Беседы с батюшкой. Наследие святого Силуана Афонского

В петербургской студии нашего телеканала на вопросы о святом Силуане Афонском отвечает председатель Издательского совета Санкт-Петербургской епархии, настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Парголове (Санкт-Петербург) игумен Силуан Туманов.

– С праздником Рождества Пресвятой Богородицы!

– Спаси Господи, с праздником!

Сегодня мы говорим о наследии преподобного Силуана Афонского и о том, как это наследие мы видим в наши дни. Еще хочу поздравить Вас (может, и раньше времени) с наступающим днем ангела. У Вас именины в это воскресенье. Ваш покровитель преподобный Силуан – один из самых ярких и видных святых ХХ века, оставивших после себя письменное наследие, пронизанное любовью и отеческим попечением обо всех нас. И трудно вообще оценить, как мы должны это все сейчас воспринимать, как должны это читать.

– Думаю, когда мы говорим о наследии преподобного Силуана, то имеем в виду даже не только его замечательные сохранившиеся дневники, являющиеся вдохновением для целых поколений монашествующих, мирян, но и его другой вклад. Что я имею в виду? Очевидно, что преподобный Силуан не имел систематического семинарского образования, но тем не менее его духовные прозрения идут совершенно вместе с возрождающимся евхаристическим богословием Православной Церкви. Когда он говорит о любви к Богу, то говорит не о каких-то этических категориях. Он подразумевает, что это выходит из самого существа человека, что все мы составляем единую Церковь и в ответе друг за друга. Отсюда и его основной посыл – молитесь. Молитесь друг за друга, молитесь за всех, постоянно пребывайте в молитве, потому что мы единое Тело Христово.

А что такое евхаристическое богословие? Это преодоление эгоистического существования человека, преодоление восприятия им Церкви как средства личного освящения. Это попытка собрать всех христиан воедино в Чаше и Теле Христовом и тем самым выполнить завет Христов: «да будут все едино». Удивительным образом мы видим, что наследие преподобного Силуана заключается в том числе и в придании определенного направления религиозной жизни самых разных людей. Мы видим, что эти люди перестают довольствоваться только соблюдением внешней формы религиозности, но в первую очередь ставят во главу угла отношения человека с Богом. Человек перестает мыслиться как некое одинокое существо. Господь рядом – в молитве, скорбях, радостях. Это мироощущение изменило Церковь.

Мы видим не только многие храмы и монастыри, посвященные памяти преподобного Силуана. Видим, с какой радостью люди читают его наставления и применяют их в своей жизни. Это самое главное его наследие. Он не просто оставил какие-то тексты, которые мы можем читать или игнорировать. Он дал направление религиозной жизни всего православного мира. Мы в той или иной степени движемся в этом направлении, заданном преподобным Силуаном. Это очень большой вклад в жизнь православия. Тем более удивительно, что он сделан человеком догматически формально необразованным, но, по сути дела, воспринявшим сердцем все основные истины православия.

– Ваша точка зрения оптимистическая в некотором роде. Картина, которая мне представляется: мы все-таки очень далеки от осознания, что участие в литургии, в таинстве Причащения – это средство для объединения всех нас в Тело Христово. Мне кажется, более популярной точкой зрения является то, что это средство индивидуального освящения. Но это средство стало очень популярным в православном мире, то есть огромное число людей сейчас наполняют храмы, чтобы индивидуально освятиться. Это потребительский подход. Не так ли это?

