Беседы с батюшкой. Может ли человек помочь Богу?

На вопросы телезрителей отвечает клирик храма Воскресения Христова у Варшавского вокзала г. Санкт-Петербурга священник Георгий Пименов.

(В расшифровке сохранены некоторые особенности устной речи)

– Тема сегодняшней передачи – «Чем человек может помочь Богу; и может ли вообще человек помочь Богу».

Когда мы говорим вообще о возможной помощи человека Богу, не является ли это какой-то дерзостью и ересью?

– Это хорошо поставленный вопрос. Потому что речь идет о синергии, о сотрудничестве человека с Богом. Конечно, было бы прекрасно, с одной стороны, если бы по мановению Божественной руки мы завтра стали бесстрастными, строились бы воскресные школы, реставрировались  все храмы, вылечились все больные. Потому что неужели Бог хочет, чтобы мы болели или жили в руинах? Но каждого человека Господь сотворил со свободной волей, дав ему некую державную возможность определиться в этом мире: что он будет делать. Поэтому помочь Богу – значит, свою волю направить с волей Божией.

– «Да будет воля Твоя, а не моя».

–  «Да будет воля Твоя» – значит, я добровольно выбираю Господню волю, зная, что она мудрее, что она строит этот мир, а я могу ошибаться. Но найти эту волю Божию, согласиться на ее исполнение – это подвиг немалый.

– Для нас в этом какая-то даже аскетика – в уничижении своей воли и принятии воли Божией. Может ли человек так легко и просто принять волю Божию? Мы же знаем, что, к сожалению, верующих людей не так много. Знаем, правда, что и атеистов очень мало. Тем не менее люди приходят к помощи Божией чаще от неприятных событий: смерть близких людей, болезнь заставляют нас обращаться с молитвой к Господу. Но когда нам радостно, мы редко прибегаем к помощи Божией. Неужели человеку обязательно нужно глубоко пасть, заболеть, чтобы обратиться к Господу?

– Конечно, это необязательно. Возьмем пример высокой аскетики схиархимандрита Софрония (Сахарова): он с детства чувствовал Бога и видел буквально Фаворский свет. Он пришел к Богу естественным путем: молитвой, предстоянием пред Ним с детства. Другое дело, что потом, испытывая его, Господь послал ему всякие восточные учения, в которых он, так сказать, извалялся, а потом со слезами плакал, что изменил своему личному Богу, которого с детства знал, буквально видел и чувствовал. Поэтому, конечно, совершенно необязательно, чтобы прийти к Богу Живому, сначала надо «фейсом об тейбл». Бывает, человек чувствует, что у него все хорошо, и приходит в храм. Люди так и говорят: «У меня все хорошо: куда мне свечку поставить?» Такое редко, но бывает.

– Вы сегодня были дежурным священником, целый день провели в храме и наверняка отвечали на разные вопросы. Ваш храм – это, наверное, самый центр помощи людям, которые находятся в страсти винопития и наркомании. Часто приходят люди с мольбами и просьбами помочь преодолеть эту страсть?

– Приходят часто, практически каждый день. Еще с конца XIX века в нашем храме было сначала маленькое Александро-Невское общество трезвости, а к 1915 году оно стало Всероссийским. Ему покровительствовала государыня-императрица Александра Федоровна. Поэтому наш храм исторически был центром трезвеннического движения и Петербурга, и всей России. Может быть, сейчас такого масштаба нет, потому что сейчас таких центров много, но мы – один из них.

– Вопрос телезрителя из Санкт-Петербурга: «Является ли в каком-то плане помощью человека Богу, когда я, например, переживаю за каждую будущую маму, молюсь вообще за женщин с детьми. Я считаю, что нельзя проходить мимо этого, надо им все время помогать. Я знаю, что каждая будущая мама, женщина находится под покровом Пресвятой Богородицы. Вот такая забота является помощью (если можно так дерзнуть) человека Богу?»

