно для себя впасть в прелесть.

Для покаяния очень важно не то, что мы испытываем после, а то, что мы испытываем во время этого покаяния. Если вы действительно сокрушаетесь и плачете, это и есть дар, это и есть облегчение. Просто недостает веры, что этого вполне достаточно для того, чтобы быть принятым Богом и услышанным Богом. Потому что в сознании вся мысль адресована как бы на будущее: «Я должна пережить что-то радостное». Этого нет – и вера ослабевает. Отрекитесь от каких-то радостных переживаний, не обращайте на них внимания, просто верьте, что искренняя, сокрушенная исповедь и есть сама по себе дар, есть действие благодати Божией, и ничего другого не надо. Просто примиритесь с тем, как Вы совершаете исповедь, не ждите чего-то дополнительного. Потому что неоправданные ожидания чувственных вдохновений и приводят нас к унынию, депрессии, и то это благо, потому что если бы не было уныния и депрессии, было бы обольщение и прелесть.

– Вопрос телезрительницы из группы «ВКонтакте»: «Посоветуйте, пожалуйста, как научиться жить здесь и сейчас. Чем старше становлюсь (мне 58), тем чаще замечаю, что живу планами на будущее, и во время молитвы одолевают мысли о завтрашнем дне. Все это очень огорчает. Жизнь проходит, а я или в прошлом, или в будущем».

– Это искушение, которое присуще всем нормальным грешникам, всем обыкновенным людям. Если бы это было так просто, Господь не говорил бы заповедь Свою: «Достаточно каждому дню его заботы. Не заботьтесь о завтрашнем дне». Если бы это было так легко, не надо было давать заповедь, это было бы естественным. Но в том-то и дело, что заповедь требует усилий, – усилий веры, что действительно Бог позаботится обо всем необходимом в грядущем дне.

У меня буквально на этой неделе случился очень важный, значимый для меня опыт – встреча с одним верующим человеком. Я его давно знаю, но каждый раз, когда общаешься с людьми, они открываются с новых граней, и это поражает. Я надеюсь и очень прошу Бога, чтобы мне никогда не переставать удивляться верующим людям, потому что они необыкновенны! И у всех верующих людей, с которыми встречаюсь, я учусь.

Так вот, этот человек мне рассказал историю. Он ведет очень активную социальную деятельность и в связи с этой деятельностью должен постоянно присутствовать на важных официальных заседаниях. Ему назначают встречи, на которые он должен прийти. Он общается с мэрами больших и маленьких городов, крошечных поселков, муниципальных территорий, собирает там разные группы людей; это официальная, даже официозная работа. Понятно, что он как человек, постоянно приглашаемый куда-то, участвующий где-то, должен везде успевать. У него нет машины, он не умеет ее водить, потому пользуется общественным транспортом. И постоянно нервничает: как бы не опоздать.

Однажды он ехал на очередную встречу, но автобуса долго не было. Он стал переживать, потому что по времени опаздывал. Такси не было. Он был в полном расстройстве. Дождался следующего автобуса, ехал и понимал, что на все заседания опоздал. Но когда он вошел в администрацию, как раз приехал тот человек, с которым была назначена встреча, и говорит: «Простите, я должен был отлучиться на какое-то время и очень рад, что Вы меня не ждали». И встреча состоялась в то время, когда он приехал.

Если бы он приехал раньше, он бы ждал больше часа, а так, получается, приехал вовремя. И он говорит: «С тех пор, после этого случая, я снял с себя часы и уже почти год их не надеваю. И никогда никуда не опаздываю, хотя в течение дня у меня может быть две, три встречи в разных районах большого города». Он передвигается так, как получается, и никогда не опаздывает. Если он приезжает позже, то оказывается, что именно к этому времени и надо было приехать, потому что была какая-то незапланированная встреча, какая-то накладка.

Этот человек поверил Богу, что Бог лучше знает, когда нужно быть в том или ином месте. Не у всех такая вера. Я говорю о том, чему учит меня этот человек. Надо уметь учиться. Надо иметь сердце открытое. Бог посылает нам людей (когда мы открыты), которые могут научить нас таким премудростям.

