Беседы с батюшкой. Изменение, преображение

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает председатель Совета по культуре Санкт-Петербургской епархии священник Илия Макаров.

– Сегодняшняя тема для обсуждения – «Изменение или преображение».

Наверное, многим из нас знакомо слово «изменение»; здесь есть и какая-то революционность, и изменение ради чего-либо. Но когда мы говорим о преображении, то очень сложно разобраться в этом термине. Конечно, для православного сердца, православной души слово «преображение» имеет особый смысл. Тем более в эти дни, когда мы празднуем великий праздник Преображения Господня. В чем же особый смысл изменения или преображения?

– Мне кажется, очень верно эти два понятия мы сегодня разделили. Ведь понимание терминов, слов со временем меняется. И, несмотря на то, что слово «преображение» имеет церковные корни, именно духовный посыл, все-таки сегодня часто это слово можно слышать в современном языке. Говорят: «Ой, он преобразился», то есть изменился, стал другим. Церковный смысл этого слова имеет отношение к празднику, который именуется Преображением. Имеет отношение к евангельскому событию, свидетелями которого явились ближайшие ученики Спасителя. А случилось преображение Самого Господа Иисуса Христа на горе Фавор. Здесь мы сразу же вспоминаем учение святителя Григория Паламы о Фаворском свете. И нам важно понять, что же это за свет такой и почему с Христом случилось это преображение.

В некоторых толкованиях мы можем найти такой нюанс, что не Он изменился, ведь Бог неизменен, Он совершенен по определению, в Нем нет и тени перемен, сени смертной, нет никакого изменения. Поэтому не Он изменился, но наше (вернее, тех учеников, которые были свидетелями преображения) восприятие Христа изменилось. Как? Качественно, то есть наши глаза открылись. И можно сказать, что в праздник Преображения мы вновь переживаем это состояние. Наши глаза открылись, у нас появилось иное зрение, иное видение Христа, Его природы, Его проповеди, Его главного посыла, который Он в Своем Евангелии осуществил. То есть преображение – не для Христа, преображение случилось для нас; это преображение нас самих.

Поэтому в данном контексте слово «изменение» не имеет никакого отношения к этому событию. То, что мы меняемся… мы должны измениться, должны изменить свою жизнь. Почему? Потому, что мы видим ту перспективу, которую нам задал Сам Господь Иисус Христос. В чем эта перспектива? В нашем совершенствовании.

Поэтому преображение – это не изменение формы, несмотря на разные переводы этого церковного термина, на разные интерпретации этого понятия. Преображение – это не изменение нашей формы, нашей внешности и даже наших убеждений. Преображение – это переориентация нашего главного жизненного смысла, то есть мы меняем вектор своих устремлений. К Кому? К Тому Христу, Которого увидели ученики на горе Фавор, то есть к Христу Небесному, к Его Божественности, к чему мы призваны в своей земной жизни. И мне кажется, именно церковное понимание события преображения – более верное, потому что оно нам помогает в нашей духовной жизни. А просто варианты изменений, само понятие «изменение» ничего нового нам не дают.

– Вы сказали, что в светском понимании преображением может быть любое изменение. Изменение действительно часто бывает связано именно с конкретными желаниями людей изменить свою сегодняшнюю жизнь ради достижения совершенно конкретных человеческих целей. Но что сделать человеку, если у него есть желание измениться, преобразиться в высоком смысле, но при этом нет ни опыта духовной жизни, ни опыта познания самого себя и познания вообще мира? В этом случае мы сталкиваемся с тем, что желание есть (и, может быть, благое намерение есть, о котором, может, даже имеет смысл отслужить молебен), но при этом ничего сделать нельзя. Что делать в этом случае?