– Я думаю, Вы идете как раз заветом отца Софрония (Сахарова), который говорил, что боль всего мира надо воспринимать как свою. Может быть, я не совсем дословно передал, но смысл именно этот. Мы расширяем свое сердце к людям. Дай Бог, чтобы Ваше сердце было исполнено состраданием к ним. Конечно, для таких людей важна молитвенная помощь. Помоги Вам Христос!

– Получается, что своими молитвами, своим молитвенным трудом человек помогает Господу.

Может ли человек преодолеть какие-то свои страсти именно размышлением и заботой о себе как о творении Божием и в этом случае помогать Господу?

– Я думаю, каких-то успехов человек волевой, поставивший перед собой какие-то цели, достичь может. Например, человек хочет похудеть (может, и Бог тут не нужен). Он сидит на диете, занимается спортом, что-то такое делает и приходит к тому результату,  к которому хочет прийти. Вопрос в том, что делает он это для себя. Страсти, состояние каждого человека в мире влияют на состояние этого мира. Когда встречаешь человека мирного, может быть, уже почти бесстрастного (по крайней мере, в сравнении с тобой), то сам радуешься – вокруг этого человека просто какое-то мирное поле, от него исходят добрые слова.

Поэтому каждый человек, который хочет победить страсти, должен делать это не ради того, чтобы стать прекрасным духовным аскетом, отличником у Бога, а чтобы быть вместе с Христом, вместе со святыми. Хоть сзади, но в том же стаде. И человеку, конечно, нужна помощь Божия. Человек может преодолеть какую-то грубую страсть; например, то же пьянство: немало людей «подшиваются», перестают пить, но озлобляются до предела, потому что это не ради Бога, они не призывают Бога (или пока не умеют это делать). Поэтому правильно подвизаться – только во имя Бога.

– Хочу вернуться к примеру синергии на примере храма Воскресения Христова у Варшавского вокзала, где Вы служите. Я помню время, когда этот храм только передавался Церкви, это был 1989 год. Храм находился практически в руинированном состоянии, даже были размышления о том, возможно ли вообще его восстановить; может, легче снести и на его месте строить новый храм. Тем не менее сейчас храм стоит, и это действительно центр трезвеннической жизни Санкт-Петербурга. Сколько у вас организаций, которые помогают людям бороться с этой страстью?

– На сегодняшний день у нас три направления помощи. Самое сильное направление – центр «Воскресение» – дневной стационар для тех ребят, девчат, которые решили покончить с употреблением наркотических веществ. Они проходят подготовительный курс (один-два месяца) для поездки в реабилитационный центр в Саперное. Это одна программа. Другая программа – «Семейный клуб трезвости», который образовался в этом году по примеру «семейных клубов» в Москве, основанных протоиереем Алексеем Бабуриным. По этой методике в маленьких группах проходят занятия «Семейного клуба трезвости». И по понедельникам, после молебна Богородице «Неупиваемая чаша», – традиционное общество трезвости с обетами трезвости, тоже дающее свои плоды. Самые лучшие плоды – это когда у прежде погибающих семейных пар, которые просто спились, рождаются дети; и они приходят в храм со своими детьми. Это просто лучшая проповедь трезвости, которую я слышал и видел.

– Кто строил этот храм?

– Руководителем строительства был купец Дмитрий Лаврентьевич Парфенов. На нем лежала материальная ответственность за все. Пожертвовал на храм, по-моему, двадцать пять тысяч рублей батюшка Иоанн Кронштадтский, и такую же сумму пожертвовал царь Николай II. В этом смысле храм теплый, потому что он создан на народные деньги и на деньги святых людей.

– Храм еще до революции сразу стал центром Александро-Невского братства и в трезвеннических крестных ходах, которые там проводились, участвовали десятки тысяч людей. Получается, что это и есть та самая синергия: люди не только приходили к Господу в этот храм, но еще и исцелялись с помощью Божией.

