Беседы с батюшкой. Оптинские новомученики

В московской студии нашего телеканала на вопросы телезрителей отвечает архимандрит Мелхиседек (Артюхин), настоятель храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Ясенево (московское подворье Оптиной пустыни).

– Сегодня 18 апреля – день памяти трех убиенных на Пасху 1993 года оптинских братьев: иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта. Наша сегодняшняя передача посвящена их памяти.

Двадцать три года назад произошло это событие, в то время Вы были насельником Оптиной пустыни и можете рассказать об этом.

– Я насельник Оптиной пустыни до сих пор. Сейчас нахожусь в командировке, но я брат Оптиной пустыни, несмотря на то что служу в Москве на Оптинском подворье. На самом деле я был участником этих событий, все было на моих глазах. Памятно и это событие, и жизнь оптинских братьев.

Сначала поговорим о том событии, которое случилось двадцать три года назад. Вспоминается пасхальная служба. Когда мы вышли на крестный ход, многие взяли иконы, как это и полагается, и интересно, что икону Воскресения Христова нес отец Василий – на нем словно уже была определенная печать, потому что спустя какое-то время он ушел на небо к воскресшему Христу, победившему смерть.

На пасхальной заутрене, как известно, все стоят в белых облачениях. Идет пасхальная заутреня, пасхальный Канон, потом священники заходят в алтарь. В это время кто-то один должен совершать проскомидию – часть богослужения, которая предшествует Божественной литургии: нужно заранее заготовить Агнца, становящегося во время Божественной литургии Телом Христовым; а вино станет Божественной Кровью Христа Спасителя. Совершать проскомидию досталось отцу Василию. В алтаре священники христосовались («Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!») и три раза по-монашески целовали друг друга в плечо. Когда я подошел к Василию, он стоял возле жертвенника. Я обратился к нему со священническим приветствием: «Христос воскресе!», а он в это время пошутил, что ему не было раньше свойственно: «А я уже воскрес». И показал глазами на свое облачение, потому что все мы были в белом облачении, а он уже в красном, так как начинал богослужение и облачился заранее. Потом он уже мне ответил: «Воистину воскресе!» Вот такое у него было предчувствие; или какая-то особая печать была на нем.

Пасха прошла, как обычно, радостно; братья разговелись в трапезной после окончания богослужения, а потом стало известно о случившемся. Мы были с отцом наместником в его корпусе, когда прибежали отцы и сказали, что в монастыре что-то случилось: сначала был пасхальный звон, потом он вдруг резко оборвался; что-то случилось с отцом Василием – он лежит на улице. Поскольку я заведовал лазаретом в то время, то сразу побежал к отцу Василию из кабинета отца наместника и увидел его лежащим на дороге из монастыря в скит. Я понял, что не надо здесь, на земле, что-то делать, а нужно на носилках уносить Василия в машину или лазарет. Побежал за носилками, а когда вернулся, его уже отнесли в храм.

И тут стали известны подробности того, что же все-таки произошло. А произошло следующее: во время колокольного звона инок Ферапонт и инок Трофим были на колокольне, и тот человек, который их убил (имя его уже не помню, а фамилия была Аверин), заточенным с обеих сторон тесаком с надписью на лезвии «666» ударил в спину одного и другого, – там же, на колокольне, они и скончались. А отец Василий еще пожил, мы ехали с ним на «Скорой помощи», довезли до больницы. А сначала его положили во Введенском соборе перед мощами преподобного Амвросия Оптинского. Когда мы ехали в машине, его лицо уже было бледное, потому что была страшная кровопотеря. Я тогда ему сказал: «Брат, держись!» И услышал от него одно слово: «Хорошо». Он собрался с силами, чтобы произнести его. Через один или два часа он скончался от кровопотери.

Потом этого человека (убийцу) нашли по записи в записной книжке. В числе людей, которые должны были быть им убиты, оказались его родные и близкие, они и сообщили в милицию. Через три дня он вернулся в Козельск, в родной дом, и там милиция его уже взяла. У него еще был обрез. Я видел следственную запись, на которой он дает показания о том, что произошло. Он рассказывает:

– Вы знаете, что монахи – враги сатаны, и я хотел достать до Бога через них.