– Наше преображение возможно только от преображенного Христа. Если мы мыслим Христа как Вечный Источник благодати, если Христос – цель, к которой мы идем, то, конечно же, мы от Него получаем тот самый заряд, ту самую силу, тот свет, которые  нас делают качественно иными. Мы начинаем по-другому ощущать те смыслы, которые нас окружают, в том числе смысл самих себя и нашего бытия. Если мы действительно хотим измениться (опять уходим в эту терминологию), если хотим изменить свою жизнь, изменить свои мысли, свое внутреннее состояние, то это возможно сделать только с помощью внешнего Источника по отношению к нам. Внутренне это сделать невозможно – в нас недостаточно этого потенциала. Поэтому нам так необходим Христос, Который показал путь этого преображения.

Поэтому мы можем встать на путь этого преображения, только обратившись ко Христу. Причем обратившись лично. Недостаточно прийти на праздник Преображения и освятить яблоки. Недостаточно даже все знать про праздник Преображения. Необходим личный контакт со Христом, личная связь с Ним – тогда человек осознает, что источником внутреннего преображения является именно Господь Иисус Христос; других вариантов не существует.

– Вопрос телезрителя из Белгорода: «Кажется, Альберт Эйнштейн говорил, что невозможно решить проблему на том уровне мышления, на котором она возникла. А что такое изменение мышления? По-гречески это метанойя. На протяжении всего Евангелия Христос к чему нас призывает? Он говорит: покайтесь! То есть не то что нам надо ходить молиться. Покайтесь – значит изменитесь. А вот в этом как раз у нас и проблема. Решение всех вопросов, которые у нас возникают, – в метанойе, покаянии. Отсюда человек и преображается. Я так думаю».

–  Мы уже вступаем в рассуждение о других красивых греческих терминах: «метанойя», «метаморфоза» и так далее. «Метанойя» – часто переводится на аскетический, богословский язык как «покаянное изменение» и «преображение» в том числе. Это, конечно, верно. Но метанойя – это прежде всего изменение ума. А если еще глубже покопаться в этимологии, в нюансах греческих слов, корней, то мы заметим, что «мета» – это не только «через», «устремление вверх», это еще и «обращение к». А «нус» – это не только наш ум, наши знания, но еще и смысл. Получается, «метанойя» – это «обращение к смыслу». Такое ощущение, что до этого мы жили бессмысленно и нам вообще было все равно, что с нами происходит, и вдруг мы осознали, что есть главный смысл, к которому мы должны обратиться. И вот это осознание начинает нас и наше бытие изменять. В этом плане, мне кажется, метанойя как обращение к главному смыслу своего бытия нас больше устремляет к внутреннему изменению, к внутреннему деланию.

Опять же мы можем менять себя внутри, когда у нас есть определенная цель или ориентир. Мы сами для себя ориентиром являться не можем. Мы сами для себя не являемся смыслом бытия, иначе это солипсизм, к чему некоторые мыслители призывали. В музыке, например, это Александр Скрябин, многими любимый. На самом деле он в своих философских рассуждениях проповедовал солипсизм: есть только я («соло»), всё вокруг меня. Не случайно он своей музыкой дошел до конца света, он своей музыкой даже хотел вызвать этот конец света. Он сочинял свою знаменитую «Поэму экстаза», думая, что сейчас он сочинит, и весь мир объединится, и конец света придет. Но он не довел свой замысел до конца, достаточно рано ушел из этой жизни. Александр Скрябин – натура очень впечатлительная, трепетная, но в то же время трагическая.

Мы в таких же ракурсах будем рассуждать, если сами для себя будем ориентиром и смыслом. Конечно, нет; этот смысл должен быть вовне. В ком? Если в ином человеке, значит, мы начинаем создавать идолов,  начинаем полностью терять себя ради другой личности, ради другого человека. Сейчас, кстати, у психологов очень модно это обсуждать. (Может быть, время сейчас такое.) Психологи советуют: займитесь собой, вы не должны полностью раствориться в другой личности. Даже родителям такое советуют, мол, вы только детьми своими занимаетесь. Найдите для себя время, вам же необходимо черпать силы, вам нужно восстанавливать свои внутренние ресурсы, иначе у вас сил на детей не хватит.

