Беседы с батюшкой. Христианское отношение к слову

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает настоятель храма преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках протоиерей Александр Абрамов.

– Здравствуйте, батюшка! Благословите наших телезрителей.

– Добрый вечер, Денис, дорогие братья и сестры! Господи нам помоги, сегодня важные вещи будем обсуждать, пусть Господь Слово войдет нам в сердце.

– Сегодня тема нашей передачи – «Христианское отношение к слову». Слово занимает большое место  в жизни христианина. Священное Писание – это слово; проповедь – это слово; молитва – это слово. И почему Господа Иисуса Христа называют Словом?

– Творческий акт Божий («... и сказал Господь, что это хорошо», «... и сотворил Господь» то-то и то-то) для нас наиболее постигаем в слове (в «логосе» по-гречески). И отношение к Богу – как к Слову, как к изречению, становящемуся Плотию… Предвечный Совет Троицы в любви Своей Сына Божьего решает  во Иисусе Христе вочеловечить. Предвечный Совет Троицы готовит Господу Иисусу Христу земную дорогу: и распятие, и воскресение. И вот эта жертва, и истощание, и воскресение есть итог любви Лиц Святой Троицы, который мы можем обозначить как разговор Святой Троицы внутри Ее. Поэтому «слово» есть базовое понятие христианского богословия; вне слова мы не можем говорить о том, как хотя бы приблизиться к пониманию, что происходит в удивительном, полном абсолютно мистической загадки деле спасения рода человеческого, которое Бог решает на Предвечном Совете.

– То есть получается, что слово как бы связующее звено между непостижимым божественным миром и человеческим?

– Слово – это некое понятие, которое нам доступно для понимания и которым описываются на нашем человеческом, все-таки немощном языке все мыслимые понятия взаимоотношений Бога и человека, Лиц Святой Троицы. Они описываются в понятии любви, но действие любви есть слово.

– Каким должно быть слово христианина? Какой должна быть его речь?

– Я думаю, здесь не нужно делать какого-то особенного различия между тем, каким должно быть слово христианина и каким вообще должно быть слово культурного человека. Наша проповедь в ситуациях, в которых мы отстаиваем свои убеждения, должна быть ясной, умопостигаемой, но в первую очередь она должна быть убежденной. «От избытка сердца глаголят уста» – слышим мы в словах Писания. Если сердце у тебя избыточествует, если оно переполнено или, как еще говорит Писание, «ревность по дому Божию снедает» (то есть поглощает), то найдутся слова.

Далеко не все святые отцы были красноречивыми, далеко не все были Златоустами. Мы знаем о гугнивых, которым помогали или даже толковали их собственные слова, но в любом случае нужно стремиться к ясности. И Писание к этому призывает, мы читаем в Новом Завете: «Будет ваше “да” настоящим “да”, а “нет” – “нет”, остальное – от лукавого». И эта ясность есть качество, которое все более и более утрачивается в современной речи. Речь становится замутненной, путаной, порой нарочито усложненной, а в каких-то особых сообществах (например, в научных) существует то, что Александр Исаевич Солженицын называл «птичьим языком»: чем больше сложных терминов, тем труднее человека понять; и кажется, что он умнее.

На эту тему приведу вам замечательный рассказ Юрия Визбора, нашего удивительного барда. Он рассказывал, что как-то, во время высокогорной экспедиции, у них сломался дизель-генератор. Экспедиция состояла из ученых-физиков, они решили его починить без помощи электрика, и два ученых подошли, стали обсуждать, что же там случилось. Один другому говорит: «Вы знаете, мне кажется, это двигатель внутреннего сгорания». Другой говорит: «Да, и при этом очень оригинальной конструкции». Потом вызвали электрика, он пришел и все починил. Это то же самое, что проецируется сейчас на язык: замутненность языка, огромное количество не принадлежащих родной речи конструкций или, наоборот,  упрощение вследствие злоупотребления социальными сетями. Вот две такие «вешки», между которыми балансирует речь некультурного человека.

