Беседы с батюшкой. Научный и богословский взгляд на теорию эволюции

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает настоятель московского храма Успения Пресвятой Богородицы в Архангельском-Тюрикове, глава Миссионерско-просветительского центра «Шестоднев» протоиерей Константин Буфеев.

– Отец Константин, зачем верующему человеку, православному христианину, задаваться вопросами об эволюции? Не лучше ли подумать о молитве, борьбе со страстями, отношениях с ближними? Почему именно вопросы эволюции так актуальны сегодня?

– Их поставила жизнь, и Церковь должна уметь решать эти вопросы, давать ответы. Если бы сегодня эволюционное учение не было так распространено в мире, его не преподавали бы в школах, институтах. Если бы многие не были убеждены в том, что оно истинно и соответствует объективным научным фактам, то можно было бы разговор на эту тему вообще не начинать, оставить для узких специалистов. Но, к сожалению, большинство современных людей, как-то не очень задумываясь над этим, просто верят, что человек произошел от обезьяны. Что мир существует миллиарды лет, самопроизвольно начавшись от какого-то большого взрыва. Будто это научные факты, с которыми даже спорить нельзя, как нельзя спорить о форме Земли или еще о каких-то достоверно и основательно установленных сведениях.

Именно теория эволюции не имеет ни одного научного подтверждения. Если бы такие подтверждения были, тему давно можно было бы закрыть. Эволюцию никто не наблюдал, ее никто не моделировал, никто не может сказать: «Я видел, как один вид произошел от другого вида». Или, допустим, как какое-то из древних палеонтологических отложений было чем-то одним, а потом вдруг (или постепенно) стало чем-то другим. Мы видим один вид, потом видим другой вид.

– Принципиально другой.

– А как все могло бы быть гипотетически, мелкими изменениями одного в другое, не наблюдал и не описывал, к сожалению, никто.

– Кому же тогда нужна теория эволюции? Зачем она вообще оказалась нужна людям, с какой целью ее создали и поддерживают?

– У человека всегда возникает вопрос о начале, об истоках. Как появился человек, как появилась жизнь на Земле или во Вселенной, как появилось само вещество... И ответов на эти вопросы на самом деле два.

Христианский (православный) ответ – что есть Бог Творец, Который по Своему всемогуществу, Своей премудрости создал этот мир из ничего. И за шесть дней творения, описанных в Библии, Бог изящнейшим образом сделал этот мир таким, каким мы его видим. С последующим грехопадением (это уже особая тема). 

Второй взгляд – если Бога нет. Мы предположим, что никакого Творца не существует. Нужно объяснить, откуда взялось то многообразие животных, растительных и всех остальных форм, наблюдаемых на Земле: минеральных, планетарных и прочих. Они же откуда-то взялись. Значит, должен быть какой-то процесс, который привел к этому существующему сегодня многообразию. Получается, или надо наблюдать этот процесс, фиксировать научными способами (но пока ничего зафиксировать не удалось), или гипотетически предположить, что есть некие механизмы, которые были бы пригодны для объяснения этого.

– То есть вопрос об эволюции – это на самом деле вопрос о том, есть Бог или нет? И теория эволюции – такая фикция, которая описывает картину мира без Бога и пытается объяснить все видимое, весь окружающий мир не с точки зрения религии и творения, а с какой-то своей позиции?

– Я могу уточнить свое видение. Буквально недавно, на днях, как раз вышел в свет мой трехтомник, который называется «Православное учение о Сотворении», – и там каждый том идет под своим заголовком. Первый – «Православное учение о Сотворении и теория эволюции», второй – «Православное учение о Сотворении и классики эволюционизма» и третий – «Православное учение о Сотворении и модернистское богословие».

В предисловии ко второму тому я описал некое философское видение проблемы, где предлагаю читателю согласиться со мной в выделении разновидностей, предположений нашей веры: Бог есть/Бога нет, эволюция есть/эволюции нет. В чисто философском понимании эти вещи недоказуемы. И нужно их как-то принять, договориться, чтобы была общая беседа, единомыслие. И в том же смысле и в той же степени нужно договориться, есть эволюция или эволюции нет. Потому что я ее тоже не вижу и принимаю на самом деле только на веру. 

– Эволюция – это тоже форма веры?