В этой психологии есть отголоски неправильной жизненной ориентации, когда мы растворяемся в другом, когда полностью забываем себя. Но опять же не тратим свои силы, потому что мы знаем, что они от делания любви только восстанавливаются; забываем себя. Имеется в виду – забываем свой правильный жизненный ориентир, тот главный смысл, к которому должны стремиться. В другом человеке мы его [смысл] тоже не находим, этого не получается. В чем-то другом? В природе, в каких-то предметах, в каких-то деяниях, в карьерах, в творчестве? Но если это творчество неверно ориентировано? Вот, например, тот же Александр Скрябин: творчество – это его мир, и к чему это его лично привело? Не случайно Алексей Лосев, потрясающий православный философ, принявший монашеский постриг, призывал православного человека не слушать музыку Александра Скрябина – он был уверен, что она губительна для нашего слуха, для нашего сердца, потому что смысл иной, нет правильной смысловой ориентации. Значит, мы не можем в чем-то найти этот смысл. Смысл может быть только в Боге.

И вот если наша метанойя, обретение смысла – это обретение Бога в нашей жизни, тогда мы встречаем преображенного Христа, тогда наше покаяние очень верно. А просто пожалеть о своих грехах, поплакаться – это можно сделать и другу в жилетку, можно и дома на кухне за чашечкой ночного кофе. Покаяние – это не только плач о своих грехах. Не случайно ведь святые призывали к памяти смертной. Что такое память смертная? Страх перед тем, что ты сейчас умрешь без покаяния? Страх перед тем, что ты умрешь и не успеешь сделать добрые дела? Но это не совсем от нас зависит (я имею в виду момент нашей смерти). Что такое память смертная? Это постоянное памятование о главной цели твоей жизни, о твоем смысле. А смысл там, за порогом смерти. А что за порогом смерти? Мы встречаем преображенного Христа, нашего Бога, Богочеловека, Который Сам знает, что такое человечество, Который показал нам верный путь в Небесное Царство. Только такое покаяние, мне кажется, способно изменить нас.

– Недавно в этой студии мы говорили с отцом Валерием о том, что исповедаться может даже лукавый, но он не сумеет покаяться.

– Да.

– Вот это самое покаяние способно изменить человека. Мы просим у Господа, чтобы Он послал нам дух покаянный – даже это в Его руках, и Он может нам помочь во всех наших изменениях, в том числе в преображении самого себя.

Буквально за час до передачи я говорил с одним очень дорогим для меня человеком. Вопрос стоял такой. Ежедневно рождается огромное количество детей. Ежедневно умирает огромное количество людей. В принципе, все люди в какой-то степени одинаковы: они практически одинаково грешат, одинаково делают что-то хорошее. Если все люди практически одинаковы (за небольшим исключением), то какой смысл в том, чтобы такое количество людей постоянно рождалось и умирало?

Сейчас я понимаю, что этот вопрос был недаром задан, хотя он не знал о том, что передача будет посвящена изменению и преображению. Как бы Вы ответили на этот вопрос: для чего столько людей умирает и рождается? Кажется, в этом какая-то бессмыслица.

– Если мы смотрим на череду рождений, смертей, смену поколений, формаций, цивилизаций, наверное, какая-то мысль о бессмысленности всего этого бренного бытия приходит. Но мы обращаем внимание и на то, какие перлы выдает человеческая история, какие потрясающие события случаются, меняющие вообще в корне человеческое представление о самих себе, какие уникальные личности в истории появляются, которых потом вспоминают многие столетия, даже тысячелетия! Одно то, что в этих условиях воплотился Сам Иисус Христос, Сын Божий, делает эту смену рождений и смертей не бессмысленными как минимум.

А если мы пытаемся найти смысл во всем этом?.. Крамольная мысль промелькнула. Чаще мы спотыкаемся, думая на эту тему, когда возмущаемся смертью невинных младенцев, детей. Ведь Церковь говорит очень осторожно, что эти младенческие души где-то пребывают. (Важно отметить – некрещеные младенцы; ведь мы же говорим, что без крещения нет вхождения в Церковь, а без Церкви нет спасения.) Церковь очень прикровенно говорит, что они в каком-то особом у Бога месте, но уж точно не прокляты, не оставлены без Его внимания. Или когда мы возмущаемся несправедливостью нашей жизни: болезни, война, безвременная кончина...