Говоря о специфике христианской речи, мы должны сказать, что христианская речь в том и состоит, чтобы быть такой, как сказал Спаситель: ясной, убежденной и при этом совершенно не лишенной эмоциональной или какой-либо другой личностной окраски.

– Юмор в речи – это христианское качество?

– Мне кажется, это качество хорошее, а то много сумрачных людей считают, что Спаситель никогда не шутил. А мне, например, так представляется разговор Спасителя с самарянкой (мы не так давно слышали это Евангелие за воскресным богослужением, в пасхальный период всегда читается этот отрывок)... Иисус говорит самарянке: «Иди и позови сюда мужа». – «У меня нет мужа». Ответ Христа: «Хорошо ты сказала: пять мужей у тебя было, и тот, с кем ты сейчас, тебе тоже не муж». Мне кажется совершенно явным образом (я с легкостью представляю эту картину), что Христос здесь улыбается. Он не смеется над этой женщиной, не иронизирует над ней, Он мягко улыбается над несовершенством человеческой натуры. Ему легко было бы сказать: «Ну, понятно, права». А Он, показывая знание, в то же самое время (нельзя сказать – шутит) улыбается. И мне кажется, если речь человека окрашена в тона уместной шутки, если человек в состоянии иронизировать (а умный человек в первую очередь способен иронизировать над самим собой), то это всегда добавляет в палитру хороших, теплых тонов.

– Сейчас идет проникновение в нашу речь иностранных слов, много слов даже не всем понятных: продюсер, мерчендайзер и так далее. Как можно оценить это явление?

– Когда мне говорят: «Я работаю креативным продюсером», – меня это ставит в тупик, я не знаю, что это такое, я просто не понимаю смысл этого словосочетания. Я начинаю пытаться переводить (это трата времени): творческий специалист. Ну, хорошо, это ближе к делу. «Чем Вы конкретно занимаетесь?» Выясняется, что человек занимается тем, что придумывает сценарии, организует режиссуру тех или иных постановок и так далее. Ну так и скажи: автор сценария, режиссер… Это какая-то комичная попытка придать себе большую серьезность. В разных крупных супермаркетах человек, который раскладывает продукты на полки, именуется мерчендайзер. Почему? Что это вообще такое? Ничего, кроме ухмылки, это вызвать не может.

Я думаю, очень верна языковая политика, которая сложилась во Франции. Франция в 60-е годы, на фоне разного рода студенческих движений, претерпевала серьезные волнения и в области использования языка, как ни странно. Так, например, было предложение (оно чуть было не стало законом) упразднить строчные и прописные буквы и точку в конце предложения. То есть писать тексты сплошь, и, дескать, все по смыслу будет ясно. И разные левацкие группы это очень поддерживали. Слава Богу, этот закон у них не прошел, но внимание французского правительства к языку стало очень значительным. Отсюда был введен запрет на использование иноязычных слов (например, в рекламе и на вывесках в тех случаях, если имеются совершенно ясные слова родного языка, обозначающие то же самое). И, в общем, французы в этом смысле являются языковыми снобами. И использование английского языка подвергается остракизму, над этим в образованном обществе принято посмеиваться как над признаком отношения к некультурной среде.

– То есть более здравая позиция – это сохранение своего языка по возможности?

– Ну, без дикости, конечно. Потому что у нас есть всякого рода эпатирующие политики, которые предлагают нам возвратиться к таким словосочетаниям, как самодвижущаяся коляска, и так далее. Я понимаю людей… Был такой замечательный египтолог Борис Тураев, человек дореволюционного происхождения (он умер уже в советские годы и большая часть его творческого пути пришлась на советские годы). Он до конца своих дней железную дорогу называл чугункой, а иероглифы называл гиероглифами. Это понятно, человек был так воспитан, это не манерничанье в его речи. Когда сейчас нам предлагают совершенно невероятные русификации, это тоже попытки схватить язык за какую-то узду. Язык не получится остановить, он будет развиваться, в том числе и за счет впитывания определенного количества иностранных слов, но в то же время не нужно навязывать ему нормы, не проистекающие из строя нашего собственного языка.