Отвечаю женщине, которая спрашивает, как жить здесь и сейчас. Вот так: довериться, что Бог все устроит. Эта мысль должна неотступно быть: Он все устроит, Он – моя жизнь, Он – моя радость, Он – мудрость, Он – любовь. У Него в моей жизни все выверено, спланировано, Он знает, когда мне послать нужного человека.

Вот я начинаю переживать за будущее... Будь я один, может быть, и не переживал бы, но у меня все-таки есть жена, четверо еще очень маленьких детей, поэтому я иногда забываюсь и чисто по-человечески начинаю переживать. И тут меня отрезвляет память о своей собственной жизни.

Когда я оканчивал школу (в Советском Союзе), у меня был определенный план, определенная программа действий; все было спланировано на много лет вперед. Думал ли я, что жизнь повернется так, как повернулась? Нет. Думал ли я, что попаду в те армейские условия, в которые попал? Нет. Думал ли я, что попаду к священнику, который жил святой жизнью и сумел открыть для меня Бога, заразить своей верой? Я прожил с ним совсем немного, но и этого могло бы не быть, если бы Бог об этом не позаботился. Это не я позаботился, это Он прислал человека, который привез меня к этому священнику. Потом другие вещи: я не планировал этого, это Бог за меня сделал, посылая меня в одно место, в другое место. И в конце концов я сижу здесь, но не потому, что когда-то поставил себе такую цель – сидеть перед камерой, а потому, что так было угодно Богу.

Планировал ли я это? Нет. Готовился ли к этому? Нет. Все планы, которые я строил на жизнь, никак не были связаны с тем, чем я сейчас занимаюсь. Я занимаюсь тем, к чему никогда не готовился, о чем никогда не помышлял, и никакие планы меня не могли бы к этому приготовить никогда в жизни. Я смеюсь сейчас, рассказывая своим близким людям, что моя жизнь последние двадцать лет в своей фабуле была настолько стабильна, что я место на кладбище себе нашел. Я знал, где я лягу, примерно представлял, как это будет. Конечно, не в 50 лет, но думал, что еще лет десять – и упокоюсь на том месте. Я знал, как это будет, потому что я жил  в том поселке двадцать лет, и все меня там устраивало. Никаких  возможностей, предрасположенности к тому, что меня оттуда заберут, не было. Но в один день, в один вечер вся моя жизнь перевернулась совершенно неожиданно, непостижимо, она просто стала иной. Я никаких планов на это не строил. Я думал одно, а получилось совсем иначе. И мне никогда не быть похороненным на том месте, которое я для себя планировал.

Поэтому, вспоминая свою прошедшую жизнь, бросая туда ретроспективный взгляд, я понимаю, что все планы ничего не стоят. Бог готовит для нас встречи с теми людьми, которым я могу быть полезен, а чаще всего с теми людьми, которые мне могут быть полезны. И это никак не запланировать, никаким образом. И чем острее понимаешь, как Бог ведет тебя по жизни (ты как слепой котенок, а Он тебя ведет), тем больше ослабляется напряженность.

Наверное, Вы никогда не водили слепых детей. А я начал свою педагогическую деятельность в школе для слепых и слабовидящих детей. Когда берешь слепого человека за руку и ведешь, он очень напряжен. Ему не один год, ему уже 12-13 лет, он в этой школе живет уже лет пять, но он напряжен, потому что не знает тебя. Вот ты ведешь его, разговариваешь, приводишь его в одно место, куда он хотел, в другое место, что-то объясняешь – и понимаешь, что он постепенно становится мягче, податливее, потому что понимает, что ничего плохого с тобой ему не грозит.