А теперь представьте, человек проживает полноценную, хорошую, относительно здоровую (согласно возрасту) жизнь и умирает глубоким стариком, мирно уходя из этой жизни. Неужели мы такую жизнь не считаем счастливой? Неужели мы думаем, что она тоже была напрасной? На самом деле вхождение в этот мир – это счастье: мы появились! Классно! Нас Господь сюда прислал, создал нашу душу! И когда мы уходим из этого мира в мир иной, в котором Бог непосредственно нам встретится, – разве это не счастливый момент? Но ведь это может осознать только религиозный человек. Человеку без Бога согласиться с моими словами, наверное, будет очень тяжело.

А несправедливости нашего мира, боли, болезни... Мы знаем, откуда они берутся – от наших собственных ошибок. Но их нужно все равно пережить. Свои ошибки нужно мужественно переживать, то есть их нужно терпеть, их нужно исправлять. И это должно делать все человечество, а не только один какой-нибудь верующий порядочный христианин.

– Преображение через одного Человека возможно для тысяч.

Вопрос телезрителя из Москвы: «Почему одни люди способны на преображение, а другие нет?»

– Хороший вопрос в том плане, что кто-то и не хочет преображаться. Мы никак не можем согласиться с тем, что есть люди, которые не хотят себе счастья. Мы думаем: «Как? Ведь каждый человек хочет быть счастливым, каждый человек мечтает жить вечно, каждый человек хочет оказаться в раю». Мы, верующие, не можем предположить, что есть люди (были и, наверное, будут до конца времен), которые категорически не хотят себе вечного счастья. Они не собираются встречаться с Богом после смерти, они в этой жизни абсолютные скептики, а еще лучше сказать – глобальные пессимисты и живут так, как живется. Они необязательно совершают какие-то подвиги, необязательно творят какие-то пакости, они просто живут так, как живется, и даже не берут от жизни все, не пытаются насладиться по максимуму. Им просто по большому счету все равно, что здесь с ними происходит, и уж тем более наплевать, что с ними будет после смерти. Я их даже атеистами-то не могу назвать, потому что атеизм – это тоже вера в то, что после смерти ничего не будет. А этим людям просто наплевать. И мы не знаем, как с ними встретится Господь, но они точно с Ним не хотят быть. Так как же они будут преображаться, если им это не нужно и они этого не хотят?

Есть люди, которые не могут преобразиться потому, что не осознают важность этого, просто не умеют: им никто это не подсказал, не встретился нужный человек, а сами они еще не подошли к этой идее. Вроде чувствуют, что что-то должно в них меняться, но они не знают – как.

А есть люди, которые очень сильно к этому стремятся. У них, может быть, не получается, но они все равно этого хотят и что-то для этого делают. И самое интересное, что уже момент преображения для них наступил. Одна лишь только мысль, желание этого и хоть какое-то старание – это уже шаг по пути преображения. А кто совершенно преобразился? Даже святые люди не могли про себя такого сказать. Поэтому для нас абсолютно преображенный – только Господь на Фаворской горе, Который позволил ученикам это увидеть. И это то, к чему мы стремимся.

– Вы сейчас описали людей холодных, горячих и теплых. В холодного человека и горячего я верю. Но не в теплого. Задам такой вопрос. Теплохладные люди всё знают, всё понимают, более того, если их спросить о каких-то православных терминах, они всё расскажут, но при этом они не хотят меняться. Можно ли этих людей сделать горячими?

– Теплохладность – самое непопулярное состояние с точки зрения Апокалипсиса святого Иоанна Богослова и всей новозаветной истории, новозаветного богословия. Это человек знающий, но не желающий что-либо менять. Теплохладность сложнее всего растормошить. Ведь человек безразличный – это самый страшный человек. Тот человек, который против, все-таки горяч. Человек, который абсолютно разуверился, хотя бы понятен нам. А теплохладный – очень опасен, это состояние губительно и для тех, кто соприкасается с такими людьми.