– Почему следует воздерживаться от многословия и пустословия?

– Этот вопрос, конечно, только по иронии можно адресовать к священнику, потому что священнику приходится много говорить. Тем не менее мы знаем универсальный рецепт классиков, что словам должно быть тесно, а мыслям просторно. И совершенно ясно, что когда человек очень много и мелко говорит, – ему нечего сказать, он пытается в ходе говорения вырулить на какую-нибудь мысль в надежде на то, что вдруг она спасительно придет, а она чаще всего не приходит. И мы знаем, Михаил Сергеевич Горбачев мог произносить часовые речи, которые при прочтении оставляли впечатление совершенной пустоты, там не было того, ради чего это стоило сказать. «Что Вы хотите сказать? Вы понимаете, с чем Ваше обращение к людям?» Если мы в христианском понимании действуем, то нет смысла говорить, если тебе нечего сказать. Это же настолько очевидно…

Пустословие всегда равнозначно пустомыслию: ты просто заполняешь паузу, ты болтаешь. Болтовня – это ведь попытка просто поддержать разговор при отсутствии сколько-нибудь серьезного повода. А это означает, что это понижает уровень личности. Ты просто балансируешь по каким-то волнам; такой языковой серфинг проводишь и ждешь, когда наконец  все закончится. Это определенное неуважение к собеседнику.

– Есть ли отличие между пустословием и празднословием?

– Я думаю, мы говорим, в общем, о сходных вещах. Празднословие в святоотеческом понимании – это когда говорят о вещах, которые для тебя на данном этапе не имеют никакого значения, а может, и никогда не будут иметь. У нас очень многие православные этим страдают. «Вот, пока не  понимаю, как пройду восьмое мытарство». Ну какое восьмое мытарство? О чем мы говорим сейчас? Мы вообще не понимаем, как мы будем проходить мытарства, что нас точно ожидает в загробной участи. Есть какие-то более или менее апокрифические сказания, есть опыт Церкви, но совершенно не ясно, зачем человеку знать, как именно он будет проходить восьмое мытарство. Веди добродетельную жизнь, живи по-человечески, и тогда ты твердо будешь знать, что тебе сказать Христу в час ответа. Это совершенно празднословный интерес.

Пустословие может быть по поводу чего-то более существенного. Ты обсуждаешь какую-то реальную деловую или житейскую ситуацию и топишь ее в море стершихся, ничего не значащих слов. Вот здесь некоторая разница существует. Я думаю, она примерно такая, какую можно установить, допустим, между любопытством и любознательностью. Любопытство – это пустая любознательность, она ни к чему не ведет. Ты чем-то поинтересовался, в одно ухо влетело, из другого вылетело, ты ничем не обогатился. Между тем любознательность – это стремление узнать нечто важное для тебя и через это поменять свою жизнь к лучшему.

– Как влияют нечистые, злые слова на жизнь человека?

– Один из святых отцов говорит, что человек проклинающий готовит два гроба: один для себя, а другой для того, кого он проклинает. И в христианском мире всякая высказанная мысль может иметь прямые и непосредственные практические последствия. Ты кому-то пожелал зла, дьявол ухватился за эту мысль и стал максимально содействовать тому, чтобы зло пришло, ведь он и есть зло. И ты молишься о ком-то, ты желаешь ему молитвенно добра, и это добро приходит через то, что ты говоришь и думаешь. Материальность мысли, ее незамедлительность в действии очень мало кем понимается, поэтому всякое злое, скверное слово душу пачкает и помогает тому, чтобы дьявол к тебе приблизился, чтобы он с тобой взаимодействовал.