– Одна из форм молитвы – это крестный ход. Каждый год мы совершаем маленький крестный ход (в этом году он будет 21 июля после поздней литургии) в память отца Александра Рождественского, который сам устраивал многочисленные многокилометровые крестные ходы, а после него – протоиерей Петр Миртов. Это были крестные ходы от нашего храма, куда включались трезвеннические группы и движения из других храмов, шли по Невскому проспекту к Александро-Невской лавре. Сейчас мы проводим такой крестный ход один раз в году от Казанского собора с иконой Александра Невского. До революции это был самый известный крестный ход. А самый длинный крестный ход был от нашего храма в Стрельну, в Сергиеву пустынь, потому что там была детская школа трезвости.

– Детская?

– Да, возглавляемая иеромонахом Павлом (Горшковым), в годы Великой Отечественной войны уже настоятелем Псково-Печерского монастыря.

– Вопрос телезрителя из Москвы: «Все, что человек сделал доброго, – это от Бога. Как Вы считаете, может ли Бог помочь человеку, если он не отказывается от спиртного?»

– Мне кажется, конечно. Бог никого не отвергает. Если человек по немощи своей, по привычке не отказывается от спиртного, это не значит, что он вышел из зоны Промысла Божия и совсем погиб. К сожалению, обычно бывает так, что человек, употребляющий спиртное, употребляет его все больше и больше и доходит до хрюканий, а то и до смерти. Одно дело, если человек не может остановиться. Другое дело – не хочет, тогда он может погибнуть. Конечно, нет воли Божией в том, чтобы погиб хоть один от малых сих. Но если я свою волю согласую не с Богом, а с сатаной, то сатана – человекоубийца.

– Вернемся к крестным ходам. Мы сейчас довольно часто слышим такое утверждение, что православные христиане выходят на демонстрации, чтобы показать какую-то свою значимость, может быть. Можно ли вообще сказать, что, участвуя в крестных ходах, мы что-то демонстрируем?

– Все-таки смысл крестного хода – это молитва, обращенность к Богу плюс утруждение своей физической природы. Кто-то из святых говорил, что молитва, в которой не утруждено тело, бесплодна. А когда ты идешь крестным ходом даже два километра по жаре, поешь, двигаешься,  чувствуешь, что тебя пронимает. Поэтому, конечно, милости просим; кто хочет участвовать – приходите на общую молитву, чтобы в нашем городе святого апостола Петра (память которого празднуется сегодня) духовная атмосфера стала здоровее, чище. Мы ничего не демонстрируем, мы молимся Богу.

– Хороший ответ. Это ведь общая молитва. Получается, как литургия – общее дело. Участие в крестном ходе очень полезно...

– Это очень важно, когда ты плечом к плечу с кем-то идешь. Например, сходишь в поход с ребятами воскресной школы и уже чувствуешь, что с этими людьми сроднился. Прошло какое-то, может быть, небольшое время, несколько дней, но общая жизнь прожита. Так и крестный ход. Когда ты с человеком идешь рука об руку, плечом к плечу ради Бога, помолиться у святынь – это становится какой-то реальностью духовного, христианского братства.

– Вот пример синергии, когда мы вместе участвуем в общем деле.

– Действительно, в общем деле, потому что чтобы подготовить крестный ход, нужно написать прошение в администрацию, чтобы все согласовали. Добрые администраторы Адмиралтейского района уже тринадцатый год благополучно нам это разрешают. Милиционеры приезжают, сопровождают наш крестный ход. То есть это действительно общенародное делание. Это не делание только священников или только певчих; это общенародное делание, которое дает свои плоды.

– Если судить по фильмам, по средствам массовой информации, у нас есть часть общества – какие-то военные структуры или с этим связанные, которые всегда курят, пьют. Всегда демонстрируется (имею в виду в фильмах), что рюмка и сигарета присутствуют там постоянно. Но так ли было всегда? Знаю о том, что российская армия всегда была частью общества, на которое надо было равняться. Каков Ваш взгляд на это?