– А что ты хотел делать?

– Я хотел на крестном ходе стрелять в монахов.

У него с собой была двустволка, заряженная картечью. Когда у него спросили: «А почему ты этого не сделал? Почему не стрелял во время крестного хода?», он ответил: «А мне было жалко мирских, потому что мне нужны были только монахи».

– А что ты хотел делать дальше, если бы выстрелил?

– У меня хватило бы времени отбежать, перезарядить ружье и убить себя. Чем я лучше их?

Вот такая у него была логика. Я видел эту запись своими глазами. И еще он говорил: «Они хорошие ребята, и мне ничего плохого не сделали, но я хотел до Него (Бога) достать через них. А вы знаете, что они сейчас в раю? И это так же очевидно, как дважды два – четыре». То есть в одной голове вот такая каша, какая-то логика бесовская, но он сам рассказывает о своей мотивации, своем посыле. Он был афганцем, и видимо, имел афганский синдром, еще начитался каких-то книг, а самое главное, был под воздействием голосов. Он говорил, что его все время преследовал голос. Святые отцы как раз и говорят, что единственная возможность избавиться от этого – это молитва, духовная жизнь, исповедь перед священником. Но у него этого не случилось. Его цель была – отомстить Богу за неудавшуюся жизнь. Если бы он смог этим поделиться, у него был бы какой-то выход. Поэтому счастливы те люди, которые имеют духовника и возможность рассказывать о своих навязчивых помыслах священнику как врачу.

Братья были похоронены на территории монастыря, и сейчас многие свидетельствуют о том, что когда приходят в эту часовню и обращаются за помощью и молитвой, то реально получают благословение Господне, вразумление, наставление, утешение, какую-то помощь в духовной жизни. Когда я бываю раз в месяц в монастыре, то вижу, что кресты на могилках в этой часовне все в записках: кто-то в уме молит о помощи, а кто-то выражает это через записку с просьбой. И когда у меня возникала та или иная проблема относительно монастырской жизни, то я тоже молился и на себе реально видел ту помощь, которая совершается по молитвам братьев.

Когда я ехал на передачу, мы думали об одной теме, но так случилось (давно у вас не был), что мой приезд совпал с 18 апреля, поэтому Сам Бог велел вспомнить про это событие и про то, какой была их жизнь, про то, что предшествовало их кончине. Интересно, что в письмах отца Василия есть такие слова: «Мучеником делает не только мученическая кончина, но произволение». И вот по их жизни видно, что они стали мучениками еще до мученической кончины.

Отца Ферапонта Господь призвал из Бийска; сначала он там жил, потом переехал в Ростов-на-Дону, где в советские времена (в 1988 году) устроился в кафедральный собор дворником, чтобы послужить Богу. Настоятелем собора тогда был митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир (Сабодан), почивший предстоятель Украинской Православной Церкви. И когда будущий отец Ферапонт услышал, что открыта Оптина пустынь, он доехал до Калуги и оттуда пришел пешком в Оптину, а это примерно 80 километров.

Один насельник, который до сих пор живет в Оптиной пустыни, вспоминает: «Я тогда дежурил на воротах, а он пришел после 11 часов вечера. Было такое благословение: после 11 часов вечера ворота закрываются, а открываются только в 5 часов утра, перед началом богослужений. А мне запомнился человек (не запомнить его было нельзя, он был рыжеватый, с вьющимися волосами до плеч), который, когда подошел к воротам, перекрестился, встал на колени и молился перед воротами. Я подумал: вот это произволение! Но если вступать с ним в какой-то диалог, то надо идти кого-то будить (благословения нет), поэтому, думаю, ладно – найдет где переночевать. Когда утром ворота открылись, я удивился: он или уже стоял на коленях, или до сих пор стоял на коленях. Богослужения в монастыре начинаются в 5.30 утра, а в 5 часов утра открываются ворота для паломников. Непонятно: простоял он всю ночь или самый первый пришел к этим вратам? Я уже тогда увидел в этом молодом человеке что-то необычное». Вот так и получилось. Он прожил в монастыре всего три года (с 1990 по 1993 год), был с 1955 года рождения, на момент убиения ему исполнилось 38 лет.