– Есть такая позиция, что бранные, нечистые слова – это как бы неотъемлемая часть русского языка, что это слова, которые могут быть использованы в определенных, каких-то экстремальных ситуациях.

– Филологически это неверно, потому что основная масса компетентных исследований показывает: русский мат сложился в период татаро-монгольского владычества и  принадлежит к тем лексическим пластам, которые были привнесены именно монголо-татарами.

– То есть они чуждые...

– Это не исконные славянские корни, они не находят себе соответствий в общеславянской языковой системе. Это первое. А другое состоит в том, что экспрессивная лексика имеет право на существование, тогда как обсценная, то есть бранная, – нет. Многие говорят: «А что такого? Иногда лучше так высказаться, чем иначе, особенно в рамках художественных произведений». Я не берусь это комментировать, возможно, и существуют ситуации, в которых острое слово, не скверное, может украсить то или иное произведение искусства. Если говорить о чисто духовной ситуации, мне кажется, что применение скверных слов, мата, просто брани выдает скудость языка, а также леность. Тебе не хочется продумывать более точные выражения для того, что ты хочешь сказать, и ты берешь пять затертых «молотков» и ими «забиваешь» очень разные «гвозди».

– К чему приводят несдержанные слова, то есть не сдержанные человеком обещания?

– Мы возвращаемся к словам Спасителя: ваши слова будут «да» – «да» и «нет» – «нет». Люди ведь начинают на тебя полагаться, одной из самых обидных для человека характеристик является та, при которой его считают ненадежным, когда на него нельзя положиться. Выходит так, что его слова не имеют веса. А когда в советское время о людях хотели сказать хорошее, говорили: «Серьезный человек, весомый». Имелся в виду, конечно, не его физический вес, не его упитанность, а то, что его слова имеют вес. А какой? Слово «обещание» равняется выполнению. Слово сказано, оно же и исполнено. И в этой ситуации намного лучше и проще ничего не пообещать, а потом все же сделать, чем пообещать и не выполнить. Слова очень часто, вследствие неисполнения, утрачивают исконный вес, становятся затертыми. Каждый визит какого-нибудь лидера у нас становится «судьбоносным», каждая встреча кого-то с кем-то – «исторической»...

– ...произведение – «гениальным».

– Да. Мы же знаем, как происходит общение, например, в артистической среде: «Старик – ты гений». Слушайте, земля не может вместить такое количество гениев, значит, надо признать, что кто-то из этих людей не гений. А дальше мы очень плавно переходим в область штампов, которыми нередко и Ваши коллеги, конечно, грешат. Дождь по крышам может только «весело барабанить». Почему? Бывает совершенно иначе. Но вот эти затертые слова становятся разменной монетой, их используют бездумно. А бездумное использование слова – как несдержанное обещание. Ты строчишь слова, ты ими не мыслишь, они не от сердца идут и даже не от души, они просто как мелочь в автомате.

– И это может подрывать отношения человека с другими людьми?

– Конечно. Все знают, что много есть у нас экспрессивных выражений, но самое мягкое – «ему соврать как стакан воды выпить». Если такое отношение к слову у человека, то ясно, что с ним лучше не иметь дел. И как у нас говорят: будем это все делить на два. А значит, опять он даже в речевой сфере, которая плотно смыкается с образом поведения, дает понять, просто сигнализирует вовсю, что он неверно поступает, что он не может быть надежным товарищем. А какой он может быть друг? Ведь для нас всегда очень важен момент проверки. «Мне нужна помощь здесь и сейчас, ты можешь помочь?» – «Да, да, но ты знаешь, может, лучше послезавтра?» И очень важно, кстати, уметь отказывать. Мы очень любим всем нравиться и всегда говорим чаще «да». «Ты сможешь мне помочь?» – «Да, но, может быть, чуть позже». «Ты сможешь приехать?» – «Да, наверное». И, собственно говоря, по-христиански очень правильно было бы сказать: «Нет, я не могу».