– Естественно, отчасти это так. Преодолеть в одночасье наследие прошлого невозможно. Но тот факт, что люди задаются этим вопросом, что они осознают проблему как проблему, – это уже очень много, потому что если мы видим проблему, то начинаем искать пути ее решения. Надо сказать, глядя на приходскую жизнь Санкт-Петербурга, я могу засвидетельствовать, что очень много людей начинает воспринимать Церковь не как место, куда человек может прийти, получить благодать и уйти, а как место совместной молитвы (по апостольской заповеди). Здесь же как раз ответ на вопрос, для чего нам ходить в церковь, если для этого нет никакой реальной необходимости (что-то освятить, кого-то крестить, отпеть). В церковь надо ходить не для того, чтобы что-то сделать или получить, а потому, что это естественная потребность христиан, выполняющих апостольскую заповедь: собираться вместе в воскресный день и прославлять Христа как Бога. А это прямое следствие того обещания, которое все христиане дают при крещении – отречься от сатаны и быть верным Христу. Поэтому я думаю, что рано рапортовать и какие-то победные реляции писать. Но очевидно, что проблема начинает осознаваться как проблема – и уже несколько десятилетий; и все интенсивнее. Я считаю, это очень положительный момент.

– Чтобы не быть голословными, хочется привести цитату преподобного Силуана Афонского, как раз она относится к тому, о чем Вы сейчас говорили. В главе «О любви» мы читаем такие слова: «Дух Святой есть любовь и сладость души, ума и тела. Но когда душа потеряет благодать… когда умалится благодать, тогда душа будет снова слезно искать Духа Святого и скучать о Боге и говорить: „Скучает душа моя о Господе, слезно ищу Его. Как мне не искать Тебя, Господи? Ты Сам прежде взыскал меня и дал мне насладиться Духом Святым, и теперь душа моя скучает по Тебе. Сердце мое возлюбило Тебя, и молю Тебя: дай мне до конца пребыть в любви Твоей, дай мне ради любви Твоей терпеть все скорби и болезни“».

 Есть ли эта жажда Бога в людях, можно ли их заразить? Мы говорим о том, что Причащение иногда является средством индивидуального освящения, это некий эгоистический шаг христианина для получения благодати. Но есть ли в этом шаге та жажда о Боге, о которой говорит преподобный Силуан?

– Сразу надо отметить, что преподобный Силуан не говорит здесь ничего нового и неизвестного для Церкви. Мы помним, еще апостол Павел писал, что печаль по Богу соделывает покаяние ко спасению. Таким образом, печаль о Боге, по утерянному раю, по радости богообщения – это печаль, заложенная в само существо человека. Человек скорбит. Иногда он понимает, почему скорбит, иногда не понимает, и тогда эта неназванная, неосознанная печаль томит душу каким-то смутным предчувствием. Но в любом случае, как говорил известный человек, душа каждого человека христианка в том смысле, что она тянется к Богу. Осознает ли она, признает ли, верит ли, оформляет ли как-то свои отношения с Богом или нет, но любая душа тянется ввысь.

Поэтому печаль по Богу – это то, что обязательно должно присутствовать в жизни каждого христианина. Если человек этого остро не ощущает, если не понимает, что пропущенный субботний вечер, пропущенное воскресное утро без храма, без совместной молитвы – это впустую потерянное время, время утраты, то, по крайней мере, должен укорять себя, что он этого не ощущает. Понятно, что мы не можем взять и все ощущать, стать совершенными, это смешно. Но человек должен понимать, в какую сторону ему развиваться.

Преподобный Силуан открыл нам коридор, о котором мы многие десятилетия, столетия даже не подозревали. Он вдруг открывает нам целые горизонты размышлений и направлений, а кто и в какой мере лично продвигается в этом направлении – каждый человек даст ответ перед Господом Богом. Я считаю, события, о которых сейчас мы часто говорим (столетие катастрофы 1917 года), – это как раз события, которые, при всей своей негативной составляющей, оказали положительное влияние на Церковь. Люди задумались о печали, о беде, горе. Они стали задаваться вопросом, почему они, живя в православной благополучной стране, внезапно всё потеряли. Ответ на этот вопрос иногда обескураживает, иногда более-менее жесткий, но очевидно, что этот вопрос подводит как раз к мысли о печали по Богу. От Бога отворачивается человек, но Бог не отворачивается от него. Однако человек, отворачиваясь от света, попадает во тьму. Именно поэтому осознание неестественности этой тьмы, неестественности зла заставляет снова обращаться к Богу, обращаться поворачиваясь.