Очень много литературных героев и сегодняшних киногероев, которым «наплевать по жизни». Им не горячо и не холодно; и хочется, и не хочется; получилось что-либо – им все равно, не получилось – все равно. Такие герои фильмов становятся примером для подражания. Сегодняшнее молодое поколение в основном абсолютно потрясающее, потому что оно умеет задавать вопросы – кому-то или самим себе. И все-таки я замечаю вирус теплохладности в молодых людях, когда их невозможно зацепить каким-то откровенным разговором, заинтересовать важной темой, необязательно философской, но важной, жизненной, с которой если не определишься, то твоя жизнь остановится, не будет дальше развиваться. Не будет жизни, будет бессмысленное биологическое существование. Если молодой человек не ищет смысла жизни, то он в этом состоянии для меня является теплохладным. Его ничем не зацепить, нечем заинтересовать. Даже если он использует любые средства (в том числе извне), влияющие на сознание, организм, чувства, если  пытается попробовать себя в разных областях человеческого бытия (не всегда хороших, чаще всего отрицательных), он все равно в этом не находит смысла, не находит самого себя, продолжает быть «никаким». Хороший термин: теплохладный – это значит никакой. Это самое опасное состояние.

Когда человек не верит ни в Бога, ни в дьявола, то его просто не существует. Если с ним кто-то соприкасается, то этот вирус, к сожалению, может губительно отразиться на окружающих. Можно заразиться и стать революционером, безбожником, можно заразиться – и стать подвижником благочестия. А вот «никаким» стать можно, но это хуже всего. Предполагаю, что теплохладного человека можно согреть лишь своей личной любовью, но представляете, сколько нужно усилий, чтобы твоя несовершенная, никчемная любовь хоть как-то его зацепила. Это жизненный подвиг, на который можно потратить много лет, чтобы полюбить этого никакого человека, а еще немножечко согреть. Тогда, наверное, он станет двигаться по пути разгоряченности. Но это очень трудно.

– Но есть возможность изменить таких людей, которые находятся рядом с тобой…

Вопрос телезрительницы: «Может ли работа, на которой мы проводим большую часть своей жизни, за которую платят деньги, преобразить, изменить человека и сделать его ближе к Богу?»

– Однозначно может. Митрополит Владимир (Котляров), бывший Санкт-Петербургский (сейчас он находится на покое), любит вспоминать одну фразу. Ее цитировало и много подвижников: священник, предстоящий у престола, и дворник, метущий у церковной ограды, – делают одно и то же дело.

Наша работа, наш труд могут стать божескими в любом варианте, если это не греховное деяние. Есть однозначно греховные занятия; например, проституция – это грех. Может ли такая «работа» преобразить и сделать тебя лучше? Только в экстренном случае. Например, как в вердиевской «Травиате»: содержанка путем страдальческой любви умирает в покаянной молитве. Это экстраординарные случаи.

Второй момент, который я люблю вспоминать (и обращать внимание на этимологию  слова): работу мы именуем профессией, мы ее получаем и потом благодаря этой профессии зарабатываем себе на жизнь. Но сам корень слова «профессия» (professio) – латинский, и он имеет свое значение как «исповедание». То есть профессия – это не работа, это не то, что я делаю, и даже не то, что умею делать. Профессия – это мое жизненное исповедание, мое убеждение, то, чем и ради чего я живу и без чего своей жизни не мыслю. Это происходит в том случае, если работа подметания улицы или молитвенного стояния у престола Божьего является нашим внутренним исповеданием. Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом,  говорит святой царь Давид в своем псалме, призывая нас работать. Если такова наша работа, то она, конечно же, является полем внутреннего преображения, творческого потенциала, в котором мы и сами развиваемся, и можем вовлечь в эту деятельность других людей. Если мы благодаря своей работе еще имеем средства для существования – это прекрасно, но совершенно необязательно.

Например, священник – работает, служит. Военный – служит, защищает. Актер в театре – служит, работает, выражает определенные смыслы через художественные образы. Все эти люди вовлекают в свою профессию, свою работу окружающих людей и делают их соучастниками смыслового преображения. Конечно же, работа может и должна быть полем этого преображения – нашего личного и других.