– Конечно. Вера, по апостольскому определению, – уповаемых извещение, вещей обличение невидимых. Если перевести на русский, вера – это уверенность в невидимом и утверждение о невидимом как о видимом. Эволюцию никто не видел. Поэтому верить в нее можно только по внутреннему убеждению…

Самое простое – это, конечно, вера в Бога Творца и отрицание всякого эволюционного процесса. Лучше всех и самым первым эту тему раскрыл пророк Моисей: он сказал, что Бог сотворил небо и землю. И никаких помощников в лице ангелов, материи, людей, демонов Богу не потребовалось. Как Творец Он смог создать мир и привести его из состояния небытия в состояние существования (бытия). За шесть творческих дней мир стал таким, какой он есть: камни, животные, растения и сам человек как венец творения созданы Всемогущим Творцом. Эту веру всегда исповедовала Апостольская Церковь: мы исповедуем Бога как Творца небу и земли, отмечаем в богослужениях определенные стихиры, у нас есть каноны, которые как краеугольный камень, основа христианской веры говорят о Боге именно как о Творце. Это исповедовали святые, мученики умирали за Бога Творца. Поэтому здесь все достаточно понятно и неоспоримо.

Есть другая, противоположная философская позиция: Бога нет, а эволюция есть. Во втором томе, о котором я сейчас говорю, одна из глав посвящена академику Владимиру Ивановичу Вернадскому. Он обоснованно, научно пытался представлять в своих трудах именно эту позицию, вполне материалистическую. У Вернадского эволюция – это некий геологический фактор. Поскольку Бога нет, а разнообразие живых видов мы наблюдаем (и это надо объяснять), он говорит так: материя проходит некие фазы своего развития. От космической фазы – к фазе геологической, в которой однажды возникает (непонятно, правда, каким образом) биосфера, потом биосфера переходит в антропосферу, сферу человеческого освоения, и в будущем – в ноосферу как в сферу разума, которая является самой совершенной. И в этом видится неотвратимое движение самой материи. То есть мы – как геологический продукт, который не мог не появиться.

Вернадский вводит понятие «цефализация» (по-гречески «кефалос» – «голова») – увеличение головного мозга (от ланцетников, простейших хордовых, вообще не имеющих никакого мозга, через приматов, человекообразных обезьян, – до мозга, по объему близкого человеческому). Это такой вектор эволюции – как геологический фактор, призванный преобразить мир. Но Бога здесь нет. И поэтому всякий религиозный опыт, всякое христианское понятие о Творце, Судии, Спасителе, Искупителе, о Церкви, которая появилась во время Сошествия Святого Духа на апостолов, не вписываются в эту материалистическую концепцию. Тут нет места для духовного утверждения – только естественный геологический процесс.

– То есть можно сказать, что, поддерживая теорию эволюции, человек отказывается от идеи Бога Творца, отказывается идти по духовному пути, отказывается от покаяния? Это нежелание покаяния?

– А покаяние тут не предусмотрено, потому что не было грехопадения. Человек и животное – это просто разные виды. Эти – Homo sapiens, а те рассматриваются по другой классификации. И мы вполне братья. Общие предки имеются не только у обезьян, но вообще у всех видов флоры и фауны. Причем возникают они с некоторой неизбежностью. Хотя механизма их возникновения Вернадский (все-таки человек великого ума, академик и прочее) тоже не знал и назвать не мог. Откуда взялась первая жизнь? Он считал, что она существовала все геологические эпохи на Земле. Откуда взялся разум (и тут удобнее говорить библейскими словами «образ» и «подобие») – как он мог появиться у тех, кто образа и подобия не имеет? Как могли научиться молиться, допустим, обезьяны? О каком понятии о Творце и самом желании обратиться к Всевышнему идет речь? Конечно, здесь проще сказать, что нет Творца – и нет потребности обращаться к Нему.

– Соответственно, нет потребности мне самому как-то изменяться, приближаться к Творцу. Человек как бы освобождает себя от обязанности духовно расти.

– В моральном смысле, конечно. Мы описали две простые схемы: есть, по пророку Моисею, вера в Бога Творца и нет признания эволюции – и есть вера в эволюцию и отрицание Бога как Творца.