В эти сто лет, как мы знаем, в какие-то годы загоняли православие в подполье, держали в довольно жестких рамках. Потом началось какое-то возрождение, открытие внешних форм. Все эти годы способствовали пониманию человеком своего отношения к Богу именно в категориях печали. Кто-то печалился просто об утраченном Отечестве, а кто-то начинал осознавать, что мы глобально утратили Отечество в сущностном, очень серьезном, глубинном смысле; что каждый из нас независимо от национальности, страны и так далее – потерял то Отечество, из которого когда-то наши праотцы были изгнаны. Эта печаль по чему-то, чего мы не имели лично, – очень интересный момент в религиозной жизни каждого человека.

– Вопрос телезрителя: «От каких недугов и страстей Вы посоветуете молиться батюшке Силуану?»

– Спасибо за вопрос. В первую очередь, думаю, преподобному Силуану стоит молиться именно тогда, когда мы осознали то, о чем говорили только что. Что в нас мало любви, мало тоски по Царствию Небесному, мало ощущения того, насколько важно посещение храма. Но я знаю, что на Святой Горе молятся преподобному Силуану в том числе и от головной боли. Думаю, если Вы обратитесь к преподобному с такой просьбой, не исключено, что Господь поможет Вам и исцелит от того или иного недуга. Но самое главное, конечно, молиться преподобному, чтобы он даровал удивительный дар любви к Богу и – очень важно – дар неосуждения ближних.

Мы помним из жития преподобного, когда к нему подошли с требованием осудить происходящие события в Советской России. В другой ситуации у него попросили, чтобы он осудил кого-то из монахов, на что преподобный сказал: «Вы меня видели осуждающим кого-то, разве я рассуждал на эти темы? Ну и сейчас не буду». Это прекрасный ответ и прекрасное отношение. Думаю, преподобному Силуану в первую очередь как раз надо молиться для стяжания дара неосуждения ближних. Помоги нам, Господи, это очень важно.

– Спаси Господи! Позвольте процитировать преподобного Силуана, в некотором роде это относится к тому, что Вы сказали: «О, как кротко и терпеливо и мы должны исправлять брата своего, чтобы был праздник на душе о его возвращении! Дух Святой учит душу неизглаголанно любить людей».

Вы сказали о неосуждении – наверное, это только начало любви. А любовь совершенная, наверное, в самопожертвовании. Есть ли понимание у нас в православном мире того, что стяжание Духа Святого действительно должно давать любовь?

– В православном мире, несомненно, такое понимание есть (другой вопрос, насколько отдельные представители православного мира разделяют это понимание). Конечно, есть. Это видно по плодам, по тому мирному и спокойному настроению, которое бывает на приходе, по тому, как мирянин или священник беседует с другими людьми. Любовь… Но мы знаем, что есть библейская отправная точка, от которой мы начинаем рассуждать о любви и о ступенях любви. Отправная точка любви – это увидеть в другом такого же, как и ты сам, но при этом другого, то есть имеющего право быть другим. Нам кажется это очевидным, как иначе? Но это было совершенно неочевидно для довольно жесткой и жестокой жизни несколько тысячелетий назад. И когда говорится о любви к людям, не являющимся членами твоей семьи, твоего народа, это звучит скандально. Поэтому проповедь Христова отторгалась очень многими Его современниками иудеями. Как это так, какая любовь может быть к тем же римлянам? Тем не менее слово Христово абсолютно универсально.

Поэтому первая ступень любви – признание за другим человеком права быть таким же, как и ты. Это, еще раз подчеркну, очень трудно. Даже сегодня мы подчас не готовы признать за другими людьми право поступать так, как они поступают. Право быть другим. Вот мы сейчас говорим о неосуждении, а это как раз сторона признания за человеком права быть другим. Он не обязан быть таким, как мы хотим, каким мы его видим. И как только мы начинаем так относиться к другому человеку, у нас появляется неосуждение и смиренномудрие, потому что мы начинаем понимать: не наша гордыня является мерилом всех вещей. Через это мы начинаем преодолевать собственный эгоизм. Вот начало любви. А потом мы уже начинаем читать апостола Павла и видим дивные, прекрасные определения: любовь долготерпит, милосердствует и так далее. Это следующая ступень. Какие бывают следующие ступени, думаю, мы узнаем в Царствии Небесном, если попадем туда.

