Учимся растить любовью. Ребёнок наоборот

Если вам до боли знакома ситуация, когда вчерашний милый малыш вдруг превратился в маленького тирана - начал топать ногами, убегать на улице, ругаться и даже драться - скорее всего, это означает, что его настиг первый серьезный возрастной кризис, который приходится на возраст двух-трех лет. Избежать кризиса не удастся, но пережить его грамотно помогут советы психолога Екатерины Калачиковой.

В гостях психолог Екатерина Юрьевна Калачикова.

– «Ребенок наоборот» – звучит очень интригующе. Я сразу несколько приоткрою завесу перед нашими телезрителями: мы будем говорить о кризисах, когда ребенка, по выражению самих родителей, будто подменили. Мне кажется, каждые родители знают, что такое «ребенок наоборот»: «Только что у меня был такой милый мальчик или такая замечательная девочка, а тут вдруг что-то случилось».

А что же случилось? И как это переживать? Расскажите, пожалуйста, когда начинаются эти самые кризисы и как к ним можно подготовиться хотя бы морально?

– Начинаются они с самого начала. Рождение – это тот самый кризис, потому что кризис – это переход от чего-то одного к чему-то другому. В случае с рождением это максимально наглядно. Потом такие переходы случаются с человеком достаточно часто на протяжении жизни, так как развитие в какие-то периоды идет достаточно спокойно и накопительно, а в какие-то – дает скачок, поэтому настолько заметна разница.

Этот кризисный момент всегда непростой. С одной стороны, беспокоит ощущение, что все так резко изменилось, это вдруг требует настолько много ресурсов всех участников ситуации... Но, с другой стороны, это как раз тот самый момент, когда открываются новые двери.

Если речь идет о родительстве и детстве, то родители видят, как много происходит по-новому, и ребенок может напитаться новым опытом. Набравшись этого опыта, пожив в этом процессе, он выходит на качественно новый уровень и дальше уже живет по-другому.

– Первое, от чего мы должны оттолкнуться, – это норма, что ребенок вдруг неожиданно становится другим?

– Даже можно сказать, необходимость. Если эти кризисы смазываются или проживаются недостаточно хорошо по каким-то причинам, то психологи говорят, что рано или поздно человек к ним возвращается. Потому что дальнейшее полноценное развитие невозможно. Как будто частичка души остается в том месте, где что-то было не до конца прожито. И, конечно, наиболее естественно и здраво, если все проживается в свое время, если каждый кризис проходит по-настоящему.

– Давайте пройдемся по каждому кризису так, чтобы родитель смог опознать этот кризис и чтобы мы его как бы наделили определенного рода инструментарием, пользуясь которым он смог бы пережить этот кризис правильно, чтобы в дальнейшем ребенку не пришлось компенсировать это каким-то другим образом.

– Есть кризисы, которые невозможно обойти, как, например, кризис рождения. Как бы родитель ни хотел, его очень трудно не заметить: многие вещи происходят в естественном ключе. Но обычно маме гораздо легче, когда она понимает, что период сложный, что это адаптация, привыкание и узнавание друг друга.

Обычно женщина в этот период может быть сильно напугана, потому что она не любит сразу своего ребенка или не чувствует, что ему сейчас нужно, холодно ему или жарко, и  болезненно это переживает. Важно, чтобы мама понимала: это адаптация, это переходный период, им с ребенком нужно наживать этот опыт.

Нужно, чтобы мама и ребенок узнавали друг друга и потихонечку друг к другу адаптировались. Мама узнает малыша, и это является хорошим подспорьем для того, чтобы малыш привык к новой среде.

Второй кризис обычно называют «кризисом первого года». Надо сказать, что эти возрастные кризисы проявляются в разном возрасте. Трудно сказать, что кроме кризиса рождения все остальные кризисы обычно не стартуют с днем рождения ребенка. У кого-то они наступают чуть раньше, у кого-то чуть позже. Очень часто они связаны с развитием нового этапа в мышлении. Но их стандартизировали.

«Кризис первого года» – это когда малыш приобретает свободу воли. Физически он уже может от мамы отбежать и понимает, что у него этой свободы появилось гораздо больше, чем было до этого. Вначале он с мамой был един, они были одним существом, даже биологически. С рождением он биологически отделился, а психика у них еще одна на двоих. Они так чувствуют друг друга, что с точки зрения психики они пока еще единый организм.

Когда ребенку стукнул год, он уже понимает, что есть «хочу – не хочу», такая свобода воли у него уже появилась. Но своего максимума эта история достигает как раз к тем самым трем годам. Иногда это называется «ужасное двухлетие».