– У нас батюшка на входе поминает христолюбивое российское воинство. Недалеко от нашего храма есть здание Николаевского кавалерийского училища, одним из первых выпускников которого был наш великий поэт Михаил Юрьевич Лермонтов. На протяжении ста лет оно выпускало кавалерийских офицеров. Накануне Первой мировой войны в этом училище учились братья Борис Аркадьевич и Гурий Аркадьевич Панаевы. Так вот, они даже не вписывались в этот элитный дворянский офицерский чин, потому что практически не употребляли спиртного, не играли в карты, не позволяли себе каких-то прогулок и ресторанов. Они были на этом фоне просто как святые подвижники; вот так они себя вели.

Младший брат – Гурий Панаев, когда поступил в Николаевское кавалерийское училище, увидев, что корнеты играют вечером в карты (а у них дома было такое благочестие, что никаких карт и в помине не было), разорвал эту колоду, несмотря на то, что был младше курсом.

У некоторых офицеров было паломничество в Сергиеву пустынь в благодарность, что они окончили курс наук, что государь-император произвел их в офицеры. Они пешком от Николаевского кавалерийского училища ходили до Троице-Сергиевой пустыни.

Борис Аркадьевич Панаев написал отдельную книгу о кавалерийской пике, и воинское начальство разрешило ввести пику снова (видимо, были какие-то запреты). Но для того чтобы испытать ее на себе, Борис с этой пикой в руках проскакал до Ахтырского монастыря, где находится Ахтырская икона Божией Матери, и обратно 1400 километров.

– Потрясающе!

– Не куда-то, а именно в монастырь. Вот такие у нас были офицеры.

– Вопрос телезрительницы из Гатчины: «У меня вопрос, связанный с ситуацией, сложившейся вокруг Николая Каклюгина. Николай Каклюгин занимался борьбой с деструктивными сектами, маркирующимися под антинаркотические союзы, и за эту деятельность уже несколько месяцев находится в заключении. Как может помочь православная общественность, обычные люди и церковные организации вызволить его и предать это дело огласке? Он находится в заключении по сфабрикованному обвинению. Он снял фильм про антинаркотический союз, который под видом избавления людей от зависимости на самом деле втягивает их в деструктивные секты».

Я, к сожалению, ничего не знаю об этом человеке. Вы знаете что-нибудь?

– Тоже в первый раз слышу. Гатчина достаточно близко, хорошо, если бы Вы приехали либо в наш храм, либо в координационный центр по противодействию наркомании и алкоголизму в лавре, рассказали все мне или отцу Максиму Плетневу. Давайте подумаем, что можно сделать. Потому что когда мы не в курсе дела, сказать ничего нельзя.

– Вы назвали координационный центр по противодействию наркомании и алкоголизму. Я был в реабилитационных центрах и видел, каким образом происходит эта реабилитация. Как правило, там находятся невоцерковленные люди, и они сталкиваются с тем, что им необходимо молиться (в обязательном порядке утреннее и вечернее правило). На Ваш взгляд, для людей невоцерковленных участие в молитве не является каким-то непреодолимым препятствием для нахождения в таких реабилитационных центрах?

– Я думаю, для того, кто еще не пришел к Богу сам, тяжело молиться. Он еще пока, может быть, не верует, не чувствует в этом необходимости. Существуют какие-то другие формы реабилитации. Совсем недавно у нас прошел круглый стол с сообществами анонимных алкоголиков и наркоманов. Среди них очень много людей православных, церковных, но также есть и инославные, и неверующие люди. Однако правило этих сообществ таково, что они принимают всех.