– О познании Бога у преподобного Силуана тоже есть небольшая глава. Существует деление в умах верующих, когда мы кого-то признаем знающим Бога, а кого-то признаем только верующим. Преподобный Силуан об этом пишет так: «Вот тайна: есть души, которые познали Господа; есть души, которые не познали Его, но веруют; а есть и такие, которые не только не познали, но и не веруют; и среди них есть даже ученые люди». Как Вы считаете, если мы таким образом будем делить людей, не впадем ли в еще большее осуждение?

– Смотря с какой целью мы проводим это разделение. Если с целью не прилепляться ко злу и творить благо, то это не осуждение. Вспоминается, как преподобный Силуан отзывался о своем отце. Он говорил, что это был человек совершенно необразованный, он даже молитву «Отче наш» читал на слух и произносил ее с ошибкой: «хлеб наш насущный даждь нам днесть». Но при этом у него была абсолютная мера любви. Помните известный случай, когда преподобный в пятницу накормил отца свининой?.. Его отец ждал полгода, чтобы сообщить ему о том, что Силуан был не прав. И не смутить его, не соблазнить этим.

– «Ел я как стерву»…

– Да, вы понимаете, если мы с вами будем полгода ждать, чтобы сообщить человеку, что он не прав, то, наверное, достигли определенной меры любви. А мы подчас немедленно рвемся в бой, чтобы сообщить всему миру, что кто-то не прав, еще кому-то это сказать. Тем самым мы как раз и проводим греховное разделение: мы, наши любезные и те, кто против нас. А преподобный Силуан говорит совершенно о другом. И говорит с болью, с желанием помочь тем людям, которые по тем или иным причинам не имеют еще веры в Бога, этого религиозного отношения к окружающей жизни, не ищут Бога в своей жизни. Его слово запечатлено болью и любовью. А наше слово, как правило, – эгоистическим стремлением настоять на своем мнении. В этом кардинальная разница. Проблемы нет в том, чтобы систематизировать, сличать, различать. Проблема в том, ради чего мы это делаем и с каким инструментарием. На основе того, о чем мы сейчас говорили, можно сказать вот что. Человек может быть образован богословски, но не иметь никакой меры любви и тут же с надменностью и презрением осадить какого-то простеца, который осмелился что-то сказать не так. А может, как преподобный, не иметь никакого богословского образования, но иметь полную меру любви при этом.

Это не значит, что не нужно образование, что все имеющие любовь должны быть простецами. Нет. Это значит, что каждый из нас должен всегда включать голову, когда он что-то сравнивает, кому-то хочет что-то сказать, кого-то укорить. Почему укоры и назидания, проповеди и наставления не достигают своей цели? Потому что они произносятся без реального сожаления о невежестве или духовной скудости тех, кому человек говорит свою проповедь. Слово Христово проникало до сердца каждого слушателя, потому что каждый понимал, что он небезразличен Христу Богу. А мы подчас говорим абсолютно правильно, но наши слова не воспринимаются как слова сожаления, а лишь как слова обличения. Такое слово всегда будет отвергаться.

Поэтому, как раз говоря о наследии преподобного Силуана, думаю, нелишне подчеркнуть и этот момент – не пренебрегать простецами, не пренебрегать образованием. Помните, сказано в Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова: помни завет Всевышнего и презирай невежество? Не невежду, а невежество. Презирай грех, люби грешника. У преподобного это постоянный лейтмотив. Кстати, в русле его высказываний появилась целая Афонская школа. Мы прекрасно знаем: преподобный Паисий Святогорец, Иосиф Исихаст – это люди, переосмыслившие опыт православного богословия через свою личную практику, молитвенную практику в первую очередь. Их сочинения тоже сейчас открывают нам Афон. Думаю, они как раз открывают Афон со спасительной стороны. Человек может никогда не бывать на Афоне, но, читая их сочинения, менять свою жизнь, свою душу, стараться не презирать людей, стараться слушать. Это не значит, что мы должны с радостью воспринимать любую чушь, которую говорят люди. Это значит, что мы должны разделять, что в человеке является собственно греховным, и постоянно видеть этот огонь образа и подобия Божиего, его уважать. Если мы научились так жить, мы следуем прямому совету и наследию преподобного Силуана. Если не научились, надо хотя бы осознать это как проблему.

