В смысле. Проректор по научной работе Екатеринодарской духовной семинарии, профессор КубГУ Андрей Остапенко

Нужны ли нам гонения? Как понять, достоин ли человек учить других и можно ли трудиться без уныния на протяжении сорока лет? На эти вопросы ответит физик, путешественник, доктор педагогических наук, отец четырех дочерей, автор и исполнитель бардовской песни, профессор Центра дополнительного образования Московской духовной академии, проректор по научной работе Екатеринодарской духовной семинарии, профессор Кубанского государственного университета – Андрей Остапенко.

– Андрей, у Вас так много социальных статусов и ипостасей. Вам сложно представляться случайному попутчику в поезде – кто Вы, чем Вы занимаетесь? У Вас есть классическая самопрезентация?

– Классическая самопрезентация очень проста. Наверное, самый важный статус – учитель. Я всю жизнь мечтал быть им; собственно говоря, таковым и являюсь. Люблю работать с детьми и с теми взрослыми, которые работают с детьми, это мое главное дело.

– При этом Вы еще успеваете и путешествовать. Эти поездки носят не всегда пространственный характер, они больше, наверно, метафизические?

– Есть два типа моих путешествий. С одной стороны, я достаточно часто бываю в командировках, куда меня зовут прочитать лекции для учителей и священников – в разных духовных семинариях и епархиях. С другой стороны, есть некие путешествия, которые связаны с тем, где я хочу побывать. Я посетил достаточно экзотические места, где есть христианские святыни и где русский человек вообще никогда не бывал.

– Что это за места?

– Последняя моя поездка была в деревню Аль-Ур в Центральном Египте, которая теперь называется «Деревня мучеников». Двадцать парней из этой бедной деревни 10 лет назад, в 2015 году, поехали на заработки в Ливию, которая на тот момент еще была богатой африканской страной. Там они попали к игиловцам, которые их захватили и требовали принять другую веру. Парни отказались это сделать, и их публично, на берегу Средиземного моря, под камеры (это было выложено в Интернете) казнили. Они не православные – монофизиты, копты, но сохранили настолько чистую, искреннюю веру во Христа, что у них есть чему поучиться.

В той деревне я задал одному парню простой вопрос: «Адель, скажи, пожалуйста, кого ты любишь больше всего в жизни?» Он на меня посмотрел как на ненормального человека, мол, что за странный вопрос задаешь. Выпалил мгновенно: «Как кого? Бога! Родителей, своих сестер и братьев, свою воскресную школу». Сколько бы я этот вопрос ни задавал здесь – семинаристам, кому угодно, крайне редко слышал, чтобы кто-то мгновенно, не задумываясь, отвечал: «Я люблю Бога». А там это совершенно нормально. Там чувствуешь искренность, чистоту: Будьте как дети, ибо таковых есть Царствие Небесное.

В коптских храмах меня поражает количество молодежи и детей, чего, к сожалению, в наших храмах мы пока не видим. Хотелось бы, чтобы было так.

– Как можно копировать и вставить в нашу реальность тот импульс? Вы как учитель видите пример добродетельного отношения к жизни, стремления к Богу. Каким образом это можно привить здесь?

– Скопировать точно невозможно, потому что у нас нет гонений. Христиане-копты в 2012, 2013, 2014 годах пережили ситуацию, когда их убивали просто за то, что они христиане. У нас сегодня, будем откровенны, нет гонений на Церковь. В этом смысле наша Церковь и мы как православные находимся в достаточно расслабленном состоянии: нас никто не бьет, не гонит, не убивает. Поэтому для того, чтобы понять черствость нашего сердца, надо съездить туда.

– Скажите, без этого Вы не смогли бы понять черствость своего сердца?

– Я сознательно крестился в 27 лет. До этого был честным советским учителем, верившим в советские идеалы. Изначально была русская религиозная философия. Когда в 90-е годы все открылось (Соловьев, Бердяев, Трубецкой один, Трубецкой другой), мы это читали взахлеб. Потом вдруг понимаешь, что за этим есть еще святоотеческая традиция, которая несравнимо глубже. Изначально было увлечение русской религиозной философией. В 90-е годы зачитывались Ильиным, Соловьевым, Бердяевым, Сергеем Булгаковым. Все это так внезапно выплеснулось!

– Как это поменяло Вашу жизнь?

– Тридцать с лишним лет назад мы познакомились с отцом Алексеем Касатиковым, и казалось, что мы всю жизнь друг друга знаем. Ему было, наверное, 28, мне – 30. Он тоже физик, мы познакомились на научной конференции. Батюшка и повенчал нас с супругой. Знакомство с ним во многом было каким-то толчком. Мы нашли друг в друге людей синхронных, в чем-то созвучных. Потом он у меня защитил кандидатскую: фактически он является моим духовным наставником, а я у него – научным руководителем, такой симбиоз. Потом наши дети подружились, они ведь тоже ровесники.

