Свет невечерний. Священник с револьвером. Проповедь архимандрита Саввы (Мажуко)

В дни моей семинарской юности мне посчастливилось общаться с одним замечательным священником (в то время уже достаточно престарелым), который в начале 1990-х годов угодил в очень неприятную историю. Его ночью задержала милиция за довольно странным занятием: он пытался отпилить нос у памятника Ленину. Это было, конечно, необычное занятие для священника. Его препроводили в отделение милиции. Было долгое разбирательство. Его стыдили, срамили. Но, поскольку дело происходило уже в новой России, не коммунистической, все ограничилось неким небольшим анекдотом. Но, конечно же, все задавали вопрос: что же ему так хотелось отпилить этот нос? Это совершенно невероятно!

Но именно в те годы, в начале 1990-х годов, была такая странная тенденция активности священников в политике. Мы даже хорошо помним некоторых священников, которые заседали в парламенте, дрались, спорили, занимались правозащитной деятельностью и прочей политической активностью, которая почему-то тогда для священников считалась приличной. Пока не были приняты определенные правила, которые запретили священникам участвовать в политической борьбе.

Мы здесь, конечно же, задаемся вопросом: а почему? Если человек борется за правду, если он хочет помочь людям, если у него неравнодушное сердце, почему священникам бы не понести флаг, не подержать транспарант? Ведь это совершенно естественно. Он же за правду идет! Тут у нас возникает очень важное пространство для разговора, которое можно было бы назвать ценой вопроса, то есть это те риски, которые священник ставит для своей души и для своей паствы, как только он включается в политическую жизнь.

Я бы хотел вспомнить несколько персонажей, биография которых меня в свое время потрясла. Прежде всего, это один из самых активных участников восстания кристерос отец Вега. Восстание кристерос – достаточно хорошо известный эпизод христианской истории, связанный с гонениями на христиан в Мексике, которые происходили одновременно с гонениями на христиан в Советской России. Это 1910–1920-е годы. В Мексике христиане не стали склонять голову под совершенно циничные, безжалостные, жуткие законы, которые принимало правительство атеистов. Сплотились боевые отряды, которые стали бороться военным путем с этой безбожной властью. Это очень интересная и страшная, кровавая история, которую описывает, например, Грэм Грин в своем романе «Сила и слава». По этому поводу есть много текстов.

Отец Вега – это священник, взявший в руки оружие, чтобы возглавить отряд повстанцев, которые были католическими христианами, против произвола безбожников. Отец Вега был известен еще и тем, что он был самым кровавым из генералов кристерос. Одно из его деяний, которое чаще всего вспоминают в связи с его именем, – это захват правительственного поезда, который просто превратился в кровавую мясорубку. Под его руководством было убито 50 солдат правительственных войск, а мирные жители, просто пассажиры этого поезда, были забиты до смерти.

Вспоминают, что однажды отец Вега изловил генерала, который замучил невинного священника. Он приказал облить его маслом и поджечь. Даже подчиненные отца сказали: «Ну разве так делают? Вы же священник! Так нельзя». А отец Вега вытащил револьвер и выстрелил этому генералу в голову. Потом отец Вега погиб в одной из битв, не переставая сражаться с «врагами веры». Как вы думаете, священник с револьвером, который даже за правду выступает, – это нормально? Я думаю, что отец Вега пережил очень серьезную катастрофу в духовной жизни. Стоит ли эта война этой катастрофы, если весь мир не стоит души человека, души священника, который должен лечить раны этого мира, но не умножать их?

Если мы говорим о священниках с револьвером, можно вспомнить, например, нашу православную церковную историю. В то же самое время, когда отец Вега сражался с безбожниками, православный священник, архимандрит Смарагд (Латышенко) боролся за права православных в Польше. Это был блестящий образованный священник, которому прочили большое будущее. Он с успехом окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. Долгое время он преподавал в Холмской семинарии, был инспектором этой семинарии. В 1920-е годы готовилась его хиротония в епископа Слуцкого. Он должен был служить в Белоруссии.