Что запомнилось о нем, так это его всегдашняя молчаливая жизнь. Иногда братья подходили к нему и спрашивали: «Ты говорить хоть умеешь?» Он отвечал: «Умею». А скуфейку носил закрытой по брови, но в праздники она на сантиметр приподнималась. То есть у него такой аскетичной была внутренняя жизнь, сокровенная жизнь с Богом. Когда братия просила его помочь в алтаре читать записки Великим постом или в большие праздники, то он говорил: «Я недостоин быть в алтаре». Для каждого православного мужчины, который помогает в храме, большая радость и честь служить пономарем, быть в алтаре, помогать священнику, многие осмысленно, осознанно и похвально стремятся к этому послушанию, а он, наоборот, стоял в стороне. Здесь как раз вспоминаются слова одного из святых отцов, который говорил, что Бог открывается не пытливому умом, а смиренному сердцем; «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». И это глубочайшее смирение и самоуничижение как раз и сделало его готовым для Царства Небесного, потому что серп посылается тогда, когда пшеница уже созрела. Поэтому он, наверное, по своей внутренней жизни уже созрел для жизни вечной. Запомнилась его крайняя аскеза, молчаливость и постническая жизнь. Тогда мало снимали, но есть фотографии, где он заснят в профиль, и на них видно, что его талию можно было обхватить двумя руками, так он подвизался.

А вот отец Трофим, наоборот, полная противоположность отцу Ферапонту. У него было много послушаний: был за свечным ящиком, был старшим трактористом, старшим звонарем, старшим пономарем. Братии тогда было мало, у каждого было несколько послушаний. Сейчас в монастыре около 180 человек братии, 60 священников, около 30 иеродиаконов, то есть это уже целая Оптинская лавра. Жизнь была довольно интересная и насыщенная. Отец Трофим часто разговаривал с паломниками, и многие со стороны осуждали его: что это он всем все объясняет, с тетками общается, рот не закрывается… А на самом деле он следовал наставлениям святых отцов. С одной стороны, если человек молчун, но в своем уме разговаривает со всеми, летает везде, мечтает обо всем, то он не молчальник, а самый настоящий болтун, потому что не имеет возможности говорить, но желает говорить. И наоборот – епископ Игнатий Брянчанинов пишет: «А есть люди, которые целый день говорят, но говорят о Боге, и только о Боге. Таких людей можно назвать молчальниками, потому что, сказав много слов, они не сказали ничего лишнего».

Когда у него спрашивали: «А как Вы в монастырь пришли? А чем Вы занимались до монастыря?», он отвечал: «А это к делу спасения не относится. Итак, чтобы покаяться и причаститься, надо…», – и сразу выводил разговор в нужное русло, что касалось конкретно самого человека, его души, его спасения, а о себе не говорил ничего лишнего, говорил только то, что касается церковной и духовной жизни.

Мы знаем о том, что каждому благому делу препятствует лукавый; когда человек возжаждет спасения, сразу возникают тысячи препятствий на пути. Например, взять крещение… Мы с отцом Василием в Оптиной пустыни на первых порах крестили в колодце преподобного Пафнутия Боровского. За территорией монастыря тогда еще не было храмов, а в самих монастырях, как вы знаете, не крестят, есть специальные храмы для этого. Сейчас у нас есть храм преподобного Илариона Великого, который находится за территорией монастыря, там и крестят, а тогда ничего этого еще не было, монастырь только-только поднимался из руин. Но уже тогда возникла нужда в крещении, потому что в 1988 году приезжали молодые люди, которые, пожив в Оптиной какое-то время, высказывали желание креститься. Это было второе крещение Руси, потому что государство о тысячелетии Крещения Руси сказало очень громко, во всеуслышание. Тогда в Москве было всего 48 действующих храмов; священники в субботние и воскресные дни крестили по тридцать–пятьдесят человек; по пятнадцать–двадцать человек в будни.