У некоторых деток это стартует с полутора лет, когда происходит личностный скачок в развитии ребенка и он понимает: «Есть моя воля, а есть мамина, и я могу маме сказать: нет. Причем даже если, например, я бы и хотел чего-то, но теперь от себя в этом смысле могу отстраниться, даже здесь я могу проявить свою волю и сказать: нет».

Родителям часто бывает сложно, непонятно, потому что это очень нелогично. Вплоть до смешного: если даже предложить ребенку конфету в тот момент, когда он в активном проживании этого кризиса, то он и на нее может сказать: нет. Он говорит это «нет» повсюду, в любой ситуации и не дает возможности родителям как-то к этому пристроиться.

Если с рождением связаны свои сложности и кризис первого года все равно происходит более естественно, то кризис двух или трех лет – это то самое «ужасное двухлетие», это «ребенок наоборот». Этот кризис очень трудно не заметить. И очень часто родители, особенно старательные, довольно сильно напуганы.

Им кажется, что либо что-то идет не так, что случилась какая-то беда, нужно как-то спасаться, либо у них чувство обиды очень сильное – им кажется: «Все для него сделаю! Я и подстраиваюсь, стараюсь, чтобы он нигде не расстраивался, не плакал. Можно как-то его подстраховать?» А это не работает. Что бы ты ни делал, невозможно сделать так, чтобы ребенок не «неткал», не плакал, не устраивал истерики в большей или меньшей степени – в зависимости от своего эмоционального устройства.

Это обидно: ты для него все, а он тебе в ответ подкладывает свинью. Часто это ярко проявляется и в речи, когда, например, ребенок, который только-только начал говорить, кричит что-нибудь типа «мама козел». У мамы прямо мурашки по коже от того, что он может так проявлять свой характер, такие обидные вещи для мамы делать.

Следующий кризис – это кризис семи лет. Но мы сейчас немного больше постоим в этом кризисе «ребенка наоборот», в ужасном двух-трехлетии. Хорошо, если родитель улавливает ту самую суть кризиса, если он понимает, что это не про него как про родителя, что это возрастная важная задача самого ребенка, который подошел к определенному порогу, и его задача – просто стучаться особенно сильно об тех людей, с которыми он раньше был единым существом.

Ребенку нужно нащупать границу: «Где кончаюсь я, а где начинается значимый взрослый, где моя воля, а где воля мамина, например, и как долго я смогу этому противостоять?» Он таким образом нащупывает: «Я вообще какой?» Узнает про себя новое важное. В этом возрасте они еще очень сильно телесные, они еще немножко, как зверьки, импульсивны. Это очень сильно проявляется в теле тоже.

Если ребенок стартовал в этом кризисе трехлетия, то одно из максимальных телесных удовольствий будет, если мама его обнимает; не пускает, если где-то за ногу хватает, а ему нужно вырываться, пробираться куда-то. Это будет очень смешно для ребенка, это будет вызывать бурю эмоций. Потому что здесь как раз воплощение этого «постучаться» на телесном уровне.

– Это поможет уйти от излишней протестности, которая тяжело воспринимается родителями? Ведь дело не в том, что родителю невозможно терпеть то, что ребенок вдруг стал таким невыносимым и ужасным. А родитель боится, что если в этот момент он не выставит правильные границы, то ребенок просто останется таким и дальше, что он будет общаться в таком же ключе, никогда не научится соблюдать личные границы других людей и будет считать себя центром.

Именно из-за боязни упустить такой важный момент родитель в этот период иногда, мне кажется, слишком давит на ребенка, думая, что если он сейчас, пока ребенок лежит поперек лавки, не сделает того, что от него требуется, то дальше будут сложности.

Давайте поговорим, как избежать перегибов со стороны родителя, который начинает вдруг жестко воспитывать своего ребенка в этот период или же, наоборот, пускает дело на самотек, думая, что этот кризис минует сам собой и «мы заживем как ни в чем не бывало дальше». Обе стратегии неверны? Или какая-то из них вернее?

– Обе неверны, потому что там, где родитель слишком много пускает на самотек, он не дает ребенку того самого опыта, не дает почувствовать границу. Ребенок проваливается во всех своих проявлениях в попытке нажить этот опыт. Он не чувствует, где же конец-то, докуда можно.

Равно и наоборот, когда в этот период родитель слишком строг, потому что ему страшно или по складу он авторитарный, то ребенку никак не нащупать: «Где же я?», никак не понять «свой краешек». «Мама занимает так много, что мне свою границу по-настоящему не нажить, не ощутить, не наработать».