Я думаю, тот, кто пока не может быть в православном центре, может сделать первые шаги или даже освободиться от мучающих страстей в широко развитой сети анонимных алкоголиков и наркоманов или их родителей. Но мы потом все равно подходим к тому, что нужен Живой Бог. Может быть, в процессе этого освобождения. В этих сообществах даже говорят об этом: «Бог – как я его понимаю»; есть понятие «высшая сила», без которой человек не может освободиться. Если мы потом поймем, что эта высшая сила и есть Христос, есть Святой Дух, тогда слава Богу. А кто-то остается на этом уровне, но все-таки перестает употреблять. Я думаю, это тоже хорошо.

– Мы часто сталкиваемся с таким понятием, как «личный Спаситель». Вы не могли бы объяснить значение этого?

– У нас один и Тот же Спаситель (и личный, и для всех) – Христос. Бывает так, что мы лично мало Его понимаем, мало Его чувствуем, мало чувствуем Его Промысл, заботу, Его заповеди, не читаем Евангелие, не узнаем святых, и тогда это личностное отношение со Христом не очень выстраивается. Мы скорее попадаем тоже в некий реабилитационный центр, о котором говорила та женщина из Гатчины. А это секта, которая вместо свободы во Христе дает порабощение очередному гуру; обычно ради того, чтобы выудить деньги или квартиру у тех, кто страдает.

Поэтому, мне кажется, сейчас знание Евангелия, Катехизиса – это просто духовная безопасность для того, чтобы мы могли не попасться на духовную подделку, о которой говорила эта женщина. Просто я не знаю, что там есть. Человек употребляет, попадает в эту зависимость, понимает свою немощь, бросается на помощь к кому-нибудь, но не идет в церковь, не идет в какие-то испытанные структуры, а идет туда, где говорят, что помогут, а там может оказаться и без головы, и без квартиры.

– А почему такое происходит? Почему человек идет просто как овца на заклание в такие центры? Почему не идет в православный центр?

– Сейчас в средствах массовой информации, в Интернете идет целая волна негатива на Русскую Православную Церковь. И, конечно, сейчас все живут в Интернете; если какие-то новостные ленты просмотрят против храмов, против чего-то еще – пойдут в независимую религиозную группу. А она может быть и от Бога независима – вот в чем беда.

– Вопрос телезрителя из Санкт-Петербурга: «Во время Второй мировой войны наш русский народ понес большие потери. В 30-е годы почти все православные священники погибли. За что Бог послал нам такое наказание?»

– Весь XX век – это век войн. Если говорить про Россию, то это и русско-японская война (а это было еще в царской России), и Первая мировая, Россия выступила на защиту Сербии. Это тоже наказание послал на нас Бог? Вот сейчас идут разные ураганы, наводнения, но мы не можем это остановить, мы можем принимать участие в том, чтобы помочь кому-то. А то, что сейчас муссируется тема в Интернете, что за безбожие нас Бог вот так покарал, – конечно, не стоит так говорить, потому что весь XX век – это век ужасных войн, техногенных катастроф.

А Чернобыль – это что такое? Сколько там погибло людей и до сих пор погибает? Поэтому, конечно, мы не можем все ураганы мира остановить и найти их причину. Мы можем только с помощью Божией это пережить: либо мужественно, с верой, либо малодушничая и как-то колеблясь.

– Вообще наказывает ли Господь?

–  Бог «злится, наказывает, проявляет гнев» – это все антропоморфные выражения, которые к единой благой природе и действию Бога никакого отношения не имеют. Наверное, я так думаю,  Господь как бы отнимает Свой покров от нечестивого. Когда мы находимся под покровом Божиим, под его благодатью, «нам не страшен серый волк». А когда я своими действиями, мыслями, словами прогневляю Бога, делаю не по Его воле, Он отнимает этот покров, и на меня нападают хотя бы просто законы этого мира, не говоря уже о бесовских силах. Поэтому, конечно, говорить о Боге, что Он гневается, совершенно нечестиво.