– Но для того чтобы научиться, нужны учителя. В Церкви иерархия имеет, можно сказать, центральное значение в духовной жизни каждого христианина. Преподобный Силуан пишет очень любопытные слова о пастырях: «Великое лицо – иерей, служитель у престола Божия. Кто оскорбляет его, тот оскорбляет Духа Святого, живущего в нем. Если бы люди видели, в какой славе служит священник, то упали бы от этого видения. Если бы сам священник видел себя, в какой небесной славе стоит он (совершает свое служение), то стал бы великим подвижником, чтобы ничем не оскорбить живущую в нем благодать Святого Духа». Вам не кажется, что в современном секулярном обществе священник все ниже низводится в смысле благоговейного почитания его как носителя Святого Духа?

– Как мы помним, несколько десятилетий назад священников вообще убивали, сажали в тюрьмы за то, что они не отрекались от Святого Духа. Как именно относится секулярное общество к священнику – вопрос не столь важный. Я думаю, очень отрадным фактом является то, что подавляющее большинство епископата и священнослужителей Русской Православной Церкви считают своим долгом хотя бы раз совершить паломничество на Гору Афон и приобщиться к тому удивительному образу жизни, той благодати, которая там есть. Это помогает им осознать и свою пастырскую и архипастырскую ответственность.

Я милостью Божией был на Святой Горе около десяти раз и могу сказать, что от этого, конечно же, не становишься святее. Но  начинаешь что-то видеть, чего не видел раньше, замечать в том числе в себе в первую очередь. Я считаю, что для покаяния (не для самокопания, а именно для осознания своих грехов, своей немощи), в том числе и для поддержки, для укрепления в выбранном пути паломничество на Святую Гору довольно важно. Так как, подчеркиваю, это довольно массовое явление (братия Святой Горы уже стонет – постоянное, постоянное паломничество из России). Думаю, тот взгляд, который преподобный Силуан имел на высоту священного сана, так или иначе сообщается и паломникам.

Таким образом, мы видим, что, по крайней мере, осознание высоты и святости своего служения есть у очень многих священнослужителей. Возможно, и у всех. Я не могу говорить за всех, но могу сказать, что в Петербурге я вообще не встречал неблагоговейных священнослужителей. Не приходилось мне. Может быть, просто повезло, но не встречал. Это люди, действительно жертвенно относящиеся к своему служению. Тут уже и маститые протоиереи, и молодые священнослужители – это удивительные люди, которые иной раз даже показывают добрый пример более опытным священникам. Поэтому думаю, что видение преподобным Силуаном священного сана – в русле православного восприятия священства. Оно характерно вообще для всей Церкви. Конечно, в жизни любого священника бывают какие-то холмы, долины; если не падения, то понижение уровня. Сейчас можно вообще говорить о каком-то выгорании. Но испытания и проблемы бывают у каждого человека. Если человек с верой и надеждой обращается ко Господу и старается все-таки ответственно относиться к своему служению, думаю, эти испытания можно преодолеть.

Один архимандрит, настоятель одного из известных монастырей, а ныне епископ в Казахстане, как-то сказал: «Страшно, когда у священника есть престолобоязнь». Почему я об этом вспомнил? Я думаю, когда священник (и преподобный об этом тоже говорит) регулярно, не реже раза в неделю, совершает Святую Евхаристию, предстоит перед престолом Божиим и чувствует, что он не просто один, сам по себе, служит, а является выразителем истовой, искренней, горячей веры стоящих за ним людей, что он предстоятель,  стоит перед Богом за всех, кто за ним, чувствует свое единение с паствой, то он действительно как столп горящий. Это помогает что-то менять в своей жизни.