И когда люди приезжали в Оптину креститься, тоже возникали препятствия. Назначали день – а у человека температура тридцать девять градусов, человек решил приехать – два пробитых колеса; и мы всех предупреждали: как только решите креститься, знайте, что тут же начнутся, казалось бы, непреодолимые препятствия, будьте к этому готовы. Так случилось с отцом Трофимом. Когда он собрался уезжать из дома в Оптину пустынь, то потерял паспорт и деньги, которые накопил на дорогу. И тогда он своим близким сказал: «Хоть по шпалам, но пойду в Оптину», – такая была у него решимость. Помните, я сказал в начале передачи, что мучеником делает произволение. Так и здесь: да, он потерял документы, но больше месяца надо было выправлять всякие справки, чтобы доказать, что паспорт не украли, но как только он сказал эту фразу, что уйдет в Оптину по шпалам, тут же друзья помогли с деньгами, и он обратился в паспортный стол. У нас же русская пословица: не подмажешь – не поедешь; сделали какое-то подношение для ускорения дела и выправили паспорт. Вот так Господь помог, потому что человек решился, а на решимость всегда приходит помощь Божия, как говорил старец Амвросий Оптинский: «Боже, поможи, да и ты, мужик, не лежи».

Вспоминается сокровенная монашеская жизнь: в старой Оптине все жили в келье по одному, сейчас уже такой духовной роскоши нет – в монастыре места мало, братии много, счастливы жить и по два-три человека. Отец Нил, насельник Оптиной пустыни, рассказывает, что он жил с отцом Трофимом за фанерной перегородкой и все было слышно. Он поражался мужеству отца Трофима, его произволению на мученичество, потому что монашество – это бескровное мученичество, как сказал кто-то из святых отцов. Отец Нил вспоминал, как инок Трофим приходил усталый после трудового дня (он имел несколько послушаний), но не оставлял монашеского правила.

Это правило берет свою традицию еще из старой Оптины, потом его переняла Троице-Сергиева лавра (первые насельники Оптиной пустыни как раз были из Троице-Сергиевой лавры). Архимандрит Евлогий (Смирнов), сейчас он митрополит Владимирский и Суздальский, был первым наместником Введенской Оптиной пустыни, и он благословил ежедневно совершать монахам это монашеское правило. Оно включает в себя три канона (канон Спасителю, канон Божией Матери, канон ангелу -хранителю), Акафист Спасителю, а по пятницам – Акафист Божией Матери, одну кафизму, две главы апостольских посланий и одну главу из Евангелия, а еще так называемую «пятисотницу»: триста Иисусовых молитв, сто молитв Божией Матери, пятьдесят молитв ангелу-хранителю и пятьдесят молитв всем святым. И на все это уходит час или полтора, а если кто-то медленно читает, то два часа; кто-то что-то опускает, но отец Кирилл (Павлов), который благословил это правило, сказал: «Умри, а правило прочитай! Все падения монахов начинаются с оставления ими их монашеского правила». Отец Нил рассказывает, что инок Трофим это правило читал, а он под это правило засыпал и вместе с ним, считай, молился, потому что тот читал вслух, а через фанерную перегородку все было слышно. Отец Трофим делал это неукоснительно, каким бы уставшим ни был. Это тоже пример жертвенного и мужественного служения Христу.

Отец Трофим еще работал в переплетной мастерской, а книг тогда было очень мало, это сейчас их десятки и сотни тысяч, изданных уже с 90-х годов. Он умел делать очень многое, и то, что делал, делал наилучшим образом, а в переплетную мастерскую напросился, чтобы быть ближе к книгам. И бывало так, что братия приносила какую-нибудь старую книгу (или свою, или доставшуюся от родственников), отдавала в переплет, а вернуть ее должны были через три-пять дней. Зная, что ее надо вернуть, он ночами читал книгу, а потом с красными глазами шел на полунощницу, которая до сих пор начинается в монастыре в половине шестого утра. Во сколько надо встать, чтобы уже быть в монашеском строю в половине шестого утра? Многие насельники вспоминали, что он вставал на колени для того, чтобы поусерднее помолиться, и на коленях так и засыпал в молитвенной позе, потому что ночь была бессонная.