Я очень часто слушаю любительские стихотворения, и у меня чувство стыда, хочется под диван спрятаться, потому что мне неудобно смотреть на этих людей. Я знаю, что произойдет дальше. «Ну, тебе понравилось?» И ожидается, что я должен сказать нечто обнадеживающее. Я научился говорить: «Нет, лучше не пиши».

– Так и говорите?

– Так и говорю. Мне кажется, кто-то это должен сказать, потому что в этой области я считаю себя хотя бы отчасти начитанным и компетентным. Если все будут говорить: «Давай, давай дальше», а перед тобой откровенный графоман, то мы просто надуем комплексы этого человека, его самомнение, и он будет издавать том за томом «мыльные пузыри». И ему на пользу не пойдет, и другие будут так же мучиться, как мучаюсь я сейчас, выслушивая бездарные вещи, которые надо хвалить.

– Как воспитывать культуру речи?

– Здесь рецепт, по-моему, очень ясный. Надо много читать, много смотреть и слушать: фильмов или спектаклей; или радиочтения книг, которые, например, в советское время ставились, читались, выпускались. Потому что культура речи 60–70-х годов на телевидении, на радио, в кинематографии была очень высокой: безукоризненная манера, вы легко можете вычленить там классическую старомосковскую манеру произношения (она была нормативной). В 40-е годы  выходит замечательный фильм «Пятнадцатилетний капитан» по Жюль Верну, в котором главного негодяя играет Астангов. Ему главная героиня говорит: «Какой же Вы негодяй, Негоро!» А он отвечает прекрасным старомосковским произношением: «О, нет, я не Негоро». Каждое слово, каждый слог артикулирован.

Если человек не начитан, не знаком с литературой самой разной, то у него всегда будет соблазн скатиться в язык «Фейсбука». Я все время дискутирую с одной молодой дамой, говорю: «Почему ты так неграмотно пишешь? Я думаю, ты тогда и неграмотно мыслишь». – «Нет, Вы не понимаете, это специфический язык “Фейсбука”». Я говорю: «А чего здесь понимать? Люди, которые затрудняются, как написать: “карова” или “корова”, – придумали для себя условный свод правил, позволяющий им маскировать свою неграмотность.

– Просто снизить планку – и все.

– Придумывается олбанский язык: «медвед – превед»… Так они в действительности просто затрудняются в том, как написать слово «медведь», и нечему здесь удивляться. Поэтому планка должна быть максимально повышенной: надо много читать, много слушать, много смотреть.

– Верна ли точка зрения, что православный церковный человек не должен читать художественную литературу, а должен сосредоточиться только на церковной литературе?

– Верна ли точка зрения, что человек должен мыслить только левым полушарием и не использовать правое? Или наоборот? Верна ли точка зрения, что нужно дышать только левым легким при наличии того и другого? Мы не делим мир на православный и неправославный, весь мир – творение Божие. «Дождь проливается на злых и добрых, и солнце светит благодатным и безблагодатным», говорит Священное Писание. Мы в любом талантливом, хорошем произведении художественной литературы, какой угодно документалистики всегда найдем то, что заставит нас размышлять. И напротив: бессмысленное, автоматическое, машинальное чтение любой, даже самой яркой святоотеческой литературы будет чтением для галочки, будет обязательно пролистыванием, будет бессердечным чтением, сердце не включится в этот процесс. Ну, прочитал семнадцать томов Иоанна Златоуста…

Я очень часто такой микроэксперимент ставлю и над собой, и над многими из людей, с которыми общаюсь. «Ты можешь привести какую-то наиболее яркую цитату из книги, которую ты только что прочитал? Не главную мысль, не имена героев. Вот что тебе кажется наиболее яркой цитатой из того или иного фильма, книги, спектакля?» И человек теряется, и я сам тоже так же теряюсь очень часто, потому что замыленным взглядом  посмотрел спектакль; думая о чем-то другом, прочитал поучения (гомилии) Иоанна Златоуста. Ты это сделал, теперь можешь сказать: «Я читал Иоанна Златоуста». Только в сердце это не взял, не стал какой-то «губкой», которая впитала эту «влагу».