Интересен комбинированный момент, когда человек может верить в Бога (по крайней мере, декларировать свою веру в Творца) и при этом не отрицать, а также декларировать свою веру в эволюцию. Ярчайшим представителем такого философского и естественнонаучно-религиозного направления является, конечно, Тейяр де Шарден, который первым дал некий синтез этого, предпринял такую попытку как христианский мыслитель. На первый взгляд все очень логично и даже изящно. Все научные достижения признаются таковыми. С другой стороны – Библия сохраняется как источник знаний о Всевышнем, как Божественное Откровение. И, казалось бы, Тейяру удалось совместить в одном флаконе две несмешивающиеся жидкости… К сожалению, анализ, который я привожу в своей книге (третья глава посвящена как раз Тейяру де Шардену), позволяет утверждать следующее: очень сомнительно научное основание, на котором Тейяр делает свои выводы. Там фальсификация стоит на фальсификации. Он был открывателем пилтдаунского человека, который разоблачен как подделка. Важно его личное участие в этой сенсации, шумихе, которая много лет (и даже десятилетий) будоражила умы современников. Он оказался описателем так называемого синантропа, который куда-то неожиданно исчез, – и вопрос, был ли он вообще. То есть его нашли, а потом он пропал.

– Это был какой-то переходный вид?

– Нет, это был самостоятельный вид, очередное звено в этой антропологической концепции, но фактов-то нет. Яванский человек, питекантроп, оказался тоже фикцией. То есть Тейяр участвовал в создании тех промежуточных звеньев между обезьяной и человеком, в существование которых он верил, которые хотел открыть и даже открыл, но, как оказалось, это все не настоящее, истинное, честное, а выдумки, фикция.

– Зачем нужно было делать эти фиктивные раскопки, стараться доказывать теорию эволюции?

– Непростой вопрос. Но, видимо, очень хотелось. Потому что он был так убежден в том, что их не может не быть (этих промежуточных звеньев), что нужно их было просто найти. Было само желание, уверенность в своей гипотезе вопреки здравому смыслу, вопреки честности, фактам, научным исследованиям. Это что касается научного основания. А что касается религиозного, богословского основания – там еще хуже получилось. Подробный анализ его учения я даю в книге. Получается, что декларируется вера в Бога, но Бог не есть Творец, потому что творение продолжается от большого взрыва до наших дней. Бог продолжает творить. Творение идет, идет, идет – и бесконечно будет идти. Бог не есть Судия наказующий, потому что в этой концепции на временной оси нет точки грехопадения. У Адама и Евы были предки, они так же выполняли какие-то жизненные функции, пожирали себе подобных, шла борьба за существование и прочее.

Нет возможности покаяния, даже начала обращения к Богу. Нет наказания Божьего за грехи человеку. И получается, что это естественный процесс, но контролируемый и наблюдаемый Творцом. Он идет вопреки всем евангельским и ветхозаветным родословиям, вопреки временной шкале, которую Священное Писание нам предлагает. При этом говорится, что мы в Бога верим. Но он даже не пытался это как-то благочестиво трактовать: Шестоднев и вообще ветхозаветные страницы. Просто отказался от этой темы, будучи католическим священником, иезуитом, богословом; при этом он критиковался своими же собратьями католиками. Очень большая критика была среди современников. И очень справедливая, надо сказать. Получается, принимая и эволюцию, и Бога, человек дает концепцию научно несостоятельную – с одной стороны, а богословски ее нельзя не оценить как просто еретическую, неправославную (и она даже более неправославная, чем в целом у римо-католиков). Интересный такой парадокс.

– Интересно. Потому что, придерживаясь этой концепции, человек отрицает грехопадение, покаяние – то есть отрицает духовный путь.

– Да. И будущее. Если смотреть не только назад, на истоки: было ли сотворение, было ли грехопадение... В будущем эволюционная концепция подразумевает плавное, бесконечное, причем неизбежное (и по теологическому эволюционизму Тейяра, и по безбожному, атеистическому эволюционизму Вернадского) хорошее развитие в учение о ноосфере, которую Тейяр де Шарден отождествляет с Царствием Небесным без Второго Пришествия, без того, что будет новое небо и новая земля, без апокалиптической темы. Просто мы плавно войдем (через развитие мозга, интеллекта, техники, благочестия и всего остального хорошего) в Царство Небесное. И это будет «точка Омега», «Христос эволюции» – совсем не евангельское Пришествие, когда будет Суд, когда придет Сын Человеческий судить весь мир. Этих моментов не предусмотрено в эволюционной концепции.