Когда к нему приходили паломники или братья на беседу, он говорил: «Полунощницу никогда не пропускайте», то есть он считал, что самое ценное в жизни монаха – не пропустить утро, самое дорогое время для Христа. Кстати, старец Варсонофий Оптинский говорил: «Во время литургии Христос распинается за нас, а во время утрени мы распинаемся ради Христа», потому что самое сладкое время сна у людей бывает под утро. Люди в среднем делятся на «сов» и «жаворонков», но счастливы те, кто с вечера может заснуть (у них нет бессонницы), а утром встать как огурчик, такие люди называются «жаворонками», но больше все-таки «сов». И когда у нас была беседа в Покровском храме, я спросил у людей, кто ложится до одиннадцати часов, – руки подняли десять процентов, до двенадцати часов – пятьдесят процентов, до часу ночи ложится еще тридцать процентов людей, то есть выяснилось, что люди в основном ложатся в двенадцать часов или в час ночи. Отцу Трофиму было нелегко, но все-таки он на это шел. То есть был у него такой внутренний подвиг. И получается так: один молчит ради Христа, а другой говорит ради Христа целый день, – и подвиг того и другого принял Христос.

Вспоминается непосредственное соприкосновение с отцом Василием. Он тогда был послушником Игорем Росляковым. Это был 1988 год, самое начало восстановления монастыря. Первое богослужение началось летом, 3 июня, на празднование в честь Владимирской иконы Божией Матери в самом первом храме. Когда начались крещения, мы познакомились с ним поближе. Крестили в колодце преподобного Пафнутия Боровского – это был бревенчатый сруб три на три метра, старинный, еще с тех времен, и глубина была примерно два с половиной или три метра. Решили, что это и есть самая настоящая крещальная купель, правда, вода там была плюс четыре градуса. Послушник Игорь помогал крестить. В храме совершался чин исповеди, потом чин оглашения, отречения, потом мы крестным ходом шли к этому источнику и там крестили. Я однажды пошутил: «А ты плавать-то хоть умеешь?» (А он был мастером спорта по водному поло, играл за сборную университета, там были невероятные спортивные успехи. Он был такой треугольный: правое плечо больше левого, потому что все время правая рука была задействована в игре.) И тогда он мне ответил, что немножко умеет плавать. Я ему говорю: «А вас учили в случае чего откачивать?» Он говорит: «Вроде учили». Мы ставили в колодец лестницу, крещаемый спускался по лестнице в эту ледяную воду, а он держал человека за руку, в то время как я трижды погружал его в воду. То есть он был моим ассистентом во время таинства Крещения. Вспоминается вот такая его скромность, когда он ответил, что немножко умеет плавать.

Вспоминаются отрывки из писем отца Трофима, где он пишет: «Дорогие мои родные и близкие по крови и по рождению (желаю, чтобы были и по духу), молитесь обо мне, потому что вы можете мне помочь только молитвой, чтобы я стал настоящим монахом, и если сами встанете на путь духовной жизни». У него были многочисленные братья и сестры, не пришедшие тогда еще к вере. «И запомните, в монастыре я не потерял, а нашел!!!» Так крупными буквами были написаны эти слова с тремя восклицательными знаками. «А все, что касается шмоток, еды и стяжания, – пишет он, – то, от чего мы все очумели, не имеет перед Богом никакого значения, перед Ним важна только чистая жизнь и вера в Него». И в конце концов так и получилось: его мама приняла монашеский постриг и жила в Оптиной пустыни, а братья и многочисленные племянники потом стали ездить в Оптину пустынь. Я слышал, что многие из них благодаря такой его жизни и кончине пришли потом к вере.