– Недавно встретил на улице человека, который подошел ко мне и сказал, что он хочет прочесть молитву, – и начал читать молитву Оптинских старцев. Причем читал ее так: не просто произнося слова, а видно было, что он провел не один час и не один день, молясь этой молитвой и понимая каждое ее слово, пропуская через себя. Я был поражен. Это пьющий человек. И когда я его спросил, почему он пьет, если так хорошо молится и у него такие настоящие переживания,  он объяснил, что отсидел в тюрьме пятнадцать лет, совсем недавно вышел, а сейчас пьет потому, что отсидел несправедливо. И эту несправедливость он заливает водкой.

На мое предложение каким-то образом помочь избавиться от этого он сказал, что не хочет избавляться, потому что это дает ему осознание смирения с действительностью. Он с помощью водки помогает себе не так сильно переживать несправедливость этого мира. Я понимаю, что этот человек не единственный такой. И, наверное, его история (я не говорю про тюрьму, а про несправедливость мира и от этого постоянное пьянство) – это распространенная ситуация. Вы сталкивались с такими людьми?

– Алкоголь как анальгин от боли, от несправедливости? Недавно тоже была история. Женщина ушла от мужа (или выгнала его), он полгода пил. Понять это можно, человеку больно, он заливает горе, ему трудно это пережить, но потом он стал что-то делать, чтобы не опуститься совсем. Поэтому, наверное, я бы не стал таких людей как-то осуждать, что они пьют от несправедливости, тем более если прошли через тюремную систему.

Я был также в Минске, в Свято-Елизаветинском женском монастыре, где есть замечательное заведение «Лысая гора». Это заведение для тех, кто отсидел в тюрьме, потерял жилье; они живут сейчас там в количестве почти 200 человек, читают Неусыпаемую Псалтирь, работают на ферме, воцерковляются и возвращаются в жизнь как могут. И тому терпению, с которым там к ним относятся, нам бы всем, конечно, поучиться. Люди находят это место, понимают, что там надо трудиться, поэтому не все приезжают. Но там люди становятся другими…

– В нашей жизни постоянно есть вопросы, связанные с тем, что человек чувствует какую-то свою обездоленность, одиночество. Я думаю, любой взрослый человек, если он еще не пришел к Богу, всегда чувствует свое одиночество. Тем более когда пьянство выкашивает просто огромное количество мужчин в нашей стране – и женщины остаются одни, вдовые. Это действительно страшная ситуация. Но почему никакие, даже самые страшные примеры пьянства и наркомании, приводящие к смерти, не помогают другим людям? Почему все время нужно идти своим путем и делать заново ошибки? Или все-таки есть какой-то путь?

– Потому что «это у него что-то болит, а у меня такого не будет». Пока это не коснется твоей плоти... Я плохо это понимаю, и, наверное, большинству это трудно понять. А реальность (особенно при наркотической зависимости) такова, что человек от одного употребления (например, через грязный шприц) может получить весь спектр заболеваний и просто потом не подняться. Очень больно видеть, когда молодые ребята, девчонки, которым бы жить и радоваться, без ног, не слышат, потеряли зрение, покрылись какими-то волдырями… «Господи, помилуй».

А музеи трезвости были и в дореволюционной России (и в нашем храме). Царь Николай II пожертвовал Александро-Невскому обществу свою яхту «Марево», она была потом переделана под плавучую церковь, но даже и до переделки по Ладожскому озеру и Онежскому плавал этот трезвеннический музей.

– Что там было?

– Помимо всяких плакатов там были показаны легкие, печень пьяниц, в каком состоянии они находятся. У нас в городе что-то подобное можно посмотреть в Музее гигиены. Пока нет передвижного музея, можно просто сходить в Музей гигиены, посмотреть, что дает употребление даже простого табака, что он делает с нашими легкими. А уж что дает употребление водки, аборты – это просто жутко смотреть, что там демонстрируется. Поэтому, наверное, это работает.