– Продолжая наш разговор об изменении, преображении, хотелось бы затронуть очень важный аспект. Особенно после вопроса о профессии. Когда мы учимся в школе, институте, мы получаем огромное количество знаний, которые, как мне кажется, часто бывают ненужными. Например, мне в жизни мало пригодилась химия, хотя было время, когда мне были необходимы знания именно химии. Знания, которые я получил по истории КПСС в институте, – это, в принципе, не те знания, которые мне были нужны. Мне кажется, знания, которые даются в институтах в наше время, мало чем отличаются от системы познавания этого мира в прошлом – как было, так и есть сейчас. Так ли это?

– Общаясь со своими друзьями, знакомыми, я иногда слышу такую мысль, что сегодня система образования (вузовская или школьная) – абсолютно бесполезна с точки зрения человеческого становления, взросления и приобретения каких-то навыков. Не нужно сидеть четыре года в институте, чтобы стать специалистом в какой-то сфере, – ты это можешь освоить намного быстрее с помощью каких-то специальных методик или даже самостоятельно через Интернет (либо через какие-то свои личные усилия). Ты становишься специалистом в какой-то сфере, и эта деятельность приносит доход и даже удовлетворение. А дальше идет самоусовершенствование, самообразование. Оказывается, с точки зрения этих людей, системное образование сегодня бесполезно. Но ведь образование, формирование «образа» – это не только приобретение знаний, навыков, это еще и собеседование с носителем знаний, с человеком умелым; или с другими своими сверстниками, сокурсниками. Это тоже некий творческий процесс. Вот почему, наверное, сегодня многие это отрицают.

Никто сегодня не хочет тратить много времени (минимум четыре года) на обретение своего жизненного статуса, взаимодействия в одном профессиональном, образовательном пространстве с разными людьми. Сегодня мало кто считает образование тем полем, где происходит становление личности. Его чаще всего воспринимают как пространство для обретения навыков, поэтому, конечно, многие рассуждают так: «Зачем я буду учиться четыре года, ходить в институт и общаться с неинтересными для меня людьми? Я минимум за год, а то и еще меньше, обрету некие навыки сам, для того чтобы прямо здесь и сейчас начать заниматься своей любимой деятельностью». Сегодня чаще всего слышатся такие мнения. По форме сейчас, наверное, образование то же, потому что и люди те же. Какая разница, идет ли человек в модных шортах или в длинных брюках? Он же по форме тот же самый человек, даже думает формально так же. Его мыслительный процесс остался прежним.

– Не происходит метанойи – перемены ума.

– Вот в чем дело! Правильное замечание. Человек нажимает кнопку или открывает книгу. Вопрос скорости, времени, а качественно происходит тот же самый процесс. Давайте будем не четыре года учиться, а четыре месяца, не будем ходить в институт, а будем сидеть в Интернете. Какая цель? Для чего мы это делаем? Чтобы приобрести какие-то навыки, которые потом будут приносить нам какую-то пользу? Вот и все. Личностного, качественного становления можно и не ощутить.

– Вопрос телезрительницы из Воронежской области: «Во время поста я услышала светскую музыку, и мое тело откликнулось на нее, хотя я уже старуха. Когда попаду на тот свет, бесы могут меня соблазнить. У меня же ни силы воли, ничего нет, мои инстинкты выше моего разума. Как же я там спасусь?»

– Дело не в музыке, а в том, чем она для нас является. Если музыка – это способ довести себя до какого-то экстатического состояния и после этого начать безобразничать, то это плохо. На танцплощадках такое бывает. Не музыка виновата, а мы сами. С какой целью мы пришли в это место и слушаем музыку, с какой целью эта музыка была написана? То, что мы так по-разному отзываемся на художественное творчество, в том числе музыкальное, сродни тому, как мы по-разному реагируем на картинки, которые видим, на людей, которых встречаем. Одного человека увидишь – и ничего в тебе не взыграет, хоть он одет с иголочки. А другого человека увидишь – и в тебе пробуждаются какие-то чувства.