Здесь возникает такой вопрос: для чего? Почему в расцвете сил Господь забрал их? Отцу Василию было 33 года, отцу Ферапонту – 38, а отцу Трофиму – 39 лет. Казалось бы, столько могли сделать для Церкви. В отце Василии вообще намечался оптинский старец, потому что он был духовно рассудительным, у него были прекрасные проповеди, он сам вел строгую монашескую жизнь, у него уже были задатки глубокого, духовного человека. И вдруг так обрывается жизнь… У Златоуста есть такие слова: «У Бога пользы больше, чем наказания». Их жизнь всколыхнула многих людей, родных, близких, друзей отца Василия по спортивной команде, мама отца Василия приняла монашеский постриг с именем Василиса, а до этого все они даже и не задумывались о вере. А когда узнали, что он стал священником в Оптиной пустыни и его убили на Пасху, пошла молва, знакомство с его жизнью: как он к вере пришел, почему вдруг все оставил, люди начали задумываться, интересоваться, приходить к вере, между собой общаться. И сейчас на их могилу в часовне в Оптиной пустыни приезжает много людей, которые, конечно, едут и в саму Оптину пустынь. Когда я бываю в монастыре, вижу эти бесконечные очереди, и паломничества, и молитвы, которые совершает наш православный народ.

Осталась книга духовной писательницы Нины Павловой, которая почила в прошлом году. Она по крупицам собрала воспоминания об оптинской братии, и сложилась довольно интересная книга. Конечно, книга небесспорная, есть свои интерпретации и нюансы, но в целом сложился образ о братии. Это мы их застали, но многие их не видели и не знали, и остались эти воспоминания, которые какой-то свет проливают на внутреннюю жизнь этих подвижников веры и благочестия.

– Вопрос телезрительницы: «Глава 11-я Евангелия от Матфея: «Иоанн же, услышав о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?» А почему? Ведь он уже крестил Иисуса. Почему у него такое сомнение? Или как это понимать?»

– Я сейчас сразу не соображу, потому что когда это вырвано из контекста и когда ты на одной волне, сложно сразу переключиться на другую. В скором времени у нас будет отец Артемий Владимиров, он специалист по Новому Завету, мы ему переадресуем этот вопрос. Тем более у нас сейчас конкретная тема.

Кстати, вспоминается еще один момент. У каждого из них было предчувствие скорой смерти. Отец Ферапонт раздал зимние вещи, а отец Трофим был еще резчиком по дереву и раздал столярные инструменты. Многие братья, которые с ним работали, думали: чем же он будет работать? Им был совершенно непонятен этот шаг. Про Трофима рассказывал священник, который с ним сослужил: он был старшим пономарем, и был один, это сейчас в Оптине по четыре-пять пономарей, а тогда был один и со всем управлялся. И когда священник на второй неделе Великого поста, после того как потребил Святые Дары, подошел взять просфорку и антидор и стал запивать, то подошел Трофим и сказал: «Ну вот, теперь можно и разговеться». Священник удивленно спросил: «А ты что – до сих пор не ел?» И тот от неожиданности, что выдал себя, говорит: «Мы привычные». То есть получилось, что он семь дней поста ничего не ел. Сейчас редко кто так подвизается. Оптина на таких первых подвижниках и строилась. Из таких маленьких вещей, оброненных фраз складывается образ человека. В то же время он никаким постником не выглядел, а всегда был с народом, общался. Мы если день-два не поедим, у нас уже язык не ворочается, а вот у него была какая-то благодать, избранность, какая-то печать подвижничества, решимость быть с Богом, на которую как раз и дается благословение Господне.

Эти годы и памятные даты еще и еще раз переносят нас к этим удивительным людям, из жизни которых можно что-то почерпнуть. Можно идти путем сокровенной жизни, как отец Ферапонт, или служить людям, братии и Церкви, как Трофим, который, кстати, всем старался угодить. Он был трактористом и пахал не только монастырские огороды, но и огороды тех людей, которые жили в то время вокруг Оптиной пустыни. Тогда держали большие хозяйства, по 15–20 коров было, народу вокруг Оптины жило довольно много. Сейчас уже дачники в основном живут, а тогда бабушки просили помочь, и Трофим старался успеть помочь и им. Ему за это доставалось от начальства, надо было быть в одном месте, а он оказывался в другом, опаздывал на монастырское послушание, так как чужой огород пахал, но старался людям помочь и угодить, потому что помнил слова апостола: «Будем любить друг друга не словом или языком, но делом и истиною», – и он исполнил эту заповедь любви.