Здесь выход какой? Здорово, если родитель про себя знает, к чему у него есть тенденция, если он понимает: все родители нужны – и более авторитарные, и более мягкие, потому что у наших детей тоже разное устройство. Чем мы богаче и разнообразнее, тем лучше. Но важно, чтобы родитель понимал: здесь речь скорее про процесс.

И важно, чтобы у ребенка была возможность нажить эти свои границы, чтобы обязательно были или в игре, или в быту такие зоны, где можно упрямиться, где это можно делать достаточно долго и где это будет безопасно.

Он будет видеть, что родитель если и сердится, то не всерьез, а понарошку. Тогда это в удовольствие, а не пугает. Это позволяет получать опыт. С другой стороны, это как раз момент, когда ребенок сталкивается с тем, что родитель – не Господь Бог, что есть то, что не во власти родителя.

Это здоровое столкновение ребенка с окружающим миром, к которому родитель может быть причастным, он может присутствовать рядом, давать поддержку. Вот это те самые знаменитые «слезы тщетности», когда ты даешь ребенку знать: к сожалению, обстоятельства таковы, что сейчас никак не получить то, что тебе нужно. И это столкновение на самом деле немножко свое у каждой семьи, потому что у всех свои правила.

Важно, чтобы родители знали, что такие границы есть и что в этот момент ребенок будет пытаться их нащупать, пробить. Это может проявляться эмоционально, но это не страшно, и не нужно пытаться это оккупировать. Наоборот, надо дать ребенку возможность прожить во всем горевании невозможность что-то осуществить, сдвинуть ситуацию в свою пользу и вот так нажить эту грань: «Здесь краешек, вот туда никак нельзя пройти».

И тогда родитель – это не тот, кто тебе угрожает, а тот, кто с тобой рядом и понимает, что тебе сейчас тяжело: ты сталкиваешься с реальностью. Это не родительская воля, а объективные показатели существования нашего физического мира, психического, эмоционального. Но эта граница тут есть.

– Екатерина, Вы уже упомянули про это: «слезы тщетности». Мне вообще кажется, что кризис двухлетнего возраста – это как раз тот период, когда ребенок начинает страдать. И родитель это видит. И, конечно, первый позыв у него – как-то обезопасить ребенка от страданий. Например, «слезы тщетности» – какие бы тщетные они ни были, так хочется их утереть, так хочется ребенка развеселить!

И часто родитель стремится минимизировать вот эти эмоциональные качели у ребенка, когда он только что смеялся, а теперь уже плачет. Родителю в принципе тяжело понимать, что его ребенок постоянно чем-то недоволен, и очень хочется сделать его счастливее в этом прекрасном детском возрасте, когда кажется, что можно только играть и радоваться, когда еще настоящие сложности не наступили. Но ребенок уже страдает.

Какие тут могут быть подводные камни? Может быть, родитель действительно не дает ребенку преодолеть какие-то свои внутренние барьеры и научиться правильно переживать свои неудачи? Или все-таки родителям нужно стараться сделать этот период наиболее мягким для ребенка, утирать эти слезы?

– Родителю нужно быть рядом. И важно, насколько ему удается не входить в резонанс с ребенком, важно, чтобы ребенок чувствовал, что родитель устойчив, в порядке, что он не разрушается от тех сильных эмоций, которые накрывают ребенка. Если родитель может не на 100 процентов, но в какой-то мере эту устойчивость сохранять, он будет хорошей опорой ребенку, который сталкивается со всем богатством и разнообразием собственного устройства, с тем, что в его жизни есть эмоции разные, как краски.

Например, один из не очень психологичных способов: когда ребенок почему-то рисует черным цветом, взрослому хочется забрать у него черный карандаш. Тогда кажется, что все в порядке – нет черного, и хорошо. Точно так же со слезами – не плачет, и хорошо.

А на самом деле здоровое, естественное состояние, когда у тебя есть весь спектр, и ты можешь пойти и в радость, и в скуку, и в горевание, но не застреваешь ни на чем – можешь прожить что-то, разделить со своим значимым взрослым. Сначала с его помощью ты ищешь, как утешиться, как справиться, как твоя психика может это переварить, что тебе тут может помочь.

Если взрослый, который рядом, в ресурсе, если у него самого есть силы на то, чтобы делить этот момент с ребенком, то это для ребенка большое подспорье. Сначала он вместе со взрослым научается справляться с тем, что нахлынуло. А потом постепенно он становится все более и более способным делать это сам, что очень ценно.

В возрасте двух-трех лет у детей и горевание очень сильное, и радость очень велика, радостью они тоже богаты. В какие-то периоды наступает уход в горевание, и родители могут из-за этого переживать. Но если взрослый находился рядом, поддерживал ребенка, переживал с ним вместе, то ребенок узнал способы с этим справляться. И это помогает ему дальше на его жизненном пути.