– Вы сказали, что Тейяр де Шарден верил в прогресс. Не являются ли идеи прогресса противоречащими христианству?

– В Вашем вопросе, Денис, конечно, содержится ответ. Прогресс – это то, чем изначально занималась каинова цивилизация в Библии. В святоотеческой традиции акцент всегда делался на благочестии, на личных отношениях человека с Богом. И до чего нас сейчас доводит технический прогресс и прогресс технологий, мы видим. Он губителен для души. Получается, что человек как некий придаток своих...

– …изобретений…

–…и их раб, вынужден просто забывать о Боге. И некогда день седьмой отдавать Творцу, некогда прийти в храм, некогда помолиться, а если удается, то все равно это, получается, немножко отравлено, испорчено самой эволюционной идеей. Ведь и без Бога так могло все получиться. Удается философски построить концепцию создания этого мира без Бога. Этим антихристовым содержанием эволюционной идеи при попытке ее синтеза с библейским основанием отличались в древности многие ереси (оригенизм, в частности). И сейчас мы видим, что теми, кто пытается утверждать эволюционные основы, исповедуется просто другой Бог, другой Творец, другой Сын Божий, другой Дух Святой.

– Форма вроде бы остается той же, но ее суть совершенно другая.

– Да, конечно.

– Знаю, что в Вашей книге, помимо научного и философского взглядов, есть искусствоведческий взгляд на тему эволюции.

– Да. Удалось написать такое заключение. Для меня это первая проба пера: я никогда не писал никаких искусствоведческих рецензий, критических заметок, а тут... Я вообще редко хожу в кино, редко смотрю какие-то фильмы, тем более редко пересматриваю то, что удалось поглядеть, не слежу за премьерами. И только через три года после премьеры мои дети показали мне фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар».

Когда я увидел этот фильм, он меня поразил. Поразил тем, что это попытка зрелого художника средствами чистого искусства (не научными, не философскими, не богословскими – а именно средствами искусства кино) дать оценку эволюционной теории Дарвина,  показать свое отношение к ней. Я напомню Вам и зрителям построение сюжета и фабулы фильма.

Некий мальчик (Егорий) рассказывает случайному встречному (господину поручику) о том, что у него есть школьный учитель (это русская провинция, какой-то волжский городок с  незатейливым бытом), который говорит, что человек произошел от обезьяны. И, встретив образованного офицера, мальчик желает узнать, правда ли это. Каково отношение московского или питерского – столичного – образованного человека к этой сомнительной теории. А тот отмахивается, говорит: «Да ладно! Там вроде есть другие темы, другие проблемы. Что об этом говорить? Если учитель сказал, наверно, он прав. Учителю виднее».

 А учитель выражает собой базаровскую духовную сущность: он режет лягушек, показывает скелеты и говорит, что все мы такие же животные, как те, от кого произошли. И это смущает юного героя фильма, потому что он алтарник, благочестивый отрок, подает в своем храме кадило, постоянно общается с отцом Василием, своим духовником, батюшкой. И хочет ответа на вопрос: правда или неправда, что человек произошел от обезьяны?

А дальше в фильме идут (очень сильно и изящно показано) такие детские интонации: «Так что же получается? Мы – от обезьяны, и папенька с маменькой – от обезьяны, да? Получается, что я – от обезьяны? И Вы – от обезьяны?» – говорит он. –  «Ну, не хотелось бы». – Но это так, отмашка. «Так государь и царица – от обезьяны? И их детки? То есть мы все – от обезьяны?» И эти вопросы, как ни наивно они звучат, как ни трогательно воспринимаются с экрана, приводят к некоторому итогу жизни. Этот славный паренек, Егорий, – честный, искренний, благочестивый, трудолюбивый (перед утренней воскресной обедней умудрился успеть рыбку наловить удочкой в реке!). У него много замечательных добродетелей. И он становится красным комиссаром, который участвует в расстреле сотен и тысяч белых офицеров. Об этом и фильм.

– А в корне – вот эта идея как раз.

– Да. Это некий неизбежный и естественный итог мировоззрения, которое человек воспринял. Если бы тогда господин поручик сказал ему: «Да нет, этого не может быть! Ты слушай отца Василия, а не своего учителя. Ты должен понимать, что закон борьбы (“человек человеку волк”, “выживает сильнейший”) – это все не так. Есть в мире благородство, есть жертвенность, есть любовь. Есть Христос, наконец! Есть Церковь, которая учит другому. Не увлекайся этими идеями, они губительны, они не от Бога»... Но этих мыслей не прозвучало, об этом никто не сказал.