– Я начал свой вопрос именно с иерархии, с авторитета учительства. Как Вы считаете, есть ли у современных мирян понимание и осознание того, что священник действительно является ярким носителем благодати Святого Духа, которая дается в священстве?

– Думаю, у разных людей по-разному это восприятие проявляется, но в целом – конечно. Другое дело, что есть другая опасность – видеть в священнике некоего оракула. «Батюшка, скажите, продавать корову или нет…».  Тем более если священник не отвечает на этот вопрос, говорит: «Погодите, вы не о том думаете…» – «А, это не такой священник, неправильный, давайте искать правильного». Это другая крайность. Но в целом у нас благочестивый верующий народ; естественно, люди признают за священством высокий уровень учительства. Если священник не говорит ничего противного учению Церкви, то у него есть определенный кредит доверия среди прихожан.

Бывают, как преподобные Варсонофий и Иоанн говорили, какие-то заблуждения. Даже у святых отцов встречаются несогласования с Писанием, друг с другом, потому что они пришли в Церковь уже с багажом внешней учености; у них не было причины, не было случая этот багаж проверить на соответствие чистоте учения. И они начинают какие-то свои мысли выдавать за учение Церкви. Например, очень хорошо это заметно по совершенно уродливым отклонениям. Допустим, царебожие, когда святой царь страстотерпец Николай называется соискупителем человеческого рода. Это уже совершеннейшая догматическая нелепица и ересь. Но это крайность. А в целом кредит доверия у духовенства есть.

– Можете ли Вы рассказать о том, как святые участвуют в нашей жизни? Конечно же, на примере преподобного Силуана, ведь у Вас тоже есть свой опыт, переживание общения с ним.

– Есть вещи, о которых лучше не рассказывать, в первую очередь потому, что нецеломудренное отношение к ним, высказывание их даже в благочестивом ключе может духовно смутить и повредить и самому рассказчику, и кому-то из слушателей. Но думаю, не открою Америку, если скажу, что святые принимают очень яркое участие в нашей жизни.

Могу, например, рассказать случай, который был у меня на Святой Горе. Как-то мы после молитвы в Пантелеимоновом монастыре поехали в паломничество в болгарский монастырь Зограф. Это сейчас Зограф – вылизанный, очищенный монастырь со множеством паломников, новыми гостиницами, довольно насыщенной жизнью. А тогда это был монастырь, рассчитанный на полторы тысячи человек, в котором жили десять-двенадцать монахов. Естественно, там были коридоры, куда люди не заходили годами, был толстый слой пыли… Сейчас там храм чистенький. А тогда паломники приезжали раза два в году, и было в храме довольно пыльно. И вот я помню, мы приехали из Мордовии, где владыка Варсонофий очень заботился о том, чтобы все храмы были чистые, опрятные, чтобы не было никаких паутин. И вдруг мы видим такое запустение. Я возвращаюсь из монастыря, помыслом немного осуждаю, думаю: ну что ж такое? Ладно, трудно что-то отремонтировать, но взять тряпку пыль стереть – трудно, что ли?

И вдруг на пристани нас встречает один из монахов, имя которого я не будут называть по понятным соображениям, и начинает с нами разговаривать. А надо сказать, что афонская братия вообще немногословна и совершенно не болтлива. Они знают, для чего туда пришли, и просто так празднословить никогда не будут. А он вдруг начинает со мной разговаривать, мол, откуда Вы приехали, как всё… Я немножко удивлен, говорю: «Да вот были сейчас в Хиландаре, в Зографе». Он говорит: «Да? Интересно. А ты знаешь, я тут прочитал книгу…» Это вообще удивительно, чтобы с тобой монах вдруг начал делиться этим, и я понял, что происходит что-то необычное.