– Есть встречи, которые дарит Господь… Как могла бы сложиться Ваша жизнь, если бы Вы не свернули сюда, в Русскую Православную Церковь?

– Сколько у меня было таких поворотов! Первый – в 1988 году, когда я переехал с Украины. Представляете, если бы я сейчас там остался? Когда меня пригласили работать на Кубань, я согласился. Второй поворот – это воцерковление. В 90-е годы, когда советский атеизм ушел, кто-то шарахнулся в оккультизм, в агни-йогу. Я к этому чуть-чуть прикоснулся и понял, что это не мое. Слава Богу, нашелся хороший друг и наставник, с которым все пришло в порядок, и дальше я понял: это мое. Двадцать лет назад, будучи в Краснодаре, мы разговорились с деканом педагогического факультета Свято-Тихоновского университета, он меня совершенно неожиданно пригласил прочитать лекции. Потом это привело к тому, что меня в неполные сорок лет впервые пригласили читать лекции в Московской духовной академии. Я все не мог понять – достоин ли я того, чтобы это здесь вести? Вот уже двадцать первый год...

– Как обстоят дела с достоинством?

– Знаете, Троице-Сергиева лавра – это то место, без которого я себя уже не представляю. Мне звонят: «Андрей Александрович, Вы можете в этой сессии прочитать дистанционно?» И я говорю: «Вы что? Как вы можете лишить меня возможности жить у преподобного Сергия? Вы издеваетесь? Я лучше за свой счет приеду».

– Расскажите этот механизм принятия решения: достоин или нет, когда другие люди зовут Вас на эту должность… То самое двадцать лет назад: кто я такой, чтобы там, в Лавре, вещать священству?

– Я помню это ощущение, когда на третьем этаже Московской духовной академии висела фотография отца Павла Флоренского; дескать, он в этих стенах преподавал. Я в это время был увлечен чтением его трудов и подумал: «Ого, ничего себе. В этой аудитории читал отец Павел Флоренский». Это мое внутреннее замешательство было достаточно долгим. Наверное, года два-три я не до конца чувствовал, что нахожусь в своей тарелке. Знаете, что стало переломным? Высшие богословские курсы – это курсы для мирян, и на них съезжались люди со всей страны, даже из-за границы, из ближнего и дальнего зарубежья. Только после того, как эти люди начали меня приглашать в другие города и страны, я внутренне почувствовал, что, наверное, что-то могу и что-то у меня получается. Рядом, в соседних аудиториях, преподавали Алексей Ильич Осипов, Михаил Михайлович Дунаев, и, конечно, было не по себе, я это хорошо помню.

– Есть какой-то внутренний барометр, чтобы почувствовать, где заносит, а где действительно нужно что-то сделать?

– Барометр здесь очень четкий. Как только выходишь с лекции и думаешь, что у тебя все классно, замечательно получилось, – точно надо себя тормознуть. Полезли тщеславие, гордыня. Как только ты выходишь довольный с лекции, надо дать себе оплеуху и сказать: «Все, из тебя поперло». Ни в коем случае нельзя выходить довольным, а иногда это происходит.

– Сколько бывает на этом пути остановок, когда чувствуете: не хочу, не могу видеть этих людей, слушать их глупые вопросы? Бывает такое опустошение, уныние, что думаете: «Я каждый год читаю эту лекцию, вроде вы всё поняли, и опять все с нуля. Какой смысл?» Есть ли такие моменты, когда кажется, будто воду в решете носишь?

– Есть такое понятие у психологов – профессиональное выгорание. Я пока не понимаю, что это. Без трех месяцев сорок лет работаю в школе и в педагогике – во мне нет эмоционального, профессионального выгорания, внутреннего чувства, что хватит. Да, я иногда устаю – и еду в Лавру заряжать батарейку.

– Зачем же Вы, Андрей, живете? И в чем Ваш смысл?

– Для меня вопрос сложный. Есть три вопроса, на которые мы должны помочь нашим детям ответить: кем быть профессионально? каким быть нравственно? во имя кого быть в смысловом плане? Смысл – во имя Вышнего и ближнего. Мы говорим: «Человек должен нести ответственность». Она подразумевает ответ перед Вышним и перед ближним. Мне иногда говорят: «Андрей Александрович, Вы говорите на лекциях, что в человеке должен быть страх Божий». Но ведь это не страх наказания, а сыновний страх быть недостойным. Я боюсь быть недостойным своего земного отца и Отца Небесного. В этом смысл: будь человеком, живи достойно, чтобы потом ты встретился с Отцом, а Он не сказал тебе: «Ты что, сынок, такое отчебучил?» Я педагог, и мой профессиональный смысл заключается в том, чтобы каждому помочь ответить на вопросы: кем быть? каким быть? во имя кого быть?

– А теперь ваша очередь: задайте вопрос себе – в чем же ваш смысл?

Ведущая Елена Деревщукова