Поэтому читать надо все хорошее, надо вырабатывать в себе автоматизм, который очень часто можно назвать в данном случае вкусом, чтобы сразу понять, что имеешь дело с поделкой и подделкой, и в дальнейшем для себя решить: у меня есть круг чтения, я собираюсь прочесть то-то и то-то... Даже неплохо это написать на листе бумаги:  собираюсь за десять лет прочитать то-то и то-то, я буду к этому стремиться, и у меня нет времени из-за этого читать плохие книжки. У меня нет времени читать всякие детективчики для вагона метро, у меня нет времени ерундой заниматься».

– Отчего зависит сила произносимого слова?

– Проповедник, и необязательно священник, а просто человек, который обращается к другим людям с попыткой их в чем-то убедить, в первую очередь, конечно, должен быть сам уверен в том, о чем он говорит. Во-вторых (и это самое существенное, наверное), его образ жизни должен соответствовать тем ценностям, за которые он выступает. Ведь у нас во время политических кампаний это очень часто бросается в глаза: какой-нибудь лидер, региональный мелкий чиновник на собраниях перед избирателями говорит о необходимости борьбы с коррупцией, а у него дорогущие часы на запястье. И все ясно. Он все сказал. Он может говорить зажигательно, ярко, но между его образом жизни и пропагандируемыми им ценностями огромный зазор. Людей можно обмануть, вынудить за него проголосовать, но это человек конченый в смысле внутреннего раздора, внутреннего разорения в свете того, что он говорит и что делает.

Лжемитрополит Александр (Введенский) в 20-е годы устраивал диспуты с наркомом просвещения Луначарским. Луначарский доказывал, что Бога нет, лжемитрополит, который был известен как очень яркий проповедник, в присутствии огромного количества людей буквально клал на лопатки Луначарского. Однажды у них был диспут о том, что воскресение Христово немыслимо, и Введенский, войдя в аудиторию, поприветствовал сотни людей (это были в основном крестьяне) словами «Христос воскресе!» И все ответили: «Воистину воскресе!» Диспут сорвался, потому что общее мнение людей было таким. Победил не Введенский, а внутренняя, сердечная правда тех, кто от души сказал: «Воистину воскресе!»

– Почему православные молитвы богослужения написаны особым церковнославянским языком?

– Они написаны особым церковнославянским языком только в нашей Церкви. В каких-то других Церквах они написаны на иных языках, в ряде случаев на национальных  (используются именно живые национальные языки). Если мы говорим, например, о католиках, то у них равное хождение может иметь латинский язык (в этом смысле аналог для нас церковнославянского) и национальный живой язык.

Мысль тех, кто поддерживает идею служения на церковнославянском языке, очень ясна и верна. Надо стремиться к тому, чтобы избегать профанации языка. Иными словами: язык не живой, не действующий в нынешних обстоятельствах как разговорный, позволяет в большей бережности сохранять священные понятия, потому что он не используется, например, на овощной базе или в транспорте. Эта мысль исходно верна. А стоит очень тонкая проблема: как, пользуясь языком не живым, добиваться понятности читаемого и произносимого в храмах? «Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся». Просишь людей: «Переведите это. Что это значит? Вы же должны понимать слова молитв». Это 50-й псалом, который мы каждый день читаем, а то и не по разу. И начинаются затруднения.

Значит, тогда следующий пункт: церковнославянский язык, как и древнегреческий, как и латынь, – это язык, написанный людьми для людей. Это не язык, который составили марсиане; значит, он умопостигаемый. Поэтому не составляет никакого труда (лишь лень этому препятствует) взять русский текст, сопоставить с церковнославянским и стараться следить, например, во время богослужения, за церковнославянскими последованиями, соотнося их с русскими, и тем самым добиваться того, чтобы все было понятно.