Монах продолжал: «Книга одного грека, в которой он рассказывает, как на Пасху решил угостить своего духовного отца тортом. С этим тортом он пришел к нему и говорит: „Отче, Христос анести, покушай, разговейся!“ На что духовник ему говорит: „Слушай, я эти торты постоянно ем, что мне торт? Давай его отнесем моему духовнику, наверх“. Тот немножко смутился, он же для своего отца это приготовил. Но – послушание! И вот они идут с этим тортом по каким-то тропинкам, выше в гору, находят келью его духовника, стучатся в дверь: „Христос анести, отче, мы принесли тебе торт“. – „Какой торт? Да вы что?! Я тут молюсь за вас, у меня подвижничество, а вы мне показали торт, и я буду теперь о нем думать, в помыслах буду согрешать. Вы зачем это сделали? Ну-ка уносите!“»

Дальше этот монах поворачивается ко мне и говорит: «Мы бы с тобой подумали, что тот отец в прелести. Как можно говорить о своем подвиге, о своей молитве, что это вообще такое? А этот грек в книге пишет: „Действительно, что же мы наделали, мы соблазнили, искусили этого духовника. Зачем мы торт вообще понесли, какой грех  совершили!“ И в таком самоукорении он вернулся обратно с горы... Ну ладно, я пойду по делам».

И вот я стою, и у меня в голове этот рассказ совершенно четко совмещается с увиденным в Зографе. Можно сказать: вот они лентяи, пыль не могут протереть. А можно сказать, что они настолько глубоко ушли в молитву (они действительно молитвенники, отцы Зографа очень серьезной жизни), что на это внешнее уже не обращают внимания. И спустя несколько лет, когда Зограф поднялся очень высоко внешне, я вспомнил эту историю и понял, что как раз положительный взгляд, неочевидный для нас, на то, что это все-таки в первую очередь молитвенники, оказался правильным. Потому что когда у них появилось большее количество братии и послушников, появилось кому стирать пыль. Но самое главное у них уже было – погруженность в молитву за весь мир.

Эта история напомнила мне, во-первых, о том, как мир духовный близок ко всем нам. Потому что не просто так подошел монах. Не думаю, что ему было откровение: «иди на пристань и расскажи Силуану это все». Но думаю, то, о чем мы говорили в самом начале нашей беседы (воспринимание Церкви как единого сообщества христиан, движимого единым Духом Святым), и способствует появлению таких ситуаций. Думаю, это один из случаев. Таких историй еще несколько можно рассказать, но это как раз яркое проявление того, как близок Господь к нам, как близки к нам святые. Естественно, это очень волнует, это ободряет. Ты понимаешь, что твоя духовная жизнь имеет какую-то надежду, что ты не просто так что-то делаешь, а у всего этого есть цель. Думаю, это и есть та самая благая реакция, то, ради чего святые и входят в нашу жизнь, не ограничиваясь Царствием Небесным, принимая участие в наших судьбах.

– Можно сказать, откровением всей жизни преподобного Силуана были слова Господа: «Держи ум твой в аду и не отчаивайся». Фраза трудная к пониманию. Как Вы считаете, такие откровения, которые даются великим подвижникам, стоит ли на себя примерять, натягивать, как-то подражать подвижникам такого уровня?

– Думаю, конечно, стоит. Ведь то, что открыто одному человеку, может быть воспринято и другим человеком. Другой вопрос, как это понимать. Держать ум свой во аде – это значит признавать себя действительно недостойным милости Божией. А не отчаиваться – это помнить о том, что Господь милостив. Не признавая себя достойным, не наглея, мы тем не менее и не отталкиваем руку Божию.

Что такое отчаяние? Это отталкивание помощи Божией: ах, для меня все закрыто. Но это неправда! Не все закрыто. Да, много проблем, трудностей, мало выходов из тех или иных ситуаций, но не все закрыто. Если мы будем так понимать фразу преподобного Силуана, то она применима к жизни каждого христианина. Мы понимаем, что мы много «накосячили» в этой жизни, что мы совершенно не достойны милости Божией. Но при этом также понимаем, что Господь милостив и у каждого из нас есть надежда; и эта надежда на спасение совершенно не позволяет нам впадать в отчаяние, уныние, скорбь (в ту скорбь, которая губительна, а не в ту, которая приводит к покаянию). Таким образом, эта фраза вполне применима к жизни христиан.