И вот там есть сильная сцена, когда баржу с этими обреченными офицерами, которые сами сняли с себя погоны в надежде, что будет примирение, дружба с красными командирами, просто топят. Главный герой хочет перекреститься (видимо, естественный жест: он виновник страшной гибели многих честных, благородных людей). Хочет перекреститься, а потом  надвигает себе на лоб кожаную фуражку с красной звездой  – и «забудем о Боге, не будем никого жалеть, каждому свое; мы победители – они жертвы; закон борьбы». Языком кино это удалось показать так убедительно и так неопровержимо, что я лично благодарен Михалкову за этот фильм. Мне в рецензии удалось высказать некоторые мысли.

Конечно, целиком пересказывать самого себя я не хочу и не могу. Рецензия называется «Удар по Самсону. Рецензия на фильм Михалкова “Солнечный удар”». Почему «по Самсону»? Знал это режиссер, или я увидел в фильме больше, чем ему хотелось сказать? Фоном, главным музыкальным лейтмотивом за кадром (и в кадре) является Сен-Санс, партия Далилы из оперы «Самсон и Далила». Это та обольстительница, которая спрашивает у библейского героя, израильского судьи, секрет его непобедимости. Как филистимляне могут одолеть Самсона? И вот под действием этого обаяния, этих чар тот раскрывает секрет. И эта партия, голос за кадром звучит, звучит... И в итоге получается, что Самсон, как русский богатырь, как великая Церковь, великая нация, великая культура, оказывается в плену у каких-то филистимлян. Вот эта аналогия... А «Самсон» переводится с древнееврейского как «солнечный». Знал ли это Михалков, мне интересно.

– Думаю, что знал.

– Если знал, то он грамотный и тонкий мастер. А если не знал, тут можно увидеть пророческий элемент. Почему эта музыка? Почему такая ассоциация? Почему это так раскрыто и так органично в фильме? И таким чудесным образом, замечательно выражает тему безбожных дарвинских корней, приводящих к социальным реформам на уровне истребления всех  «чужих» сословий в русском обществе: дворянства, духовенства, купечества, промышленников… Все кем были истреблены? Теми, кто призывал к борьбе, скидыванию оков. Пролетариат – «могильщик буржуазии», по марксистской идеологии. И этот «могильщик» действительно выступил как могильщик, победитель в эволюционной борьбе.

– Получается, что взгляд на происхождение мира и человека очень сильно влияет на поступки и судьбы людей и целых народов.

– Конечно, он определяет этику, мораль, религиозное состояние. Почему христианство никогда не примет эволюционную концепцию? Потому что принципы «жизнь – это борьба; выживает сильнейший» несовместимы с Нагорной проповедью, они несовместимы с законом любви, призывом Христа положить жизнь за други своя, подставить щеку при ударе, не быть агрессивным, не быть злостным, не мстить, не проклинать. Как можно совместить евангельское учение с принципом «человек человеку волк»? Понятно, что это антиподы.

Именно поэтому в духовном, моральном смысле  всякое эволюционистское учение, по сути, антихристово. Примеры в книге я тоже привожу, конечно. Примеры тех печально известных социальных болезней XX века, которые принесли столько жертв. Это коммунистическая идеология, фашистская идеология (точнее, национал-социализм германского толка, гитлеризм), китайская культурная революция, тоже на коммунистическом заквасе, Пол Пот и прочее. Откуда такие массовые зверства, убийства по идеологическим мотивам? Это эволюционный принцип, переведенный в социальную сферу. Если я победитель, то ты жертва. И у меня как у сильного есть право устраивать лагеря, делать тебя рабом, просто лишать жизни, лишать права на свободу передвижения. Это печальное следствие чего? Просто идеологии. К сожалению, это так.

– Хочу попросить Вас рассказать о Вашем третьем томе, посвященном модернистским теориям богословия.

– То издание, которое я сегодня принес, чтобы показать, действительно задумано не как отдельный том, а как трехтомное сочинение. И один том обеспечивает и дополняет другой.

Первый том – про теорию эволюции. Это чисто богословский, церковный взгляд. Там две главные части: о сотворении мира и сотворении человека. Что Церковь, святые отцы, Священное Писание говорят об этом.