Он стал архимандритом, но его не могли рукоположить, потому что митрополит Георгий Варшавский, который был сторонником политики Польши, сторонником автокефалии, запретил служение отца Смарагда и всячески третировал его. Отец Смарагд, который уже должен был рукополагаться в епископы, поехал на встречу с ненавистным митрополитом, со своим политическим оппонентом, вооружившись револьвером. Они проговорили несколько часов на повышенных тонах, и в конце концов, когда аргументы закончились, отец архимандрит Смарагд вытащил револьвер и убил митрополита Георгия. Другой епископ, который находился в это время в комнате, спрятался в шкафу. Некрасивая история! Надо сказать, к чести этого священника, он потребовал, чтобы его осудили как положено, и отсидел весь срок в 12 лет, который ему дали, в польской тюрьме. Потом он переехал в Чехию, и дальше его следы теряются.

Это катастрофа не просто священника, а архимандрита, который должен был стать епископом, то есть пастырем Церкви, занять самую высокую ступень церковного служения, человека, который является наследником апостолов, который должен нести в этом мире служение примирения. Но он вдруг увлекся политическими идеями. Может, даже и правильными идеями. Тут можно спорить, кто был прав, кто виноват. Но в разговоре всегда ставится цена вопроса: какова цена той жертвы, которую ты приносишь.

Мне кажется, священник в политике – это страшный соблазн, сильнейшее искушение. Можно, конечно, вспомнить митрополита Макариоса, который даже возглавлял правительство, черногорских митрополитов, они тоже какое-то время руководили страной. Но лишь единицы из тех священников, что входили в политику, сохраняли дух Христова примирения, то служение, которое они должны нести. Это совершенно особое служение,  требующее особого расположения души. Это человек, который молится, который этот мир поддерживает молитвой, простирает свое милосердие на всех.

В последние годы часто вспоминают о милосердии Христовом, пытаясь привлечь христиан или священников и епископов в политику, говоря, что они же должны быть милосердными, они должны быть добрыми, пусть они поддержат эту группу людей, пусть они пойдут с этими протестующими, пусть они подпишут такие-то письма. Но Христово милосердие, как оно прозвучало в Евангелии от Матфея, – несколько иного порядка.

Господь говорит: будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд, Который посылает дождь на праведных и неправедных, повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми. В очах Божиих каждый человек, даже твой политический оппонент, – это чадо Божие. Священник, как никто другой, должен уметь смотреть на каждого человека как на чадо Божие, на каждого изливать милость. До политики ли тут, которая всегда является борьбой, иногда очень грязной? До политики ли тут, когда политика требует полемики, решительных действий, грозной политической воли и иногда дерзости политического памфлета? Прилично ли это тому, кто несет служение примирения?

Поэтому цена вопроса, риски, которые сразу возникают, как только мы погружаемся в политическую жизнь, – это наша душа. В этих политических играх можно потерять себя и совершенно незаметно схватиться за револьвер, разрешить себе не только убивать (может, не каждый до этого доходит), но призывать к убийству, призывать к ненависти; вместо милосердия, вместо доброты, вместо примирения, врачевания ран этого мира плодить боль, распалять эти раны, распалять конфликты. Это не наш путь! Это неприлично священнику.

Для многих это прозвучит как позиция нейтралитета или же даже приспособленчества. Пусть так! Вешайте на нас ярлыки, нам не привыкать. У священников есть иммунитет против оскорблений, потому что нас постоянно оскорбляют и подозревают. Но мы все равно и на тех людей, которые будут нас оскорблять, будем смотреть как на детей Божиих. Потому что в мире гораздо больше несчастных людей, чем кажется, и гораздо больше людей, которые нуждаются в милосердии, доброте и сочувствии, чем мы можем представить.

Записала Таисия Зыкова