За богослужением, бесспорно, все вообще должно быть совершенно ясно, не должно быть никаких темных мест. Бывает так, что в некоторых практиках, епархиях, приходах, например, важнейшие тексты (Апостол и Евангелие) читаются и по-церковнославянски, и по-русски. У нас нет единой практики, это зависит от решения епархиального архиерея, но мы не лишены способности понимать и в церковнославянском тексте. Мы имеем возможность, наверное, и каких-то редакций церковнославянского текста. Такие редакции в ряде случаев напрашиваются, где церковнославянский текст вследствие многочисленных переписываний или ошибок перевода был существенно искажен и при этом смысл его затемнен. Но это серьезная работа, и она должна вестись очень деликатно, чтобы не вызвать каких-то побуждений к расколу. Потому что Никон произвел минимальные богослужебные изменения, и это вызвало серьезные последствия в обществе, которые не преодолены и поныне.

– Как быть, если человек при чтении святых отцов вдруг обнаруживает непонятные слова или места?

– Непонятные слова надо выяснять. Слава Богу, у нас имеются разного рода словари, в том числе и прекрасные симфонии (в общем, это энциклопедия, в которой все базовые библейские понятия приведены с разъяснением и указанием на то, в каких местах они встречаются и так далее). В случае со святыми отцами трудность еще в том, что многие из их произведений переведены очень давно. Это переводы, ориентирующиеся на литературные нормы XIX, а то и XVIII века. Действительно, современному человеку сквозь них пройти очень тяжело, а нередко и сами святые отцы апеллируют к понятиям, которые уже утратили актуальность для современного человека. Например, о рабах идут длительнейшие рассуждения: отпускать их или не отпускать, как с ними себя вести. Или о каких-то реалиях IV, V, VI веков.

Может быть, здесь было бы разумно, если  вы только стартуете в путь чтения святых отцов, если только собираетесь в дорогу, начать с более поздних отцов. Например, с каких-нибудь духовных писем новомучеников и исповедников, людей, которые жили в XX веке, которые к нам ближе. Они ничуть не менее святые и, как и все святые, говорят об одном – о Христе. Но их язык нам яснее, их умственный склад нам ближе просто потому, что мы с ними так или иначе современники. А потом, может быть, придет желание почитать отцов и более древних эпох и если удастся найти хорошие переводы. А лучше всего читать подобные тексты с толкованиями.  Такие возможности сейчас нам всем предоставлены. Тогда все будет намного глубже, содержательнее и интереснее.

– Как прививать культуру слова детям?

– Все, что мы можем сделать для детей, мы можем сделать только через пример. Как неправильно было бы, чтобы мама дома ходила в халате и бигудях, так неправильно, чтобы родители разговаривали друг с другом колко, огрызаясь, второпях. Речь не терпит небрежности. Я, например, когда устаю и замечаю за собой неправильные падежные окончания, сказанные в том или ином слове, обязательно повторю это слово правильно, буду стараться так сделать. Потому что требуется строгость к себе в том, как ты обращаешься с языком, иначе язык тебя накажет. Точно так же и с детьми: надо с ними много читать, много что-то обсуждать. Надо это делать в нормативной речи, и для этого надо самим овладеть ею хотя бы хорошо. Ребенок должен чувствовать, что слово – это драгоценность, что за него надо держаться и беречь его как зеницу ока.

– Спасибо Вам за беседу! Благословите наших телезрителей.

– Дорогие братья и сестры, мы с вами должны лелеять ценность слова, она для нас рядоположная, рядом находящаяся с ценностью нашей веры, преподанной нам через слово родной речи. Анна Андреевна Ахматова писала: «Но мы сбережем тебя, русская речь». Вот давайте мы будем нашу речь беречь и через нее ближе и ближе становиться к Христу Слову. Всего вам доброго!

Ведущий Денис Береснев

Записала Елена Кузоро