– Работает. Я несколько лет ездил с таким музеем по России от Омска до Петербурга и должен засвидетельствовать, что когда мы приглашали на эту передвижную выставку школьный класс, каждый раз после просмотра две урны, стоящие возле нашего выставочного зала, были полны пачек сигарет. Все выходили и сразу бросали эти пачки, потому что видели воочию то, что происходит с их легкими.

Почему я вообще об этом говорю? Потому, наверное, что один из способов нашего трезвеннического дела может состоять в организации этих передвижных музеев и их возрождении. Во всяком случае, я уверен в том, что это тоже помощь Господу в реальной пропаганде. И, может быть, найдутся люди, которые смогут посодействовать в этом, возьмутся за организацию таких музеев. Было бы хорошо. Как Вы считаете?

– Конечно. Это как знак на дороге: не надо туда ехать. Я думаю, такой музей очень нужен.

– Вернемся к вашему храму и помощи тем людям, которые в ней нуждаются. По статистике, которую я читал, из всех наркоманов, которые мучаются от своей зависимости, только несколько процентов обращаются за помощью, а остальные не считают это необходимым. Они продолжают мучиться, время от времени проходя курсы лечения, – и опять возвращаются к этому. Почему такой маленький процент людей, обращающихся за помощью?

– Я встречал таких, которые говорят: «Нет проблем. Я в любой момент перестану это делать». То есть человек просто отрицает проблему. Кто-то махнул на себя рукой, такие у нас в храме тоже были. Очень жаль. Конечно, у нас сейчас сложное время. У нас нет общепринятых ценностей, нет стабильной работы. У нас много чего нет. И вместо того, чтобы искать смысл жизни, где Бог и где я в этом мире, – «лучше я забудусь, буду чем-то таким заниматься, что меня хотя бы отвлечет от бед». И такая неконструктивная позиция вызывает, конечно, сострадание, жалость и печаль. Ты упал, но ты можешь подняться, Господь может поднять тебя, может даже убрать у тебя зависимость, но ты что-то сделай, поверь, что это возможно.

У нас в общество трезвости приходят ребята, которые оканчивают курсы реабилитации или здесь, в лавре, или у отца Сергия в Саперном, или в «Диаконии». Много разных православных фондов. Когда ты видел человека в прежнем состоянии и видишь его сейчас, когда он работает, у него машина, семья, – мне кажется, один такой человек дает больше веры в возможность помощи Божией, чем все прочитанные книжки, сайты. А такие люди есть, я их встречал, они и сейчас живут, я их знаю лично.

Есть люди, которые, хлебнув смерти, все-таки выбирают возврат к жизни. И с помощью Божией они живут счастливо. Конечно, им трудно. Порой даже терапия ВИЧ-инфекции требует пожизненного принятия лекарств, но это не так страшно. Ты принимаешь какие-то таблетки пожизненно, но жить все-таки можно. А бывает, человек говорит: «Всё, у меня такой диагноз, жизнь кончилась, больше незачем жить», – и бросается в суицид. Избави Бог от этих бесовских мыслей. Жизнь возможна, даже если человек споткнулся.

– Когда человек сам не понимает, что с ним происходит, можно ли каким-то образом помочь этому человеку насильно?

– Насильно нельзя. Будет озлобление. Что-нибудь подмешивать ему в чай, чтобы он перестал пить, – это бесполезно. За такого человека мы можем молиться, можем показать ему свой пример трезвости и взять за него обет трезвости, как делал Сергей Александрович Рачинский, великий педагог и трезвенник еще XIX века, как делал отец Александр Рождественский. То есть обеты ближних за своих сыновей, мужей – это действует. Когда человек не употребляет ради того, чтобы другой не употреблял, – это работает.

– То есть пути есть?

– Пути есть.

– И центры, в которых помогают, тоже есть?

– Они живые, наполненные людьми, которые хотят, могут помочь, большей частью на своем опыте прошли эти испытания и вышли из них достойно.

Ведущий Глеб Ильинский

Записали Нина Кирсанова и Елена Кузоро