Этот опыт общения со слепыми детьми я часто перелагаю на себя: ты постепенно учишься Богу доверять. Сразу это не получится, это должны быть некие усилия той же самой веры. Ты вспоминаешь: «Бог вел меня по жизни, Он меня привел в Церковь». Хотя ведь очень мало людей моего возраста, которые с детства верующие. Никто этого не планировал, но Бог нас к этому привел. Пастырей, конечно, не хватает, как уже сегодня говорилось телезрительницей, но ведь их очень много. Откуда же они взялись-то? Ведь это выпускники советских и российских школ, как правило, даже не православных гимназий, которые ни сном ни духом не думали о том, что станут священниками. Но они ими становятся. Почему? Их Бог приводит: Он берет человека, ничего не подозревающего, и в конце концов человек сам не понимает, как оказался в семинарии, в сане, и делает это дело, искренне удивляясь, как же все это получилось, ведь он этого не планировал.

И опыта любого человека достаточно при внимательном рассмотрении, чтобы понять: в его жизни было много чудесных вмешательств Бога. Когда человек научится эти Божественные вмешательства видеть в своей жизни, постепенно научится Богу доверять.

– Вопрос телезрительницы из Екатеринбурга: «Мне бы хотелось узнать, как нужно произносить молитвы: монотонно или эмоционально? И почему?»

– Очень хороший вопрос, но любой человек, читающий святых отцов, понимает, что однозначного ответа на этот вопрос нет. Есть многообразный опыт молитвы очень разных людей. Почитайте, скажем, сочинения Игнатия (Брянчанинова) – это один опыт молитвы. У вполне современного ему Феофана Затворника много иных интересных акцентов о молитве. В сочинениях Василия Поляномерульского или Василиска Сибирского увидите совершенно иной опыт молитвы. Все очень неоднозначно. Опять же про какую молитву идет речь? Иисусова молитва – это одно, Псалтирь – другое, молитвы вечернего и утреннего правила – третье. Если это молитва человека, у которого болеет ребенок, как она может быть неэмоциональной?

Поэтому тут можно сказать только общие правила. Само по себе чувство не является злом, потому что человек – существо, имеющее чувства. И поскольку молитва есть деятельность человека, она, естественно, в той или иной степени предполагает включение чувства. Но чувства, чувствительность, эмоциональность – это разные вещи. Мне пришлось бы читать целую лекцию о том, как отличать одни чувства от других, какие чувства на молитве полезны, а какие – вредны. Скажу проще: молитва должна переживаться. То есть это не только деятельность нашего ума, когда мы произносим молитву только умом. Как вы знаете, к молитве должно быть обязательно подключено сердце. Сердце есть область переживаний, область чувств. Когда человек плачет о том, что он согрешил: «Прости меня, Господи!» – это чувства или не чувства? Это же не значит, что он идет и кричит на всю ивановскую (как это хотел сделать Раскольников): «Прости меня, Господи!» (Это называется кликушество, это плохо.) Но когда мы плачем от умиления, радости, покаяния, от сокрушения, боли, от переживания – ведь это же чувства.

Другое дело, например, когда некий чтец читает молитвы в храме: там никакие чувства недопустимы – он чтец, это не его личная молитва, он задает тон для молящихся людей, поэтому он действительно должен читать очень монотонно, но разделяя слова, чтобы было понятно, о чем читается. Но совершенно без чувств молитва проходить не может.

Святые отцы говорят, что поначалу, когда молитва творится только языком и только умом, она может быть очень холодной, сухой, каменной. Но когда к молитве присоединяется сердце, возникают чувства. В свою очередь, эти чувства должны пройти через отрезвление деятельностью молящегося ума. А сердце, в свою очередь, придает живость переживания тому, что шепчет наш ум. Постепенно ум соединяется с сердцем, и после долгого искуса, долгих переживаний, падений, неправильных надрывов молитва становится правильной, живой, переживаемой. Человек переживает и за себя, и за других, но чувства освящены, преображены, очень целомудренны. Но все-таки это чувства. Вот этому нужно учиться.

– Батюшка, большое спасибо Вам за ответы, за Вашу доброжелательность. И спасибо, что нашли время прийти к нам в студию телеканала «Союз».

Ведущий Тимофей Обухов

Записала Нина Кирсанова