О втором томе я сейчас рассказал довольно подробно, там три части: Дарвин, Вернадский и Тейяр де Шарден. Учитываем философское введение и искусствоведческое заключение. О чем этот том говорит в целом? О научных истоках. Каковы они? Убедительны, достоверны, надежны, подтверждены или нет. Оказалось (читая книгу, можно в этом убедиться), что научного основания истоков дарвинизма, или учения Вернадского, или богословского осмысления эволюционизма Тейяра де Шардена с его гоминизацией нет. У Вернадского была цефализация – и то же самое Тейяр говорил о гоминизации, то есть превращении человека в высшее существо эволюционным путем.

А вот в третьем томе (после первого и второго: богословского и научного) приводятся примеры отклонений, заблуждений современных авторов и подтверждается актуальность этой темы. Очень важно всегда, при любом научном (и богословском) споре, ответить на вопрос: а кому это интересно? Кому это нужно? Актуально ли вообще об этом говорить? Ну неужели до нас о сотворении не написали за две тысячи лет очень мудрые и благочестивые люди? Неужели за сто пятьдесят лет после Дарвина ученые не сказали всё об эволюции (и продолжают говорить – современными методами, теориями и прочее)? Оказывается, эта тема продолжает быть весьма актуальной и с богословской точки зрения православного исповедания, и с точки зрения научной достоверности. Потому что такие ошибки, такие несуразности, нелепости и безграмотность допускают авторы, которые пытаются совместить библейский взгляд на сотворение мира, с одной стороны, и  эволюционную концепцию – с другой стороны…

Книга состоит из трех частей. Часть первая мною названа «Трактаты в жанре “анти-Шестоднев”». Эти авторы говорят, что вроде как наука доказала, что не было тех этапов, которые описывает Библия, и, опираясь на научные гипотезы, мы можем это представить и говорить о Боге в другом ключе – не в том, в котором говорят Священное Писание и Предание Церкви. Анти-Шестоднев – значит, Шестоднева не было, но при этом мы как бы не отрицаем и Библию, и Символ веры, и догматическое учение Церкви, хотя реально связать их невозможно, они противоречат друг другу. Церковная традиция – с одной стороны; и разговоры о научных теориях – с другой.

Вторая часть называется «Трактаты в жанре “псевдо-Шестоднев”». Здесь некоторые авторы говорят: мы будем признавать (вполне буквально) день первый, второй – и так до шестого, но дадим им некое переосмысление. Не так, как пророк Моисей писал, не так, как святые отцы это понимали, а в некотором псевдонаучном смысле. Подтянем науку под шаблон Священного Писания. Что из этого получается, какие несуразности и натяжки, какие неправильности и нелепости – я как раз даю анализ. Потому что ясно, что Священное Писание говорит об одном, а научные гипотезы (и Большого взрыва, и эволюционного дарвинизма и так далее) говорят совсем о другом. И говорить, что это все одно и то же, пытаться увидеть в шести днях творения эволюцию и прочее – это, конечно, очень грубое искажение: и богословское, и научное.

И, наконец, третья часть книги: «Попытки объединения эволюционизма и креационизма в едином мiровоззрении». Казалось бы, как хочется этот синтез найти! Как хочется сделать правильно! «Вот у Тейяра неправильно, а мы сейчас сделаем православный синтез». Попытки эти есть, но ни одной удачной привести невозможно. К примеру, некоторые авторы говорят: вот раньше, до грехопадения, время было другое, божественное, совершенное, а теперь время падшее. Сейчас у нас время тления.

Можно соблазниться этой мыслью и даже посчитать ее правдоподобной и верной, но мы же знаем, что сотворение времени предшествовало сотворению материи. Меру времени Бог дал в первый день: и бысть вечер, и бысть утро, день един. Мера времени установлена Господом Богом. Шесть дней творения – это тоже некий библейский цикл повествования, который вполне четко указан. А дальше дни продолжаются уже до современности. И само время, например, не было проклято Богом, в отличие от земли. Бог проклял землю за грех Адама, а время никто не проклинал, поэтому течение созданной материи времени, конечно, идет и сейчас. Для каждого из нас, грешников, время означает умножение грехов. А для праведника это время покаяния и исправления. Апостолы на Фаворе, конечно, не в тленном времени наблюдали Преображение Спасителя, были в благодати Божией и произносили слова про три кущи, говорили: «хорошо нам здесь с Тобою» и «добро бы быть всегда в этом блаженном райском состоянии». Ясно, что это было время как у других подвижников благочестия. Серафим Саровский являет Фаворский свет. Понятно, что для него это не время тления. И для других святых. А для тех, кто о Боге забывает, кто сам себя считает лишь зверем и, значит, должен выстраивать отношения с окружающими людьми по закону джунглей, время оказывается временем тления, временем погибели. Причем вечной погибели.