– Но не кажется ли Вам, что она пессимистична в некотором роде?

– Она в первую очередь реалистична. Вообще Церковь и ее святые угодники должны в первую очередь нам не какие-то возвышенные истории рассказывать о чем-то вообще, а показывать реальную картину нашего состояния. Это как у врача. Если мы будем ходить вокруг да около, не расскажем подробных симптомов, то нам не назначат лечения. Если врач тоже будет руководствоваться какими-то условно возвышенными вещами, то он просто не увидит реальной болезни. Реальность такая, какая она есть. Мы говорили, что есть определенные проблемы в восприятии пастырского служения духовенства, проблемы с наличием любви в обществе, осуждение, деление на своих и чужих и так далее. Все эти проблемы есть, и об этом обязательно надо говорить, их надо видеть. Если мы будем делать вид, что ничего не существует, то не сможем и ничего вылечить. Поэтому эта фраза вряд ли пессимистична.

А иначе все равно что вести автомобиль с закрытыми глазами, потому что чего на дороге может быть плохого? Там все прекрасно, человек создан для радости, как птица для полета, поэтому закрываем глаза и едем куда-нибудь. Думаю, несколько метров можно даже проехать в таком счастливом состоянии, а потом будет крушение. И мы видим по примеру жизни наших соотечественников, что такие крушения происходят регулярно и постоянно, потому что люди закрывают глаза на реальность, на нашу поврежденность грехом и на готовность Бога принять нас поврежденными для преображения. Что плохого в том, чтобы увидеть реальную картину мира? Ничего, наоборот, только польза.

Ум во аде – это четкое видение своей греховности. Это то, что необходимо каждому христианину, иначе наша жизнь становится каким-то лубком, пародией на христианство (по примеру крайне харизматических сект, у которых только «аллилуйя, Иисус любит тебя»). Да, Иисус нас любит, но дальше-то что? Кто Меня любит, сказал Господь, заповеди Мои соблюдет. Не так все просто. Как раз видение того, насколько плохо мы соблюдаем заповеди Христовы – это очень хорошо, потому что это помогает нам видеть, что и как нам надо исправлять в своей жизни. Поэтому я бы не сказал, что эта фраза пессимистическая. Пессимистической была бы фраза без продолжения – держи ум во аде.

– Вы говорите об осознании грехов, о возможности их врачевания. Хочется снова обратиться к преподобному Силуану и его словам: «Господь дал в Церкви Святой пастырей, и они служат в образе Христа, и им дана власть прощать грехи Духом Святым». Но каким образом это прощение связано с реальным исправлением?

– Это разные стороны единого действия покаяния, потому что о прощении грехов говорит Христос в Евангелии. Это слово очень важно, его нельзя как-то отвергнуть. И не стоит этого делать. Покаяние подразумевает изменение сознания. Думаю,  одним из элементов этого прощения грехов является как раз благодать Святого Духа, которая помогает человеку увидеть пути исправления того, что он сделал, и идти дальше по пути ко Христу, а не от Него. Поэтому прощение грехов нельзя понимать в том пошлом смысле, который укоренился в светском обществе: не согрешишь – не покаешься. Прощение грехов не в том, что человек перестал быть виноватым в чем-то, что сам поступок куда-то пропал. Нет. Прощение грехов состоит в примирении и соединении с Церковью, как об этом и говорится в одной из молитв таинства Исповеди. Примирение с Церковью – вот оно, прощение грехов. Мы не перестаем быть грешниками, мы прекрасно понимаем, что, выйдя после исповеди, мы еще не святые. Тем не менее таинство для того и предназначено, чтобы внешними действиями сообщать человеку невидимую благодать Святого Духа. Невидимую, но действенную и очень важную. Именно поэтому преподобный Силуан подчеркивает важность таинств, важность церковного образа жизни, важность на личном пути спасения обязательно вплетать свой личный путь спасения в общецерковное направление.

Ведущий диакон Михаил Кудрявцев

Записала Маргарита Попова