– Вы упомянули скуку. Обычно скука понимается в негативном ключе. Мне кажется, что научить ребенка скучать и выходить из этой скуки самостоятельно, а не развлекать его постоянно – это тоже очень важно. Я не ошибаюсь? Может быть, Вы как-то развернете эту мысль?

– Да, это действительно так. Скука – тоже часть нашей жизни. Это такая тишина, из которой потом рождается что-то новое и настоящее, это когда ты должен настроиться на себя и на те ресурсы, которыми сейчас обладаешь. Это про то, насколько ты способен выносить скуку.

Если твое детство было устроено так, что тебя все время чем-то занимали, развлекали, то получается, что тебя уводили от самого себя, и ты не до конца себя чувствуешь, не всегда понимаешь, где пора остановиться, по-настоящему тебе этого хочется или тебе сейчас нужно что-то другое. И для тебя невыносимо перенести вот эту паузу. А эта пауза – новая точка отсчета, чтобы двигаться дальше. Так что это большое, очень важное подспорье. Скука и интерес взаимосвязаны, одно без другого по-настоящему не бывает.

– Екатерина, книги, которые у нас на столе, наверно, не случайно там оказались. Расскажите, пожалуйста, для чего Вы их сегодня принесли.

– Так и есть. Это мои любимые книги. Сейчас такой литературы довольно много. И она помогает нынешним родителям в проживании сложных моментов. Это новое веяние в литературе, касающееся как раз детско-родительских отношений, проживания кризисов и вообще становления личности.

Одна из самых любимых моих книг – «Веста-Линнея и капризная мама». Она как раз про кризис двух-трехлетия (хотя там про чуть более старшего ребенка), когда ребенок вдруг на все реагирует словом «нет». В этой книге мама, сталкиваясь с этим впервые, не может справиться, ее тоже захлестывают эмоции, как они вдвоем с ребенком с этим живут (не скажу, что справляются), как они потом постепенно находят дорожки друг к другу и понимают, как им с этим быть. Каждая отгоревала свое, каждая получила поддержку откуда смогла.

И мамам, которым сложно в такой период, эта книжка – прямо бальзам на душу. Они могут читать ее вместе с детьми, понимать, как это бывает, сопереживать: «И я также не идеальная мама, а живая, настоящая, которая в эти моменты переживает ребенка как маленького монстра, не оставляющего ей никаких возможностей быть спокойной, хорошей мамой», понимать, как дальше жить, несмотря на ошибки, которые так или иначе совершаешь.

– Я так понимаю, что вторая книга этого же автора. 

– Это тоже возрастная история, с которой дети сталкиваются часто, она про ночные кошмары. Случается это практически со всеми детьми, думаю, вообще со всеми людьми – просто не все свои сны запоминают. И часто это связано с тем, что у детей в определенном возрасте воображение уже достаточно богатое, они много чего могут себе представить, а структуры, которая позволяет отличить вымысел от реальности, у них еще нет.

Поэтому им не помогает, когда мы, взрослые, со своей колокольни пытаемся им объяснить, что их кошмаров не существует. Они этого не чувствуют, в их жизненном опыте это еще никак не представлено, им не за что здесь зацепиться.

И вот это история, когда ребенок как-то дает знать взрослым о том, что с ним происходит, переживает свой страх, пытается с ним самостоятельно справиться и потом получает поддержку живых реальных родителей – не идеальных, у которых всегда есть заготовки с правильными словами, а обычных, у которых сложная жизнь, много функционала, который им приходится выполнять.

Третья книжка тоже про маленькую девочку, которая боится всего неизвестного, что в мире есть, но уже не во сне, а наяву. Здесь тонко, качественно передано, как ребенок  переживает наш мир: то, что нам кажется обычным, ребенок видит совсем по-другому, и от этого ему часто бывает страшно. С одной стороны, это про то волшебство, которое в детстве есть, но обратная его сторона – это страх неизвестности и порой невозможность разделить такие переживания со взрослым.

Я очень рада, что у нас существуют такие книги. Они хороши как подсказки, «помогалочки» как для детей, так и для мам.

– Екатерина, спасибо. Очень интересно. Мне очень понравились Ваши рекомендации, в том числе относительно литературы. Думаю, мы непременно как-нибудь поднимем тему о том, какие книги, в том числе художественные, становятся подспорьем в воспитании ребенка, помогают наработать совместный с ребенком опыт, проживая его с книжными героями.

Ведущая Марина Ланская