– В конце передачи я хочу попросить Вас ответить на такой вопрос: чем опасно проникновение эволюционных идей в церковную среду и что говорят о сотворении мира святые отцы, на мнение которых мы можем опереться?

– Опасно проникновение в церковную среду любого лжеучения как проникновение духа века сего. Мирские критерии часто очень отличаются (именно в духовном плане) от Божественных заповедей. И мы это видим по всему. Пример эволюционного сознания здесь один из самых ярких. Церковь никогда не призывала ни к бунтам, ни к переворотам, ни к кровопролитию, ни к каким-то уродливым проявлениям, а мир сей считает это все нормальным и, в общем, живет по совершенно иным законам.

Поэтому чем больше Церковь стояла бы в благочестии и не смешивалась с этим тлетворным влиянием падшего мира, тем самому миру было бы легче искать светлый маяк, некую веху, эталон, где можно, «не участвуя в делах неплодных тьмы», как говорил апостол, «паче же и обличать». Горе Церкви, когда Она вовлекается в процесс обмирщения, сама становится каким-то придатком, частью, обеспечивающей политические, корыстные, какие-то очень нечистые планы и намерения (что мы и наблюдаем сейчас, этот печальный раскол). Ясно, что источник не Христос, не благодать Святого Духа, не Церковь. Это влияние очень коварных политических и антихристиански настроенных кругов, которые умудряются путем давления, подкупа, политического влияния воздействовать на чисто церковные интересы.

Поэтому надо хранить чистоту православия, то есть опираться на мнение святых отцов. Потому что они дали пример стояния в вере, незамутненности нашего исповедания, его апостольского духа, где нет места ни гипотезам, ни фантазиям об эволюции, ни утверждений, что, может быть, мы произошли от обезьян, ни каких-то иных безответственных и легкомысленных мотивов.

– Я знаю, что в начале каждой книги у Вас приведена цитата Серафима (Роуза). Почему?

– Да. Это справедливо. Дело в том, что этот труд я не мог не посвятить отцу Серафиму, поскольку считаю себя его учеником и духовным продолжателем. Наш московский миссионерско-просветительский центр «Шестоднев» главной задачей считает (и это удается, с Божией помощью) продолжение правильного отношения к этой теме. Давайте я прочитаю…

– Да. Это как раз будет эпилогом.

– В первом томе посвящение отцу Серафиму такое: «Который превзошел всех богословов XX века в способности выразить святоотеческое учение о начале и конце». Во втором томе (про классиков эволюционизма): «Посвящается иеромонаху Серафиму (Роузу), богословские труды которого стали классическим образцом продолжения святоотеческой мысли». И в модернистском третьем томе посвящение такое: «Посвящается иеромонаху Серафиму (Роузу), который изо всех православный пастырей XX века дал наиболее глубокую оценку антихристианской сущности модернистского богословия».

Я убежден, что эти искренние слова достойны учителя. И мне приятно, что предисловие к первому тому написал его ученик, настоятель его монастыря в Калифорнии иеромонах Дамаскин (Христенсен), а ко второму и третьему – замечательный пастырь и богослов Грузинской Церкви архимандрит Рафаил (Карелин). Я признателен батюшке за то, что он поддержал меня и дал свою оценку. Пусть это тоже будет для читателей этого труда каким-то кредитом доверия – и они проявят интерес к нашему скромному трехтомнику.

– Думаю, многие люди будут благодарны Вам, отец Константин, за такой нужный в наше время, полезный и интересный труд. Поздравляю Вас с тем, что недавно вышел третий том – и теперь у нас есть возможность читать трехтомник как цельный замысел. Спасибо Вам большое за эту беседу.

– Буду рад, если читателям принесет духовную пользу вдумчивое и серьезное чтение богословской литературы. Помоги Бог нам всем быть в Духе и Истине.

Записала Светлана Волкова