Дело не в том, что нам похабную рекламу подсовывают, иногда срабатывает какая-то химия. Но мы личности, люди, мы не пускаем слюну, когда нам показывают кусок хлеба; хотя когда голодный, то и слюна потечет. Но это не значит, что мы за кусок хлеба готовы друг друга порвать. Хотя всякие истории случались в человеческой жизни, особенно в сложные времена, когда человек становился животным, терял смысл своего бытия и готов был съесть другого, чтобы хоть как-то на чуть-чуть продлить свою жизнь. Мы берем самые экстремальные наши состояния.

На таком безобидном примере можно сказать: наша реакция на музыку – это необязательно наши инстинкты, тем более необязательно самые низменные. Вопрос заключается в том, какова наша цель на сегодняшний день. Почему мы так реагируем в пост? Потому, что мы не слишком внимательны к себе в эти дни, или потому, что мы такие телесные и духом не возвышаемся до небес? Или мы неправильно оцениваем все, что к нам в жизни приходит? Может быть, наступила пора преобразить наше отношение к действительности. И там, где мы видели «чернуху», все-таки увидеть трагедию, там, где видим соблазн, увидеть реального человека. Иногда говорят: увидели вы какое-то неприличное изображение – не думайте сразу о плохом, постарайтесь в себе воспеть красоту человеческого образа в ваших гимнах Богу. Это одна из уловок, помогающая направить свой ум, свои чувства от греховного к более приемлемому, приличному. На то он и пост, чтобы ваше отношение к действительности поменялось. Пока мы это не изменим, действительность будет влиять на нас.

Я не имею в виду, что мы соглашаемся с этой действительностью, просто фокус меняем. «Ах, как все плохо вокруг! Как бы мне не согрешить!» – говорим мы. Нет, попробуй по-другому: «Как прекрасен этот мир, но как он еще далек от совершенства. И что я, человек, исповедующий Божественное провидение в этом мире, могу сегодня сделать, чтобы стать маленьким инструментиком в руках Бога и хоть как-то повлиять на пока еще не преображенную действительность?» Тогда мы не будем думать, какие инстинкты у нас заиграли при каких-то звуках. Мы, наоборот, подумаем о том, что же это за музыка; кем и когда она написана и по какому поводу. И почему вдруг я в пост ее услышал, для чего мне это? И как я здесь и сейчас работаю над собой, чтобы не считать себя плотяным, а все-таки стремиться быть духовным.

– Ваш комментарий – это ответ и на мой вопрос. У меня под окнами в течение всего лета люди поют, хочется пойти поругаться, особенно в два часа ночи. Каким образом нужно себя вести (не только во время поста), чтобы поменять свое отношение к этому?

–  Это повод начать молиться. Человеческое преображение во многом зависит от знания. Для православного человека и для человека, который хочет узнать о православии, есть разные способы. Можно читать книги: прийти в церковную лавку, купить книги и читать их в свое удовольствие...

– Каким образом получить систематические знания, чтобы они помогли сделать исповедь настоящей метанойей – переменой ума?

– Образование – формирование нужного образа – происходит изначально путем обретения знаний. А дальше идет использование этих знаний в конкретной жизни. Я сторонник того, что образование должно происходить в определенной среде. Когда мы обращаемся к духовной жизни и хотим своего внутреннего преображения, мы имеем возможности найти место, сообщества, способы, чтобы оказаться в такой образующей среде, где мы это образование получаем, учимся нужным смыслам. Мы обращаемся к ним, и с нами происходит метанойя – искреннее покаяние.

Сегодня я представляю Епархиальные курсы религиозного образования и свидетельствую, что на протяжении четверти века это та самая среда, где наше духовное образование реально возможно. За несколько лет, проведенных в этой среде, люди обретают совершенно новое понимание своего образа, который в нас заложен. Я всех призываю обращаться к религиозному образованию, окунуться в эту реальность, находиться в этой общности, в этой среде. Через каких-то год-два результат точно будет заметен.                     

Записали Нина Кирсанова и Людмила Кедысь