Вспоминается, что когда зашли в келью отца Василия, то нашли апостольское послание с закладкой на странице: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил, а теперь мне готовится венец жизни… Не только мне, но и всем возлюбившим явление Его (то есть Христа)». Удивительные слова! Как будто о самом отце Василии: отец Василий вместе с апостолом тоже мог бы сказать такие слова.

Вспоминается его последняя проповедь, которую он по скромности начал словами апостола Павла: «Хотя вы это и знаете, но я не перестану напоминать вам, ибо отшествие мое уже близко» (то есть «меня не будет, и я хотел бы успеть все это вам передать, чтобы вы запомнили и следовали этим путем»). И вдруг отец Василий начинает проповедь именно с этих слов. В этом тоже видится, что какая-то печать на нем уже была, потому что даже братия заметила, что Великим постом у него была какая-то чрезвычайная сосредоточенность, самоуглубленность. Он нес послушание сначала благочинного, потом помощника благочинного, вроде это предполагало какую-то суету, наблюдение за братией, как она несет послушания, а у него было внутреннее самоуглубление; наверное, чувствовал, что какие-то мелочи надо уже отставить, жить более собранно, жить главными вопросами покаяния и спасения души, чтобы никого не обидеть ни словом, ни делом.

Кстати, книга Нины Павловой «Пасха красная», которая много раз уже переиздавалась, является для народа живым свидетельством и живой памятью любящих сердец, оставивших свои воспоминания об убиенных братьях.

Звонок телезрительницы с благодарностью и впечатлениями от паломнической поездки в Покровский храм в Ясенево.

– Спасибо за добрые слова, на самом деле этот звонок тоже, наверное, не случайный. Я тоже приглашаю всех в Покровский храм, который освятил Патриарх Кирилл 27 декабря. Это уникальный храм: верхний храм посвящен Покрову Пресвятой Богородицы, где можно своими глазами увидеть мозаику в византийском стиле: около 2,5 тысячи квадратных метров – редкое явление в современном монументальном искусстве. А нижний храм Михаила Архангела имеет копии величайших христианских святынь: часовни Гроба Господня, Рождества Спасителя, копии Голгофы, копию Камня Помазания, темницы, Гефсиманской часовни Успения Пресвятой Богородицы, колонны сошествия Благодатного Огня, копию водоноса из Каны Галилейской.

Вы сможете увидеть это все своими глазами, помолиться у этих святынь, потому что наш храм называют Вторым Иерусалимом на окраине Москвы, он располагается рядом с окружной дорогой. Кстати, Страстную неделю мы проводим как раз перед этими святынями, перед Голгофой, на Камень Помазания опускается Плащаница. В Великую Пятницу Плащаница хоронится непосредственно в Гробнице Спасителя, запечатываются двери, которые распечатываются в пасхальную заутреню, вечером в Великую Субботу, перед началом крестного хода. И с этого начинается пасхальное богослужение, когда сначала снимается печать, потом отверзаются двери Гроба Господня, выносится икона Воскресения Господня и начинается пасхальный крестный ход. Уникальное богослужение в уникальном месте!

Не случайно был звонок телезрительницы, наверное, для того, чтобы и вас тоже подвигнуть посетить это святое место. Мы все знаем о Новом Иерусалиме в Истове, сейчас восстанавливается этот Воскресенский монастырь, который построил патриарх Никон, и туда надо обязательно совершить паломничество, а также и в наш Покровский храм в Ясенево. Добраться к нам можно на метро: станция «Ясенево», первый вагон из центра.

 

Ведущий Денис Береснев
Расшифровка: Елена Кузоро